Шанхай, Порт-Артур, Санкт-Петербург, 04-26 февраля 1904года
Встреча со Степаном Осиповичем Макаровым прошла совсем не под диктовку Вадика. Пересечься со спешащим в Порт-Артур вице-адмиралом он смог на станции с забавным названием Мамлютка, что в 300 верстах к западу от Омска.
Клонился к закату прекрасный, солнечный и морозный день, на высоченных елях горделиво сидели снежные гренадерские шапки. Заглатывая воду, парили и чухали, как загнанные кони, паровозы... В вагон к адмиралу Банщикова провели после нудного выяснения кто он, что он, и зачем. Но когда полковнику Агапееву стало ясно, что перед ним — именно Вадик, вернее Михаил Лаврентьевич, конечно, — автор всей этой долгоиграющей корреспонденции о бое "Варяга", вопросы закончились. Лишь многозначительно хмыкнул круглолицый и осанистый кавторанг Васильев, метнув из подлобья на гостя короткий насмешливый взгляд, и ни слова ни говоря, приказал лейтенанту Кедрову проводить гостя к адмиралу. Где он для начала и огреб по-полной... За забивку телеграфных линий своими регулярными сообщениями.
— Я, конечно, не умаляю вашего личного геройства... Судя по всему, наместник Вам должное уже воздал, — отрезал Макаров, холодно скользнув взглядом по свежему ордену на мундире Банщикова, — но неужели Вам невдомек, Михаил Лаврентьевич, что кроме Ваших телеграмм, конечно несущих многие рациональные зерна, мне и штабу больше нечем заняться?
— Но, ваше высокопревосходительство, господин вице-адмирал, я...
— Не оправдывайтесь. Вижу, что сами все поняли... Наука впредь будет. Зла не держу, поскольку о деле пеклись. Теперь, скажите лучше скоренько, кроме того, что Вы мне уже изложили, больше ничего не забыли?
— Главное, Ваше высокопре...
— Давайте пока без чинов, хорошо?
— Слушаюсь. Главное, Степан Осипович, — это противодействие японской минной войне...
— Это вы и так написали раз пять. Нам и одного было достаточно. Учитывая те данные, что собрал Всеволод Федорович о японских планах и способах минных постановок, флоту действительно придется любой выход в море до больших глубин предварять проводкой тралов. Константин Федорович Шульц этот вопрос проработал и приказ по организации трального каравана уже в Артуре и Владивостоке. Хотя флот от этого и будет испытывать определенное стеснение, ничего не поделаешь. Прилежными учениками японцы оказались...
Кстати... А по какому такому делу Вы в Питер отправились? Или на эскадре в Артуре офицеры-медики уже более не нужны будут? Кто Вас отпустил?
— Имею письмо от нашего командира, на имя государя, которое поклялся Всеволоду Федоровичу доставить лично. И распоряжение наместника на этот счет.
— Так значит. Понятно... Ну, хорошо, коли так. Теперь давайте о главном поговорим, что меня действительно интересует. И чего, к сожалению, в ваших телеграммах нет.
Степан Осипович придвинулся к Вадику поближе, оперевшись локтями о крышку стола. Густые брови его слегка нахмурились, а взгляд, за какое-то мгновение до этого вдруг ставший каким-то отрешенным, вновь обрел ясность и поразительную, отмечавшуюся многими людьми, лично знавшими нашего выдающегося адмирала, "макаровскую" энергетику.
— Я вот все никак не могу взять в толк... Как, блистательно выиграв сражение с многократно превосходящим противником, Всеволод Федорович, пусть море будет ему и его соплавателям пухом, но КАК он смог после этого потерять свой крейсер?! И угробить практически всех на нем? Ведь значит корабль погиб практически мгновенно? Тогда как получилось, что именно те, кто должен при катастрофе гибнуть в первую очередь — раненые, из которых многие лежат в бессознательном состоянии, — каким то чудом спасаются, а весь остальной экипаж гибнет? Я не могу в это поверить. Такого просто не может быть! Поэтому постарайтесь, Михаил Лаврентьевич, тщательно вспомнить последние часы корабля. Очень постарайтесь, любезный... Ведь даже если Вы не отходили от раненых, не может быть, чтобы вас не интересовало, что и как происходит наверху?
