Начали подходить остальные охотники Тхе-Вей. Небольшими группами они выходили из леса и укрывались в ивняке, растягиваясь в линию. Все ждали, когда подойдет Савай Вей"нья. Дед рассказывал, что когда они там лежали, глядя на стойбище, то руки у него дрожали. Он был страшно напуган и не понимал, как остальным удается сохранять хладнокровие.
Вдруг где-то в отдалении раздались крики. Тхе-Вей замерли на местах. Кагаа и Пыин-ли всполошились, забегали. Из кустов на поляну выскочил Кагаа и кинулся к своим; вслед ему летели стрелы. Враги бросились к тхеремам, чтобы взять оружие.
И тут над лесом прогремел, точно гром, голос Савай Вей"нья:
— Вперед, Тхе-Вей!
И все бросились на врага. Побежал со всеми и мой дед. Убегающий Кагаа так и не успел укрыться среди тхеремов: его сбили сразу тремя стрелами. Дед оглядывался по сторонам и всюду видел потрясающих оружием соплеменников. Он тоже кричал, пускал стрелы. Подобно неистовому урагану, налетели воины Тхе-Вей на стойбище. Враги выбегали из хижин и тут же падали под ударами копий и палиц. Дед бежал рядом с Сау-кья, который убил в лесу Кагаа копьем. На копье до сих пор блестела кровь. Они вдвоем подскочили к крайнему тхерему и на них, откинув полог, выскочил Пыин-ли, вооруженный палицей. Сау-кья уклонился от удара, а деду повезло меньше: оружие врага скользнуло по его голове и ударило в плечо. Дед выронил лук и от боли присел. Казалось, еще мгновенье, и его череп расколется от удара тяжелой дубинки. Но тут вмешался Сау-кья. Он ловко метнул копье и оно пропороло Пыин-ли живот: аж кишки вывалились. Пыин-ли заревел, как раненый зверь, и упал на колени. Глаза его бешено вращались, изо рта текла кровь. Он пытался пальцами удержать вываливающиеся на землю внутренности. Сау-кья подскочил к нему, поднял оброненную палицу и с размаху ударил Пыин-ли по загривку. Тот захлебнулся ревом и повалился на бок. Сау-кья помог деду встать и заглянул ненадолго в тхерем. Вышел он вместе с растрепанной девушкой.
— Беги к лесу и жди нас, — сказал ей Сау-кья и девушка, широко расставляя ноги, побежала через поляну.
А дед и этот самый Сау-кья побежали к центру стойбища, где вовсю кипел бой. Мимо пронесся очертя голову Кагаа и кинулся в озеро. Его никто не стал преследовать: лучше пусть бегут, чем сражаются — время дорого.
У изваяния Хозяина стойбища кипел бой. Два десятка Кагаа и Пыин-ли, сомкнув ряды, смело отражали натиск Тхе-Вей. Повсюду на земле лежали убитые и корчились раненые. Раненые кричали и звали на помощь. Страшно было на это смотреть. Враги не отступали, хотя наших было больше: они отбивались палицами и копьями. Дед и воин-Сау-кья остановились поодаль и натянули луки. Выстрелили: упали сразу двое; одного из них, видимо раненого, враги оттащили за спины сражающихся. Сау-кья отложил лук, покрепче перехватил копье и кинулся на врагов. За ним бросилось еще несколько воинов и враги дрогнули: Тхе-Вей вклинились в их ряды, рассекли надвое. Кагаа и Пыин-ли начали отступать.
Дед не решился сражаться с одним копьем в руках — он был слишком молод. Он стрелял из лука. Правда, больше ни в кого не попал.
Вскоре враг ударился в бегство. Впереди себя, убегающие гнали детей и женщин Сау-кья. Увидев это, часть Тхе-Вей устремились им на перехват вдоль озера, чтобы отрезать врагов от леса и отбить пленников. Они уже почти настигли отступавших врагов, когда впереди из-за деревьев выступил большой отряд Кагаа. Тхе-Вей остановились и повернули обратно. Но Кагаа за ними не последовали. Они подождали своих сородичей, гнавших пленников и опять скрылись в лесу.
