— Ты сегодня какая-то странная, — девочка-кукла повернула голову и посмотрела на Миззу своими разноцветными глазами. — Тебя опять дразнил Сахмат? Или сестры?
Мизза дернула плечом.
— Дразнил, — равнодушно сказала она. — Ну и пусть, мне давно все равно. Собаки тоже лают, а кто их боится? Бокува, ты знаешь, кто такие люди с тоскалами?
— С чем?
— С тоскалами. Такие длинные мечи, длинней моей руки. Я сегодня видела такого. Меня позвал отец и велел очень тихо сидеть за стенкой. Слушать чужого человека и понимать, говорит он правду или врет. У чужого был меч. Кажется, он называется "тоскала".
— Тоскала... Да, меч. Однолезвийный, слегка изогнутый клинок без долов, с острием-кисаки для нанесения колющих ударов и длинной рукоятью, допускающей и двуручный, и одноручный хват. Противовес обычно отсутствует, гарда круглая или овальная. Диапазон длин клинка — от пятидесяти сантиметров у людей до ста пятидесяти у троллей, канонические размеры — шестьдесят пять и сто тридцать три сантиметра соответственно. Тоскалу изобрели тролли, давным-давно, когда...
Бокува замолчала.
— Не помню, — наконец с досадой сказала она. — Помню, что давно. Что-то, связанное с Драконьим Камнем. И каким-то мореходом Усимбэем.
— С Камнем? Мореходом?
— Тоже что-то тролличье. Не помню.
— Тот чужак говорил про дракона. А отец рассмеялся ему в лицо и сказал, что дракон подыхает в судорогах, и что ему не выжить ни на севере, ни на юге. И что на юге он не подох до сих пор только потому, что Панариши не успел туда дотянуться, а на севере — потому что он оставляет буфер между собой и Четырьмя Княжествами. Бокува, что такое "буфер"?
— Пустое пространство для безопасности. И что чужак?
— Я думала, он убьет отца. Он так его ненавидел! Но еще он боялся. Не отца, а кого-то еще. Наверное, Панариши. Панариши — тот чудной шаман, на встречу с которым меня возил дядя Тархан.
— Ты рассказывала. Я вспомнила — его зовут не Панариши. Тилос.
— Тилос? — Мизза озадаченно потерла затылок. — Тилос... Как древнего дикарского бога?
— Бога? Я ничего не знаю про богов. Тилос — его имя. Твой отец убил чужака?
— Нет, конечно! — Мизза фыркнула. — Он же гость, а гостей не убивают. Он сел в машину и уехал, а отец долго меня расспрашивал, о чем он врал.
— И о чем?
— Ну... — девочка наморщила лоб, припоминая. — Что у того дракона много денег. Что они собирают силы и вот-вот убьют Панариши и какую-то бесстыдную самозваную кисаки. Что вскоре все вернется назад, и те, кто остался дракону друзьями, станут богатыми. Ой, я вспомнила! Я уже видела этого чужого три лета назад. Через наш Камитар проезжал большой караван, грузовиков, наверное, пятнадцать или двадцать, я тогда еще плохо считала и вообще маленькой была. Грузовики у нас останавливались, и тот чужой встречался с отцом и дядей Тарханом. Тогда они его боялись... или нет, не боялись, а... хотели побыстрей от него избавиться и говорили всякие любезные слова.
— Тогда боялись его, а сейчас боится он, — Бокува холодно усмехнулась. — Наверное, его скоро убьют, оттого он и боится.
— Не знаю. Может, и так. Бокува, а ты еще не раздумала убивать своих сестер, когда их встретишь?
— Не знаю. Встречу — увидим.
— Бокува, а кто твой отец? У тебя есть отец?
— Отец... — лицо девочки-куклы неожиданно стало мечтательным. Она легла на спину, раскинула руки и ноги и стала смотреть в небо. — Есть. Только я его никогда не видела. Помню только, что он меня любил. Сильнее всех любил, сильнее прочих сестер. Он придумал меня такой, какая я есть. И он хотел, чтобы я жила и строила мир. Только я не могла строить, пока не попала к тебе.