Вадик невольно поеживался под пронизывающим взглядом внимательных, светло-серых глаз комфлота. Макаров определенно чувствовал вранье за версту. Но удар нужно было держать. Иначе, расскажи он сейчас о том, что "Варяг" вовсе не на дне Желтого моря, может вмиг разлетится вся конструкция их хитроумного плана. Тем более нельзя раскрывать и поручения Алексеева, не оправдать доверия наместника императора и главнокомандующего, это... Это просто по любому добром не кончится! И приходилось скрывать правду именно от того, кому, по идее, и надо было бы первому рассказать, что и как. Причем ВСЕ!
Оставалось только стиснуть зубы и молчать. Потому что перед ним сейчас сидел человек с таким темпераментом и такой энергетикой, что мог запросто на радостях приказать Вадику остаться при его штабе, или что нибудь еще в этом роде. Подумаешь, экипажи для трофеев! Будут трофеи, будут и экипажи! И ради этого лезть к царю?! Зачем, когда это его, комфлота уровень принятия решений? А молодые, храбрые и неглупые офицеры нужны для войны, а не для обивания порогов в приемных, что ж с того, что Алексеев разрешил? То, что храбр, ясно. Что не глуп — телеграммы читал. Раз-два, и будьте любезны... Будет еще один боец в моей банде единомышленников!
И что? Отказаться выполнить приказ вице-адмирала? Или ночью выбрасываться из поезда посреди сибирской тайги? Вадик вдруг почувствовал себя как тогда, на злосчастном экзамене по химии, когда вместо уже честно заработанного "отлично", змей Пал Палыч, или Падло Подлович, как поминали его многие из лоботрясов-студиозиусов, с милой, обезоруживающей улыбочкой провозгласил, "Ну-с... Друг мой, еще один дополнительный вопросик, и зачетку на стол!" Тогда это закончилось минут через двадцать позора желанным для полгруппы "удовл". А вечером ждала встреча с разъяренным папашей.
Макаров между тем продолжал методично обкладывать позицию Вадика со всех сторон.
— Понимаю, что у Вас, Михаил Лаврентьевич, выпытывать о маневрировании в бою, стрельбе, противнике и тому подобном больше, чем Руднев написал сам, занятие глупое. Ваш медицинский отчет великолепен. Анатолий Павлович Филиппченко, ваш старший коллега и великий профессионал, это мое мнение полностью разделяет. Так что можете не сомневаться, кое какие решения я уже принял, вы свой долг исполнили сполна. Он хотел сам с Вами поговорить, но сейчас прикорнул маленько, опять всю ночь бумаги писал. Пусть поспит. Или у Вас что-то особое для него имеется?
— Никак нет, все в отчете, Степан Осипович.
— Тогда не буду будить...
В общем, в кухне на мостике вы не участвовали. Это понятно, но... Вот смотрю я на Вас, и нутром чую, не договариваете вы что-то. Ведь то, что происходило после боя, так или иначе мимо вас пройти не могло. КАК погибал "Варяг"? КОГДА и ПОЧЕМУ Руднев отдал приказ на эвакуацию раненых? Был ли крейсер на ходу в этот момент, имел ли крен, дифферент, заводили ли пластыря, были ли потушены пожары? Ну, хоть что-то из этого у Вас в памяти отложилось? Вспоминайте!
— Степан Осипович! Виноват, но не могу я ничего связного Вам доложить, потому как сам был здорово контужен в голову, и к тому моменту еще не отошел... Поэтому меня с ранеными и отправили, по-видимому... Толку на борту от меня никто уже не ждал. Крейсер имел крен на правый борт, градусов пять... Может чуть больше. Пожар в корме не был еще ликвидирован, дым из иллюминаторов шел, да и над палубой тянуло. Как раз он то и беспокоил офицеров и командира. Слышал, что говорили об остатке угля, что даже до Сайгона вполне хватит... Потом, со мной ведь не всех раненых погрузили, там еще оставались. А на воде меня мгновенно укачало, и я отключился... А когда очнулся, в сумерках уже, мне машинный квартирмейстер доложил, что там, куда "Варяг" ушел, был мощный взрыв и зарница яркая...
