Паша смотрел на монитор, разинув рот и молчал.
— Сделаем пару витков, — предложила Маша, — Над дневной стороной пролетим. Можно к луне слетать... Можно еще к Марсу или к Венере.
Паша посмотрел на нее, как на бога.
— Ага, — сказал он и судорожно сглотнул.
Эта прогулка доставила удовольствие и ей самой. Она никогда еще не летала вокруг Земли, и ей, как и Паше казалось чудом видеть ее висящей в черной холодной пустоте, сонной, спокойной, укутанной голубой дымкой, видеть огни ночных городов, видеть океаны и моря, туманные очертания материков, проплывать мимо сверкающих серебром спутников. Невозможно даже представить себе, предположить всего лишь на мгновение, что чужие корабли могут приблизиться к ней и низвергнуть огонь в этот туманный покой, убить, уничтожить прекрасный, совершенный мир, просто так, ни за что, из чистой злобности. По глупости, тупости и несовершенству.
Они пролетели над красными песками Марса, так низко, как летали над землей вертолеты, потом над серыми камнями Венеры, над кратерами Луны.
А потом, когда уже возвращались на Землю и Маша мучительно думала над координатами посадки, чтобы не приземлиться, не дай Бог, где-нибудь в Китае, Паша, который после нескольких часов полета, свыкся с происходящем, громко орал, тыкал пальцем в экран и вообще пребывал в состоянии эйфории, вдруг притих и помрачнел.
А потом он посмотрел на Машу, которая, наконец, справилась с навигацией и почти уверилась, что посадит корабль там, где и намеревалась, и спросил:
— Слушай... И что эти зверо... как их там... Они правда сюда летят? Нас уничтожить?
Маша посмотрела на него, ударилась о холодный и острый пашин взгляд и ничего не ответила, вернулась к своим циферкам, что прыгали на приборной панели. Она смотрела на них, и видела только беспорядочное мельтешение, дурацкое и хаотичное, в котором не могла усмотреть ни капли смысла.
... Астронавт Ишидо Тайко, один из немногих людей Земли, находившихся в тот день на орбите, смотрел на родную планету с бесконечной нежностью и тем особенным ликованием, которое разрасталось в душе его в тот миг, когда он предчувствовал рождение нового стихотворения.
Маленькая и очень красивая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого, хрустально-прозрачный сияющий шарик...
Немногим доводилось смотреть на нее из такой дали.
Но и из тех, кому повезло, никто и никогда не любил Землю так, как Ишидо.
Он родился поэтом и то, что ему удалось стать еще и космонавтом, было совершеннейшим чудом. Во многих странах спорили о том, разумно ли это... Один день пребывания человека в космосе стоит дорого. А поэт — какую работу он сможет выполнять на орбитальной станции? Но все-таки ему повезло и теперь он посвящал Земле стихи. Каждый день, проведенный на орбите, он сочинял одно стихотворение. Он их записывал на магнитофон, чтобы потом, на родине, в покое и уюте своего загородного дома, отточить до абсолютного совершенства.
На корабле, летящем сквозь безвоздушное пространство, важно было только впечатление, вовремя схваченное и записанное, — а идеальную форму (округлую, хрустально-прозрачныю, зелено-голубую) он придаст стихам тогда, когда вернется в Осаку. Там ждут его родители. Ждет невеста Марико. Ждут издатели и многочисленные почитатели его таланта.
Даже странно подумать, что первая книга его стихов вышла всего полтора года назад... Ишидо тогда исполнилось тридцать четыре с половиной и он работал бортпроводником в одной из авиакомпаний. Его первую тоненькую книжечку выпустили ничтожным тиражом в полторы тысячи экземпляров. Теперь же он смотрит на Землю из космоса, а книги его печатаются миллионными тиражами!
Маленькая, хрупкая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого... Словно хрустальный шарик. Ишидо хотелось принять ее в свои ладони, согреть у сердца.