— А откуда ты знаешь, что он любил тебя сильнее всех, если ты его не видела? — резонно возразила Мизза. — Почему ты думаешь, что он тебя вообще любил?
Того, что случилось потом, она совсем не ожидала. Вот только что Бокува лежит, раскинувшись, на спине, и вдруг уже стоит, вытянувшись во весь невысокий рост, напряженная и встрепанная, со злым лицом и оскаленными зубами, и в ее глазах полыхают разноцветные огни, а в руке желто гудит огненный меч, направленный Миззе в лицо, и высоко в черном-черном небе угрожающе грохочет гром.
— Никогда! — звенящим тоном проговорила девочка-кукла. — Никогда не говори, что он меня не любил, поняла? Ты моя служанка, ясно? Ты не можешь говорить так! А если скажешь еще раз, я... я убью тебя!
— Бокува... — пораженно прошептала Мизза, отползая назад. — Я же только спросила! Я не хотела тебя обидеть! Ты что?
Какое-то время Бокува, тяжело дыша, стояла перед ней, и гудящий клинок в ее руке дрожал, выписывая огненные линии перед лицом Миззы. Потом ее плечи опустились, и она бессильно опустилась, почти упала на колени. Клинок напоследок ярко вспыхнул и растворился в воздухе, а небо утихло и начало понемногу светлеть. Пляшущие огни в глазах куклы поблекли и пропали.
— Он любил меня, я знаю, — упрямо сказала она, глядя в землю. — Любил больше всех. Так нашептала Колыбель. А зачем Колыбели врать?
— И ты совсем не помнишь отца? — тихо спросила Мизза. — Совсем-совсем?
— Нет. Какая разница? Я знаю, что должна строить мир. И если буду строить хорошо, лучше всех, то однажды встречусь с ним.
— Понятно... — Мизза наклонилась вперед и осторожно тронула куклу за плечо. — Только ты не расстраивайся. Я помогу тебе строить, и однажды ты с ним действительно встретишься.
— Конечно, поможешь! — Бокува гордо вздернула нос и отвернулась, избегая смотреть Миззе в глаза. — Ты ведь моя служанка. Ты обязана помогать! — На последних словах ее голос предательски сорвался и дрогнул.
— Я не служанка. Только, Бокува, ты ведь моя подруга, да? А подруги должны друг другу помогать, — твердо сказала Мизза. — Я стану строить мир вместе с тобой. И у нас получится хорошо, может, даже лучше, чем у других. Только ты, пожалуйста, не убивай сестер, когда встретишь их. Пусть даже они плохие сестры, как мои, но ведь твой отец наверняка любил и их. Пусть не так сильно, как тебя, но любил. Разве ему захочется, чтобы вы убивали друг друга?
Девочка-кукла не ответила. Она медленно, словно через силу, поднялась, развела в стороны руки и взмыла в воздух. Вскоре она превратилась в точку, летящую над безбрежной пустотой, медленно зараставшей холмами и тропинками летней степи. Мизза смотрела ей вслед, потом вздохнула и снова легла на спину в густую траву. Она закрыла глаза — и яркая вспышка на мгновение озарила мир.
Когда она открыла глаза, она снова лежала на кровати в своей комнате, и деревянная разноглазая Бокува в тряпичной одежде мирно покоилась у нее на груди. Мизза тихонько погладила ее по голове, поудобнее устроила рядом с собой под одеялом и несколько минут спустя уже спала тихим детским сном. И ей снилось, как она идет по степи, а рядом шагает ее отец — не тот холодный и черствый к дочерям человек, каким он был на самом деле, а веселый радостный мужчина, то и дело сверкающий доброй улыбкой из-под густых черных усов. Она никак не могла разглядеть его лица, но точно знала — он ее любит. Любит больше всех на свете.