Опьяненные победой Тхе-Вей, метались по стойбищу, добивая раненных врагов. Воины были взбудоражены и отход Кагаа считали полной победой. Но вожди стали призывать их к отходу: опытные Савай Вей"нья и Намуг Вей-схе понимали, что едва враги дождутся подмоги — начнется новый бой, в исходе которого можно было не сомневаться: Тхе-Вей были уже измотаны и не смогли бы противостоять свежим силам Кагаа. Воины начали подбирать раненных и убитых, созывать освобожденных женщин и детей, которые во время боя разбежались во все стороны. Оказалось, что большую часть пленных врагам удалось увести в лес: Тхе-Вей освободили всего около полутора десятков человек.
Тхе-Вей добрались до пэ-тойо и встали здесь на ночь. На тропу и в лес были высланы дозоры. Вечером похоронили убитых. Их было не очень много, но все же потери значительно ослабили отряд, тем более, были еще и раненые.
* * *
— Мен"ыр убил двух человек и одного ранил, — рассказывал Клтла Вей-нья, когда вместе с Чаа схе, поздним вечером, они сидели у маленького костерка в наскоро раскинутом в глухом кедровом лесу лагере. Люди за день так устали, что даже не стали ставить палатки: обошлись навесами из жердей и шкур. Чаа"схе и старик отошли немного от спящих и устроились у подножия большого кедра. Дождь почти кончился: лишь иногда мелкие капли, пробившись сквозь густую крону, падали на замшелую землю. Собака жреца по обыкновению свернулась в ногах своего хозяина и дремала, поводя обвислыми ушами.
Чаа"схе полулежал на толстом шершавом корне и подкидывал в костер мелкие палочки, наблюдая, как веселое пламя тут же пожирает их.
— Много наши охотники убили врагов в тот день. Правда, потеряли тоже немало. Были убиты По-на-ло, Мелк-кья и Пэ-тла. Ге-ч"о потеряли двух человек, Пыин-ва — одного, Су-тхе — двух. Больше всех повезло Гэнчжа — ни одного убитого и только двое раненных. Видно, Лу-хья, их жрец и па-тхе, послал с охотниками часть своих духов в помощь. Убитых похоронили в лесу недалеко от Длинного озера. Раненных было много: больше всего — у Пыин-ва: даже Намуг Вейсхе получил удар копьем в плечо.
Старик притих и отхлебнул из берестяного черпака дымящегося варева, которое они сварили в бурдюке, вставленном в плетеную корзину. Чаа"схе уже насытился и давно отложил свою посудину; теперь, на полный желудок, слушать рассказ жреца ему казалось верхом блаженства. Позади трудный дневной переход, в теле накопившаяся усталость (не хочется шевелить ни рукой, ни ногой), глаза слипаются, но спать еще не охота. И голос говорящего, такой спокойный и ровный, звучит в ушах, как приглушанная мелодия. Юноша наслаждался умиротворяющим покоем.
— Среди освобожденных оказалась жена По-на-ло с маленьким ребенком, жена Т"оло и Мо-кья; спасли и жену Мелк-кья. А Ге-пья своих родных вернуть не удалось: Кагаа и Пыин-ли успели увести их в лес. Наш тхе-хте, показавший в бою беспримерную доблесть (его храбрость отметил даже Намуг Вей-схе, с которым они вместе убили по одному караульному на подступах к стойбищу); в тхе-ле он убил еще одного Пыин-ли, когда проверял свой тхерем: он выпустил ему кишки; ранил еще одного врага и вообще, шел в числе первых. Но все это мало заботило Мен"ыра. Он думал совсем не об этом. Он все еще не нашел нас. В тхе-ле нас не было, в этом он убедился точно, когда гнался за врагами, уводящими пленников в лес: там он видел жену Ге-пья, родных Пэ-тлы и других охотников, но мамы и меня среди них не было. Теперь у него не осталось сомнений, что мы избежали пленения. Правда, живы ли мы до сих пор, или наши кости уже давно глодают дикие звери, он не знал. Знал, только, что, покуда жив будет, — будет искать нас по всему Ге-эрын. Так он и сказал своим сородичам.
Вечером Савай Вей"нья созвал совет. Вожди ушли в сторону от лагеря, на мыс, вдававшийся в озеро, и долго совещались у большого костра. На совет был приглашен Ге-пья.
И знаешь, что решили па-тхе и старейшины? О, тебе стоит послушать!