Где-то на этой планете, на Японских островах, в древнем городе Осака живет его любимая девушка — маленькая, хрупкая Марико. Дочь древнего самурайского рода. Прежний Ишидо даже мечтать не смел о такой девушке...
Когда Ишидо вернется, они поженятся. И на свадьбу он преподнесет любимой женщине книгу своих "космических" стихов. Русские первыми вышли в космос, американцы первыми высадились на другую планету, а Япония первой послала в космос поэта.
Марико будет в белом кимоно, с перламутровым веером и тщательно, согласно обряду, накрашенным лицом...
Будущий тесть обещал отдать ему во время свадьбы старинный меч, принадлежавшей семье вот уже пять столетий...
Прежний Ишидо и мечтать не смел бы о том, чтобы прикоснуться к такому мечу!
... Ларс Ван Хааген наблюдал ночное небо из учебной обсерватории в Амстердаме, в мощный телескоп.
Мириады звезд, тысячи вселенных — ближние, дальние...
Бесконечность пространства и движения в пространстве...
Ларс поднес к губам кружку с горячим кофе. Он любил пить кофе, не отрывая взгляда от объектива. Кофе давал ему ощущение собственной плотской реальности. А в звездах он растворялся. Словно душа его распахивалась навстречу этому бездонному и бесконечному, холодному, безмолвному, прекрасному... Чему не было истинного имени в человеческом языке, что люди в невежестве своем называли всего лишь "звездным небом". Величие Вселенной подавляло. Но Ларс любил это особенное чувство... "Я лишь крупинка в бесконечном пространстве, я лишь крупинка, но я — существую!"
Еще глоток кофе...
Есть ли жизнь во Вселенной? Неужели все это гигантское пространство — мертво? Неужели мы — единственные разумные... Нет, нет! Ларс был преданным поклонником американского телесериала "Секретные материалы" и выписывал несколько изданий по уфологии. Не то, чтобы он верил в инопланетян... Нет, не верил. Но он НАДЕЯЛСЯ!
Быть может, где-нибудь на Марсе или на Альфа-Центавра другой астроном смотрит в телескоп и гадает, существует ли жизнь на Земле?
Ларс оторвался от телескопа и посмотрел в окно. Сгущались сумерки, мелкий дождичек осыпал стекло. Нет, лучше вернуться к звездам и раствориться среди них...
Был вечер. Поздний, поздний вечер. Одиннадцать часов. Теплый свет фонарей заливал улицы Гамбурга, высвечивая все, что было в этом современном городе древнего, средневекового — брусчатку мостовой, черепицу крыш, сложные переплеты окон, ажурные решетки, шпили и флюгера, фонтаны и статуи — и пряча все, что было в старинном городе нового, современного, уродливого... Анхелика фон Зюсмильх любила Гамбург именно таким — ночным, сказочным... Правда, за всю жизнь ей довелось только трижды видеть ночной Гамбург. Но когда-нибудь — лет через пять или семь — она сможет бродить по темным улицам столько, сколько захочет. Бродить и придумывать истории... У нее это хорошо получалось — придумывать истории. Почти как у настоящих писателей. Правда, истории настоящих писателей ей все-таки нравились больше, чем собственные. Но она так быстро читает, что лет через пять или семь, наверное, прочтет уже все книги в мире... По крайней мере, все, которые были переведены на немецкий. По-французски она ни за что не станет читать. Французский — гадкий язык. Хотя все девушки из аристократических семей должны непременно уметь говорить по-французски. Один Бог ведает, почему... Но лет через пять или семь, когда она станет совсем взрослой и самостоятельной, Анхелика решительно откажется от гадкого лягушачьего языка и будет читать только немецкие книги. Или, правильнее сказать, — только книги на немецком языке. А когда перечитает их все, будет бродить ночью по сказочному, древнему Гамбургу, и сочинять истории!