24.06.858, златодень. Грашград
Старый тесный автомобильчик Коморы осторожно подкрался к решетчатым воротам посреди длинной глухой ограды и застыл в растерянности. На длинной улице, образованной двумя глухими каменными стенами с колючей проволокой поверху, не наблюдалось ни души. За воротами шумел густой зеленый парк — из тех, что при местном жарком сухом климате требовали уйму воды для орошения. Даже при наличии под боком полноводного Кронга такая уйма растительности пожирала эквивалентную уйму денег на содержание. Гид уже успел просветить их, что у местных богачей уровень амбиций прямо пропорционален размерам парка или сада вокруг дома. Если ему верить, владелец поместья на южной окраине Грашграда был богат прямо-таки до неприличия и страшно тем гордился. Однако гордость гордостью, а встречать их, похоже, никто и не намеревался. Туда ли они вообще приехали?
Канса слегка склонилась вперед и пальцами оттянула майку на спине, чтобы пропустить к коже, вспотевшей у плотной спинки из кожзаменителя, сухой горячий воздух — и почувствовала, как под боком шевельнулся маленький комочек. Ирэй.
Канса успокаивающе погладила девочку по голове, и та еще сильнее вжалась ей в бок. Почему-то малышка с самого начала привязалась именно к ней — с того самого момента, когда, извлеченная из отправленного Кариной "вертолета", открыла непонимающие глаза. За прошедшие три дня она уже перестала испуганно шарахаться от каждого шороха и пытаться сорвать с шеи кольцо блокиратора, но от Кансы отходить категорически отказывалась. Она почти не говорила — по официальной легенде, никто из них не знал фаттах, только Комора мог с горем пополам связать на нем несколько фраз. А сама Ирэй никаких других языков не понимала. Поэтому она по большей части молчала, тенью ходя за Кансой и по гостинице, и в городе, все время стараясь оказаться как можно ближе к ней. Саму Кансу это одновременно забавляло и раздражало, но она чувствовала, что тоже начала привыкать к девочке. В конце концов, скверная у нее все-таки судьба. Страшно представить, каково такой малышке внезапно остаться без дома и без друзей, одной в огромном чужом мире, с сознанием собственной испорченности...
Интересно, как Лика отнесется к идее ее удочерения? Надо спросить — когда она закончит вытряхивать из него пыль после возвращения из Кураллаха. Дружба дружбой, но бросать их так неожиданно! Что у Бикаты вообще такого стряслось? Новая потрясающая мысль в голову пришла? Ох, мужчины... Просто большие дети. Что отец, редко выбиравшийся из кабинета, что Лика со своими инженерскими замашками непризнанного гения... О том, как объяснять Коморе его отсутствие, он, разумеется, не задумался. Хорошо хоть Яна не растерялась. Что она там наплела? Что срочно вылетел в Катонию, да. А если в аэропорту проверят?
Яна выбралась из автомобиля и подошли к воротам. Сквозь стекло Канса видела, как она нажала кнопку переговорного устройства, склонилась к нему и произнесла несколько слов. Видимо, ей что-то ответили, потому что она кивнула и вернулась к машине. Мгновение спустя решетчатые створки плавно и беззвучно разъехались в стороны.
— Нас приглашают въехать, господин Комора, — сказала Яна, забираясь обратно в машину.
— Хорошо, — кивнул гид и тронул автомобиль с места. Он зарулил в ворота (створки немедленно поехали обратно, закрываясь) и неспешно покатил по узкой дороге, петляющей между деревьями.
На сей раз поместье оказалось далеко не таким фундаментальным, как в предыдущий визит. Никаких огромных плацев, многоэтажных строений, конюшен и тому подобного. Даже охраны — и той не замечалось. Впрочем, возможно, посты скрывались где-то за деревьями, густо обступившими и дорогу, и вынырнувший навстречу небольшой двухэтажный дом, полностью деревянный. Как уже знала Канса, в здешних засушливых степях, где обычным строительным материалом являлись глиняные кирпичи, а в последнее время — бетон и железобетон, цельнодеревянные дома являлись таким же признаком роскоши, как и сады на открытом воздухе. Впрочем, кланы Северных колен явно не бедствовали. Контролируя крупнейшие алмазные и урановые рудники на северо-западе Граша и медные карьеры на юго-востоке, они могли позволить себе не то что деревянные дома в Грашграде, но и полноценный, хотя и небольшой, атомный реактор и артезианские скважины, скрывавшиеся, как рассказал Лика, в глубоких подземных ярусах давешнего загородного поместья. Канса тихонько вздохнула, покрепче прижимая к себе Ирэй. Она до сих пор не могла привыкнуть к тому, что ее муж — самый обычный, хотя и самый хороший человек в мире — внезапно оказался чем-то совершенно иным. Да и ей самой в ближайшем будущем предстоит перевоплотиться в такое же непонятное электромагнитно-гравитационно-какоетотамеще облако. Она совершенно не была уверена, что хочет чего-то подобного — несмотря на весь энтузиазм Лики, уверенное спокойствие Яни и ободряющую серьезность Карины. Карину она вообще до сих пор побаивалась, хотя и понимала всю абсурдность таких эмоций. Вот уж кто точно не растеряется в любой ситуации! Если бы она еще и улыбалась почаще своей такой хорошей теплой улыбкой...
