— Разрешите, мессир аббат?
— Прошу, дочь моя.
— Я читала книгу русского фантаста. Он считает, и приводит не лишенные логики доказательства, что атмосферный взрыв — сигнал сверхмощного лазера из системы звезды “61 Лебедя”. На земле взорвался вулкан Кракатау, при этом произошла вспышка радиоизлучения. Через двенадцать лет радиолуч достиг системы “61 Лебедя”. Инопланетяне, якобы, приняли радиовсплеск за попытку связи, ответили лазером, который достиг нас тоже через двенадцать лет.
Франсуа усмехнулся:
— А я читал, и тоже у русского фантаста. Дескать, целились в рисунки пустыни Наска, но промахнулись и попали в Сибирь. Сейчас перезаряжают.
— Отлично, — взглядом комиссар напомнил о деле. — Надеюсь, теперь посылку найдется кому встретить на дальних подступах.
— Именно так, — старик показал пальцем на глобус. — Вторая по значимости угроза — обмен землян баллистическими ракетами. Тут ничего сложного. На низкой орбите рой спутников с вольфрамовыми ломами, одноразовыми лазерами — как планировали штаты при Рейгане, так и воплощено в металл. Спутники автоматические, людей там нет. Программный код открыт и ежегодно проверяется специальной комиссией. Кроме того, код всегда доступен для проверки любому волонтеру. Все меры нацелены на перехват любой баллистической ракеты, неважно, кто и по кому выстрелит.
— А низкопрофильные крылатые ракеты? “Пятиминутки”?
Франсуа развел руками:
— В деснице господней. Сквозь атмосферу их не заметишь быстро. Залп, наверняка, будет массированным, что перегрузит компьютеры и еще больше замедлит общую реакцию. К тому же, перехватывать их нечем. Орбите не позволено иметь средства класса: “космос-поверхность”, понятно, почему.
— Следовательно, все эти “Звездные войны” с открытым кодом — пустышка.
— В случае всеобщей ядерной войны — увы. Тем не менее, одиночную ракету они перехватят надежно. И даже, случись террористам захватить полсотни ракет — система справится. Собственно, месье комиссар, истинное назначение системы “Невод” — ловить искусственные объекты, сходящие с орбиты, и максимально быстро превращать их в безопасный некрупный мусор, сгорающий в атмосфере. Это даже не скрывается, всего лишь не афишируется.
— А если террористы захватят орбитальный буксир — ту самую “кислородку” — и притащат один из железно-никелевых камней, ожидающих очереди в областях Лагранжа? Спутники “Невода” с ним не справятся: чересчур массивная и тугоплавкая дура.
Де Бриак несколько раз четко хлопнул в ладоши:
— Именно, Гвидо. Именно это наш самый вероятный сценарий, с которым согласно даже руководство. Вот почему мы здесь, месье Франсуа. Сообщите своему отделу, что дело нешуточное. Как сообщили мне наверху...
— Простите?
— Ах да, внизу. Ведь наше начальство теперь внизу.
— Как в аду, осмелюсь добавить, месье комиссар. Чем ниже, тем главнее.
Де Бриак поморщился, но не сбился:
— ... Достоверно установлены признаки наличия организации, которой подобное развитие событий выгодно.
Сотрудники расхохотались — все, позабыв о чинах:
— Любому выгодно!
— Все надеются урвать в мутной водичке!
— Не любой отважится на действие, мадам и месье! — комиссар хлопнул по столу. В наступившей тишине кивнул на Лежера:
— Последние годы мы с Альбертом занимались именно такими людьми. Теракт, за который у Лежера “пурпурное сердце”, произошел у самого подножия Аризонского Орбитального Лифта. Поэтому во главе отдела именно я, не кто иной. И поэтому в нашем распоряжении целых четыре орбитальных буксира, — де Бриак вывел на голограмму красные ниточки траекторий.
— Два вращаются над планетой в меридиональном направлении, два в широтном. Они могут выдать полную тягу через пять минут после получения приказа. Время прибытия к месту полностью зависит от конкретной ситуации.
— Но камень практически на границе атмосферы можно и не успеть поймать.
— В таком случае буксирам приказано колоть астероид на сколь возможно малые части, которые сбрасывать в океан. Тоже плохо, но хотя бы не бить материковую плиту.
— Месье комиссар, — Франсуа почесал усы, — возможно, имеет смысл написать меморандум, чтобы рудные тела разделывались на малые блоки уже в зонах Лагранжа? Обосновать это удобством переработки, транспортировки — у малого камня меньше инерция, его можно двигать более дешевым буксиром? Ну, что-то в этом духе? Я дам задание мальчикам, пусть вычислят размер камня, при котором разрушения окажутся... Хотя бы не фатальными для цивилизации.
— Отлично. С этого и начните. Гвидо, сеть. Нам нужны глаза и уши. Если получится, совместно со здешней безопасностью. Но лучше без них.
— Земля не доверяет Орбите?
— Даже здешней безопасности?
На риторические вопросы де Бриак отвечать не стал:
— Жюль. Нам нужны местные. Пусть не помощь, так хотя бы нейтралитет. Напроситесь помогать им. Учиться у них. Напейтесь вместе. Подеритесь в баре. Ругайте начальство. Ходите по бабам. Плюйте с орбиты на крышу тещиного дома. Станьте для них... Пусть не своими, но понятными. Понятными, не вызывающими ненависти. Папаша Франсуа, вы позволите называть вас так?