Анхелика лежала в постели с книгой и слушала, как часы в гостиной бьют одиннадцать раз. С каждым ударом угрызения совести становились все ощутимее. Одиннадцать часов! В это время девятилетним девочкам уже полагается спать. Собственно говоря, девятилетним девочкам полагается ложиться в девять часов.
Гели (так фамильярно называли Анхелику фон Зюсмильх родные и друзья) легла в девять, притворилась спящей... А потом совершила ужасную подлость: встала, включила свет, достала из-под матраса припасенную книгу и принялась читать. Ей было очень стыдно. Но ничего поделать с собой она не могла. Книга была упоительна. Лучше этой книги Гели никогда ничего не читала. И ей так хотелось узнать, чем же все кончится... И кончится ли? Книга называлась "Бесконечная история".
Ах, если бы эта история действительно была бесконечной! Столько интересных событий... Такие замечательные персонажи... Особенно нравился Гели главный герой, Бастиан Балтазар Букс. Нравился тем, что он был совсем-совсем обыкновенный. И он тоже тайком от всех читал книгу — эту же самую книгу, которую читала она, Гели! — но только Бастиан Балтазар не только читал, но и участвовал в приключениях, а Гели... Гели только читала. При всей своей любви к приключениям, при всем своем богатом воображении, Гели умела мыслить трезво и реалистично. Бастиан Балтазар Букс — книжный герой, хотя он похож на настоящего мальчика и по сюжету сидит на чердаке и читает книгу, а она, Гели, она — настоящая девочка, не книжная, она лежит в кровати и читает про Бастиана Балтазара Букса... Читает в недозволенное время, тайком от взрослых... И ей никогда, ни за что не попасть в книгу! А Балтазар — попадет. Наверняка попадет. Счастливчик!.. Еще хотя бы несколько страниц... До конца главы... И она погасит свет, честное слово! Хотя заснуть ей наверняка уже не удастся. Она так и будет лежать до утра и додумывать приключения Бастиана... А потом, в школе, заснет прямо на уроке математики. Так уже случалось.
— Гели! Ты еще не спишь?! Ты читаешь?!! — возмущенный голос мамы вырвал Гели из водоворота книжных приключений.
Гели вздрогнула и виновато посмотрела на нее поверх книги. Гасить свет и притворяться спящей было уже поздно... И кары теперь не избежать. Нарушение дисциплины считалось самым страшным проступком для девочки из аристократической семьи.
Мама стояла в дверях — такая красивая, как принцесса, со своими взбитыми кремовыми кудрями, в пеньюаре из шелковых кружев кофейного цвета... В изящной руке с длинными и острыми ногтями она держала изящный, длинный и острый мундштук с дымящейся сигаретой. Губы ее брезгливо кривились.
— Мамочка, я...
— Ты читаешь!!! — взвизгнула мама, шагнув вперед и обличительно ткнув в книгу мундштуком. Немного пепла упало на белый пододеяльник.
— Да. Очень интересная книга...
— Для тебя все книги интересные! Ты хотя бы знаешь, сколько времени? Ты должна была уже спать! Где твоя дисциплина? В моей семье детей за такое поведение пороли!
Гели спрятала книгу под одеяло. Пусть лучше мама выпорет ее, лишь бы не отнимала книгу... Если Гели не узнает, что же там было дальше с Балтазаром Буксом, она просто умрет! А порку она как-нибудь переживет. Если в маминой семье всех детей пороли — и все они, однако, выжили и выросли — значит, не так уж это страшно. Правда, пока папа не позволял пороть Гели, папа прощал ей все ее ужасные проступки и даже отсутствие дисциплины, папа не давал отправить ее в монастырскую школу в Швейцарии, где когда-то учились мама и тетя, и куда мама хотела отправить Гели каждый год, а Гели боялась этого больше всего, потому что, судя по воспоминаниям мамы и тети, эта монастырская школа — самое мерзкое и скучное место на свете, потому что там учатся такие скучные девочки, как мама и тетя...
Ах, прости меня, Господи, как я могу так думать о маме! Мама хорошая, добрая, она Гели добра желает...