На невысоком крыльце дома стояла смуглая черноволосая девушка в одежде, типичной для тарсачек: короткие, чуть выше колен, узкие кожаные штаны, рубашка с длинными свободными рукавами, и поверх — легкий белый халат до середины бедра и без рукавов, именовавшийся хантэном (не путать с мешковатым, до пят, балахонистым халтоном, в очередной раз напомнила себе Канса). Заложенные за спину руки, короткая прическа и ужасно знакомое откуда-то лицо — высокие скулы и лоб, нос с горбинкой, полные чувственные губы, большие карие глаза, сейчас оценивающе прищуренные. Выглядела она лет на двадцать пять, но следовало сделать поправку на обветренное обгорелое на солнце лицо, темное даже для тарсачки. Память сработала через секунду после того, как Яна тихонько проговорила:
— Ну надо же — Кампаха!
Кампаха. Тарсачка-девиант, синомэ на местных языках, командир группы захвата, перехватившей их в Чумче. Интересно, она здесь специально? Или всегда живет?
— Госпожа Яна, госпожа Канса, доброго дня, — приветствовала их Кампаха, когда они выбирались из машины. — Я Кампаха ах-Тамилла. Мы встречались в Чумче, если вы не забыли. Сан Комора, отведи машину дальше по... — Она осеклась, увидев Ирэй, и ее глаза сузились, когда она заметила полоску блокиратора на ее шее. — Кто это девочка?
— Сама Кампаха, — Яна подошла к прижавшейся к Кансе Ирэй и положила руку ей на плечо. — Приношу нижайшие извинения за то, что мы привели девочку с собой. Она сильный девиант. Так получилось, что эффектор проснулся у нее лишь несколько дней назад. Она жила в деревне неподалеку от Западного побережья, и Карина успела спасти ее от местных жителей. Она говорит только на фаттахе, и ее просто не с кем оставить — ни в Сураграше, ни здесь. Поэтому нам пришлось взять с собой и ее. Она не доставит хлопот, обещаем.
Кампаха спустилась с крыльца и неторопливо подошла к гостям. При ее виде Ирэй сжалась, стараясь стать как можно меньше, и спряталась Кансе за спину, не выпуская, впрочем ее руки. Губы тарсачки тронула легкая улыбка.
— Соха-то таппарифули ммашаран? — спросила она. "Как тебя зовут, маленькая стрекоза?" — эхом отдалось у Кансы в ушах: универсальный транслятор действовал без спросу. — Сампари суши-ба кумоджа. [Не бойся и отвечай.]
— Ирэй, момбацу сама, — несмело пискнула из-за спины Кансы девочка.
— Ты действительно синомэ? — продолжила Кампаха на том же языке.
— Да, момбацу сама. Так сказали.
— Сказали? Ты умеешь ломать вещь взглядом?
— Да, момбацу сама. Только момбацу сама Яна сказала, что не взглядом, а невидимыми руками.
— Правильно сказала. Тебя уже учили пользоваться ими?
— Немножко, момбацу сама.
— Хорошо, — Кампаха кивнула, переходя на общий. — Когда в последний раз заряжался блокиратор?
— Сегодня утром, — откликнулась Яна. — У нас их два, они заряжаются по очереди.