Первым выступил старейшина Гэнчжа. Он сказал, что его воины решили уходить. Он говорил, что, как и было решено ранее, еще на берегу Кривого озера в большом белом тхереме, они напали на врагов и отбили, пусть и не всех, пленных; на этом поход должен закончится. Отряд уже ослаблен потерями и оставаться в Ге-эрын дольше — равносильно самоубийству. Сегодня Тхе-Вей повезло: враги, подошедшие на подмогу своим, не стали вступать в бой. Но завтра все может быть по-другому. Может не повезти. И тогда их победа будет напрасной. Надо уводить женщин и детей в Бодойрын, подальше отсюда, подальше от стрел Кагаа и Пыин-ли. Гэнчжа будут уходить, даже если остальные решат остаться.
Потом выступил вождь Су-тхе: он был тоже против продолжения войны; сказал, что, если нужно, можно вернуться к первому снегу, когда воины оправятся от ран, а в стойбищах окончится промысел. Тогда можно привести отряд побольше, чтобы уже наверняка раздавить чужаков с их союзниками — изменниками Пыин-ли.
Когда слово взял Ге-пья, старейшина Гэнчжа и Тхе-то опустили глаза. Ге-пья не глядел на них. Его слова и так звучали прямым укором их желанию поскорей уйти из разоренных владений Сау-кья. Ге-пья говорил недолго: сказал, что Сау-кья благодарят своих братьев за оказанную помощь и просят духов вознаградить всех, кто проливал кровь за жен и детей охотников Сау-кья. Больше он не сказал ни слова. Опустился на холодную землю и отвернулся к озеру.
Савай Вей"нья говорил, по привычке, долго. Он сказал, что всем сердцем рвется помочь Сау-кья, но, видят духи, сейчас не в силах ничего изменить. Он с радостью бы остался здесь, будь у него побольше воинов и не будь здесь женщин с детьми. Но сейчас лучшее, что все они могут сделать, это уйти. Уйти не навсегда, уйти, чтобы, едва закончатся хлопоты промысла, вернуться и изгнать врагов из Ге-эрын. Так он сказал и замолчал. Больше говорить было не о чем, но старейшины и вожди еще долго сидели под ночным небом у жаркого, чихающего искрами, костра.
А на рассвете Гэнчжа, Су-тхе, Пыин-ва, Ге-ч"о и часть Сау-кья с женщинами и детьми ушли с берегов Длинного озера. На пэ-тойо осталось лишь семеро охотников Сау-кья. Женщины, дети и трое охотников уходили в стойбище Савай Вей"нья, где им должны будут оказать радушный прием и окружить заботой. Семеро охотников вышли провожать уходивших и еще долго, после того, как смолкли звуки удаляющихся шагов, стояли у начала тропы на опушке леса. Потом, подобрав оружие и заплечные мешки, покинули зимнее стойбище и растворились в желтом ивняке под струями мелкого утреннего дождя.
Так закончился этот первый поход на Кагаа.
Чаа"схе потянулся. Мышцы отозвались тупой болью. Хотелось спать. Он чувствовал, что дольше бороться со сном не в силах. Старик широко зевнул, вытер выступившие в уголках глаз слезинки, улыбнулся.
— Пора на покой. Завтра опять будет трудный день. Тебе нужно хорошо отдохнуть, — сказал он. — Путь не близкий. Завтра идти по камням; будет трудно. Нам бы до завтрашнего вечера дойти до Ак-тыын. У нас считают, что там обитают духи. Страшное место, но красивое. Там много идолов, которые еще в древние времена поставил Малый Народ. Посмотришь... Есть на что. Зешь, это больше всего похоже на страну Северных Колдунов из древних преданий...
Старик замолчал и потер слезящиеся глаза. Чаа"схе сел, запустил пальцы в пышные волосы. Голова тяжелая, в висках ломит.
— Там приносят жертвы древним богам, — жрец крякнул и поднялся на ноги. — Туши огонь. Спать пойдем.