— Гели, немедленно отдай эту гадкую книгу, я ее выброшу! — мама потянулась к одеялу узкой кистью с длинными и острыми ногтями.
— Но, мамочка, она же библиотечная! — проскулила Гели, подсовывая книгу под себя, надеясь защитить ее своим телом.
— Вот и хорошо! — обрадовалась мама. — Надеюсь, после этого тебе книг в библиотеке давать не станут!
Гели уже собиралась разрыдаться от ужаса и отчаяния, как вдруг в дверях появился папа.
— Что у вас тут происходит, девочки? Гели, ты не заболела? Почему ты не спишь?
— Она опять читала! Уже половина первого, а она читает! — каркнула мама.
— Книга хотя бы интересная?
— Какая разница! Я хочу ее выкинуть! Я позвоню в библиотеку и скажу, чтобы они не давали больше Гели книг! Она нарушает дисциплину! — закричала мама.
Гели разревелась.
— Нарушает дисциплину? Ай-яй-яй! Дедушка Гюнтер был бы тобой очень недоволен! — с улыбкой сказал папа, подходя к кровати и глядя Гели по растрепанным белокурым волосам.
Гели робко улыбнулась сквозь слезы. Кажется, папа не сердится... Раз уж он упомянул дедушку Гюнтера.
Дедушкой Гюнтером и его недовольством пугали папу все детство, и теперь он вспоминал о дедушке Гюнтере в те моменты, когда Гели за очередной проступок следовало бы наказать, но "не хватало моральных сил" — так это папа называл.
Вообще-то для Гели дедушка Гюнтер был не дедушкой, а прадедушкой. Дедушкой он был для папы.
Фотография дедушки Гюнтера — белокурого, голубоглазого, стройного, в военной форме, с автоматом — висела в гостиной. Гели часто ее рассматривала, когда была еще совсем маленькой, силясь понять, как же этот совсем молодой человек может быть дедушкой... Дедушка Гюнтер погиб под Сталинградом, когда ему было всего девятнадцать лет. Он так и не узнал, что в далеком Гамбурге у него родился сын. Дедушка Гюнтер даже не был женат на бабушке. Просто он уходил на страшный восточный фронт с "отборными частями сил СС" : Гели не знала, что это означает, но выучила и произносила скороговоркой, а прабабушка ей объяснила, что дедушка Гюнтер воевал среди самых-самых лучших германских дедушек, а лучшие германские бабушки, тогда бывшие девушками, исполнили свой патриотический долг и родили от уходивших на фронт солдат детей чистой крови, новых солдат нации. Правда, прабабушка родила вовсе не солдата, а милую бабушку Марту, а бабушка Марта родила папу, а папа стал архитектором, а у папы родилась Гели, и Гели тоже вряд ли станет солдатом... Она станет писательницей. Напишет книгу про дедушку Гюнтера и космических пришельцев под Сталинградом.
И если папа вспомнил дедушку Гюнтера, значит, он не сердится по-настоящему...
— Что ты читала, Гели? — спросил папа.
Очень интересную книгу, папа! — поспешила ответить Гели и вытащила из-под себя книгу. — Вот, посмотри!
— Дай ее сюда! — взвизгнула мама и попыталась выхватить книгу.
— Прекрати, Эльза, — строго сказал папа.
— Ты должен ее наказать! До какой степени будет простираться твое попустительство?
— Уйди Эльза. Оставь нас с Гели. Я разберусь.
— Нет уж, я поприсутствую! — мама села в кресло, брезгливо спихнув с него плюшевого пса.
— О чем книга, Гели? — ласково спросил папа. — Я должен знать, достойна ли она того, чтобы ради нее нарушать режим.
— Режим нарушать нельзя ни ради чего! — заявила мама. — Режим — это дисциплина...
— Так о чем книга, Гели?
— Это про одного мальчика... Он попал в книгу... Вернее, еще не попал, но попадет...
— Какая чушь! — фыркнула мама.