Вадика трясло от нервного напряжения. Как там у Штирлица... "Он никогда не был так близко к провалу!" Но к счастью для лекаря с "Варяга" Макаров истолковал возбужденное состояние и срывающийся голос Банщикова как искреннее горе по погибшему кораблю и боевым товарищам, и вызванный переживаниями первого в жизни боя нервный срыв. Взгляд адмирала вдруг потеплел, и он по отечески, взяв Вадика за руку, заговорил:
— Эх, каких людей, какой крейсер мы потеряли... Ну, успокойтесь, Михаил Лаврентьевич. Держитесь, мой дорогой. Это война. Штука она тяжелая. Без потерь не бывает... Сейчас вот валерианы вам накапаю... Жена снабдила. Как в воду глядела, бывает настойка сия весьма необходима... И часто, благодаря нашей российской традиции: бесподобного сочетания лености и тупости. Вот вчера, к слову, когда четыре часа паровоз меняли, употребил. Помогает.
В Питере дела закончите, возвращайтесь скорее. Надо японцев колотить... Если, конечно, Император Вас при дворе в адъютантах не оставит! — Макаров вдруг задорно рассмеялся, — Ну, голубчик, доброго Вам пути. Не могу задерживать долее, мы сейчас трогаемся, каждый час дорог, всю дорогу ведь держим... И возьмите, пожалуйста, у штабных от меня письма и бумаги в МТК и ГМШ. Вы быстрой скоростью идете, будете в столице раньше любого курьера. А там писанины много, телеграммой не отстучишь. Вас это не обременит, надеюсь?
— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство!
— Вот и прекрасно, с Богом, в добрый час! И надеюсь — до встречи...
Вывалившись от адмирала, Вадик забрал пакеты с корреспонденцией и откозыряв штабным, спрыгнул с подножки в тот самый момент, когда локомотив поезда командующего Тихоокеанского флота, дав протяжный гудок и окутавшись облаком пара, прокрутил колеса. Состав лязгнул буферами и сначала медленно, затем все быстрее, вздымая вокруг мелкую снежную пыль, двинулся на восток. За ним потянулся очередной войсковой эшелон. Траннсиб тогда был однопутным: пока порция составов катилась в одну сторону, встречняки ждали на станциях и разъездах своей очереди. Пять пар двадцативагонных поездов в сутки по расчету. Четыре пары — по факту.
Вагоны, платформы с укрытыми брезентом грузами... Однако Вадим видел там и много гражданских. Память подсказала, что это едут со своим добром мастеровые и офицеры кораблестроители из Питера во главе с полковником корпуса морских инженеров Николаем Николаевичем Кутейниковым. Едут через всю Россию чинить подорванных на рейде собственной базы "Ретвизана", "Цесаревича" и "Палладу". А в столице уже набирают еще тысячу человек на замену разбегающихся из артурских мастерских рабочих-китайцев.
"Вот так мы готовы к войне..." — невесело подумалось Вадиму. И он с удивлением поймал себя на мысли, что вот только что, именно сейчас, вдруг ощутил себя не гостем в этом мире и времени. Это была его страна. И его война. И его народ. Такой разный, такой непохожий на всех, кого он оставил в столетнем далеко. Но — его. И он сам был его частицей.
Где-то впереди, теряясь в оранжевом сиянии коснувшегося кромки леса заходящего солнца, поднялся семафор, и Вадима вывел из нахлынувших неожиданно размышлений свисток паровоза его литерного курьерского. "Слава Богу, Степан Осипович не узнал, что Алексеев выделил мне персональный вагон!" крутилась в голове назойливая мысль...
Несколько часов после столь содержательного общения с Макаровым, Вадик чувствовал себя как выжатый лимон. Сперва чуть было в трусости не обвинил! Хотя, если поставить себя на место Макарова, приходится признать, что повод для раздражения Степан Осипович имел. И не один. Кстати, первый свой орден он получил за поход "Великого князя Константина", в котором спас русскую полковую колонну Шелковникова от расстрела с моря турецким броненосцем, а не за перевозку раненых на катере... Потом припер так, что пришлось действительно трухнуть. И изовраться... Так противно! Но главным, однако, было то, что действительно необходимую информацию Макаров получил, а уж в том, что адмирал ее правильно использует, Вадик не сомневался. Так просто теперь убить себя не даст... В конце концов, хорошо то, что хорошо кончается. Что то еще ждет в Питере?