И не дожидаясь пока юноша исполнит его приказание, поплелся, шаркая ногами, к навесам, где для них подготовила сухое теплое место жена Джья-сы. Чаа"схе не двинулся с места. Почему-то не хотелось идти к людям. Гораздо приятнее было сидеть здесь, у костра, под пушистыми ветвями кедра. Проснулась собака и заковыляла за своим хозяином. Чаа"схе остался один. Он обошел костер и прилег на мягкий ковер из опавшей хвои. Вытянулся, почувствовал, как расслабилась уставшая за день спина. Вот и еще один день прожит. Нелегкий день перехода. Впереди еще такие же дни, наполненные трудами и заботами. Но это не печалило, не навевало грусть. Наоборот, он чувствовал воодушевление. Здесь, в горах, он нашел добрых людей, которые дали ему кров, позволили вместе с ними преодолевать невзгоды кочевой жизни, посвятили его, пришельца из далека, человека, принадлежавшего к другому роду, в свои тайны, поделились душевным теплом. Он сжился с ними: ел из одного бурдюка, пил из одной чаши, слушал их песни, танцевал... Он наконец-то почувствовал себя, после нескольких лет жизни с Гэнчжа, возле всегда хмурого, вечно недовольного Мана-кья, среди близких себе людей, почувствовал свою нужность, свою сопричастность с ними. И теперь его не тяготили насмешки детей, улыбки женщин и хитрый прищур глаз Джья-сы. Они были... были родными ему, очень близкими. Как семья...
Он засыпал под веселый трескучий говорок кедровых дров, под шепот ветра в могучих вершинах, под шелест листвы на кустах смородины. Вдыхал сладкий запах прелой земли и был счастлив.
Глава двенадцатая
До Ак-тыын в тот день они так и не дошли. Они вообще никуда не пошли, остались на целый день в кедровом лесу: утром когда начались сборы, Котла Вей"нья пожаловался на сильную боль в коленях. Он даже не смог встать со своей постели, только кряхтел и глухо постанывал. Джья-сы почесал в затылке и велел ставить палатки и готовить еду; переход был отменен. Дети радостно заверещали и умчались собирать валежник; женщины облегченно вздохнули — выпал еще один спокойный день — можно заняться своими делами; охотники хмурились — нужно идти вперед, чтоб поспеть ко сроку, ведь нужно еще подготовиться к празднику. Но никто не роптал, все приняли известие о задержке молча: слишком велико было уважение людей к Котла Вей"нье, чтобы кто-то всерьез винил его; что делать, старость... Для жреца поставили небольшую палатку, внутри развели жаркий костер и накалили большие камни. Котла Вей"нья забился под меховое одеяло и тихо постанывал. Чаа"схе все время находился подле него, выполняя все его просьбы и подкладывая в очаг дрова, которых перед палаткой лежала целая куча — позаботились мальчишки. Котла Вей"нья время от времени просил разогреть ему бульон, вскипятить отвар из трав. Пару раз к ним наведывалась жена Джья-сы и растирала распухшие колени старика мазями. Приходил и сам старейшина: советовался со жрецом о предстоящем пути.
— Собаки вернулись. Те, что вчера оленя гоняли, — сообщил он перед уходом. — Совсем избегались, даже есть не стали. Спят теперь.
В промежутках между едой, растираниями и варкой, Чаа"схе подсаживался к ложу Котла Вей"нья и слушал рассказы о прошлом. Часто жрец внезапно замолкал и, оторвавшись от созерцания играющего пламени Чаа"схе замечал, что веки его закрыты и он спит. Тогда, ненадолго, юноша выходил из палатки и дышал холодным осенним воздухом. Иной раз ему удавалось мельком переглянуться с Кэлтэ. Девушка, проходя мимо, на мгновение ловила его взгляд и едва заметно, самыми уголками губ, улыбалась. И тогда Чаа"схе чувствовал прилив тихой радости, сердце начинало биться быстрее; и в шуршанье ветра чудилось ему мягкое пение, успокаивающее и ласкающее душу. После этого он уже не замечал улыбок случайных прохожих и мечты уносили его в пленительное счастливое будущее.
Потом он снова входил в душный полумрак палатки и присаживался на нагретые шкуры. Старик уже не спал. Пожевав губу, он спрашивал, на чем они остановились, и продолжал прерванное болезненным забытьем повествование. И Чаа"схе слушал, просто слушал, не задавая вопросов. У них так повелось — если ему что-то было непонятно, то юноша мог спросить уже после того, как старик замолкал и подавал знак, что на сегодня рассказ окончен. Слушая Котла Вей"нья, Чаа"схе ловил себя на том, что сравнивает скупые слова легенды с полными ярких подробностей воспоминаниями жреца, ищет схожести, примечает различия, размышляет над причинами, побудившими людей включить в легенду тот или иной эпизод и выбросить, умолчать о другом. Где-то на краю сознания появилась смутная догадка, что это делалось неспроста. Но зачем, почему? — откуда узнаешь...