В ходе их короткой, но содержательной беседы, Вадик успел понять, что Степан Осипович действительно крайне удручен "гибелью" Руднева. Более того, именно в заслугу ему Макаров ставил факт, следовавший из недавно полученной телеграммы ГМШ: Вирениус остановлен в Джибути до особых распоряжений. Государь удовлетворил просьбу адмирала Алексеева о назначении нескольким кораблям отряда крейсерских задач в районе Средиземного моря, сразу после полной бункеровки, а "Ослябя", "Аврора", "Орел", набитый снарядами "Смоленск" и контрминоносцы-"невки" вскоре двинутся на восток. Приказ об этом ГМШ готовит — штаб наместника уже проинформировал Макарова об этом решении.
Такой вариант использования кораблей отряда Вирениуса уже не вызвал у Степана Осиповича чувства отторжения. Более того, обсудив его со своими офицерами, он пришел к выводу, что принятое решение, предложенное в письме Руднева на имя Алексеева, пожалуй, наиболее разумное в сложившихся обстоятельствах. Таким образом был заложен фундамент будущего взаимопонимания между наместником и Макаровым.
В нашем мире Макаров настаивал на продолжении похода кораблей Вирениуса на восток, Но Алексеев, в целом разделяя такую позицию, не дожал этого через голову ГМШ. В итоге Рожественский и Авелан добились возвращения этого отряда на Балтику. Отсутствие реальной поддержки наместником было воспринято Макаровым как личная обида. Затем ответ — снятие с "Севастополя" Чернышова, старого соплавателя Алексеева. Кстати, поделом: за аварию, когда при входе на рейд столкнулись и были повреждены сразу три (!) броненосца. И понеслось... Но не надолго. До гибели Степана Осиповича при взрыве "Петропавловска".
Хоть Вадика так и надирало, ему хватило ума и осторожности не сболтнуть комфлоту о личном скромном участии "лекаря с "Варяга" в разрешении "проблемы отряда Вирениуса". Алексеев тогда спросил Банщикова, в чем Руднев видит смысл заставлять броненосец и три крейсера, способные значительно усилить наличные силы в Артуре и Владивостоке, или неизбежно отправящуюся на Дальний Восток вторую эскадру, раздергивать лишний раз машины. А это естественная цена за ловлю купцов. В ответ Вадик, скромно потупясь, сказал, что побудительных мотивов Всеволода Федоровича не знает, но имеет смелость предположить, какой может быть реакция британской биржи на известия о русских крейсерах, досматривающих и топящих британские же торговые пароходы. После чего попутно изложил свои мысли об организации против Японии биржевой войны...
Логика, и неожиданно широкий охват проблемы войны со стороны столь юного офицера, заметно подняла его в глазах наместника. Сам не любитель Великобритании, Алексеев так загорелся идеей, что теперь за эту часть плана Петровича Вадик мог быть спокоен. "А молодежь то моя широко мыслит!" — Подвел черту под этим вопросом наместник. Только бы Петрович теперь выполнил свою, самую рискованную часть плана, действительно захватив "Ниссин" и "Кассугу". Вот на это уж точно будет ТАКАЯ биржевая реакция...
Кроме того, Вадик рассчитывал, что высказанные им Евгению Ивановичу опасения о том, что главная угроза для России сейчас не столько даже в успехе или не успехе той или иной морской операции, сколько в вопросе налаживания переброски, снабжения и развертывания сухопутных сил, помогут избавить Макарова от излишней мелочной опеки со стороны наместника. Поддержал его и Бок, согласившись с тем, что высадка в Корее значительной массы войск, объективно свидетельствует о намерениях японцев вскоре вторгнуться в Маньчжурию с более дальним прицелом, чем перерезать коммуникацию с Артуром. И с учетом полномочий и решительности Алексеева именно от него, во многом, зависит, как скоро армия будет готова решительно противодействовать планам неприятеля.