— Повинуюсь, мой император.
— Ваш отдел — наша единственная надежда. Пока Гвидо развернет сеть, пока Мари соберет приемлемый объем данных, пока еще мушкетеры Жюля установят контакты третьего рода... Отдуваться вам.
Старик поднялся и некоторое время оглаживал подбородок пальцами.
— Боюсь, месье шеф-комиссар, что вы правы. Без глаз и ушей нам придется продвигаться медленно и печально.
— Как долго?
— Думаю, не менее двух месяцев. Пока не развеется туман.
* * *
Туман окутывал палатки ровно в шесть, как по расписанию. Кто вставал рано утром, еще мог видеть в холодном небе поздней осени лохматую половинку луны. Кто спал до подъема, видел только сырые верхушки палаток, на которых ветерок от проходящих людей вяло перекладывал черно-рыжие флаги.
Черный и оранжевый цвета считались форменными, потому как лагерь организовало здешнее молодежное движение “Металл”. Всем участникам выдали двухцветный же платок. Девушки вполне изящно и аккуратно повязали его на голову или шею. Парни нацепили на рукава, как полицаи в старом кино про партизан. А один товарищ из “Большого дома” повязал самурайским способом на лоб, и теперь от его встрепанного вида откровенно шарахались.
Большой дом представлял собой армейскую брезентовую палатку, заселенную делегацией университета не то института, Змей на линейке не разобрал толком. Все другие заехали с маленькими, культурными туристическими куполами; армейская брезентуха торчала посреди лагеря, как ржавый линкор в нежно-голубой лагуне с яхточками.
Честно говоря, и прочий лагерный быт напомнил Змею армейские рассказы отслуживших. Вокруг лагеря хорошая охрана, вход-выход сугубо через КПП и только по пропускам. Офицеры — то бишь, постоянный состав, инструкторы и наставники — обитали в капитальных корпусах бывшего профилактория. Срочников — то бишь, студентов — разместили в чистом поле, где они расставили те самые палатки.
В “большом доме” народ оказался с головой и руками, да и армейская палатка чем отличается? Тем, что в ней место под печку и кусок жести в крыше для пропуска дымохода предусмотрены еще проектом. Так что Змей вместе с товарищами частенько грелся у “больших” — но, разморенный теплом, все забывал уточнить, откуда же они приехали.
Каждое утро народ лениво выползал на построение. На зарядку все плюнули еще в первую неделю: мыться оказалось негде. Так что делать упражнения и потеть не хотел никто.
После построения начинались занятия — точно, армейский распорядок, говорили дембеля. Теоретически, собирались учить полезным вещам: формировать из групп незнакомых людей работоспособную команду, выявлять в ней лидера, который потянет и сам. Определять исполнителей, которые хорошо и быстро сделают все, что скажешь — но инициативу проявлять не станут, и уж, тем более, от лишней ответственности мигом зароются на три метра под землю.
На практике же Змей выучился пить помаленьку, чтобы не расстраивать компанию, но и самому не вырубиться; косить от начальственного взора, избегая припахивания к дурным работам и к не менее дурным развлечениям; и еще, для самого себя неожиданно, научился говорить комплименты, не краснея до ушей и не скатываясь в ехидство.
В молодежный лагерь движения “Металл” Змей попал с подачи все того же Легата. Дескать, поезжай, погляди, как оно в нормальных странах организовано. Заодно и с радаров пропадешь, нездоровое оживление поутихнет. Опять же, на игру по Меганезии кого-нибудь позовешь при случае.
Ну что, поглядел. Культурная дележка отката за столом в исполкоме отсюда казалась мифической архаикой, сказкой о светлых эльфах.
Обитателям палаток “Металл” пытался промыть мозги. Чтобы — опять же, в теории — когда-нибудь пустить обработанную молодежь на устройство цветных революций в сопредельных странах. По крайней мере, одна из инструкторов говорила такое открытым текстом. Уже потом Змей узнал, что девушка — заместитель по молодежным делам, практически местный Легат.
Змей, как житель этой самой сопредельной страны, особо не радовался. Но и не переживал чрезмерно, потому как организацию молодежного лагеря сами же аборигены крыли на все заставки. С “Большим домом” заехали несколько девочек-отличниц, вполне городского вида — так они уже на седьмой день выучились отменно материть лагерь, организаторов, никак не приезжающих депутатов, руководство всех уровней... И вообще любого и всякого, попавшего под руку. Оказалось, что прачка не работает, горячей воды нет — а чистое белье почти у всех закончилось.
Так что попытка создать железный легион медвежьих всадников с треском провалилась. Пить здешний народ и раньше умел, как Змей до конца жизни не научился бы — зато к художественному слову заметно приобщились многие. А навыки скрадывания и шифрования от начальства участникам слета наверняка пригодятся в армии.
На посулы и обещания “Металла” повелась единственная делегация — Змей опять не расслышал, из какого она там ”ГУ” — но уж повелись ребята с истинно русским размахом. По лагерю они теперь ходили только группами, часто даже и строем. Грозились устроить факельное шествие — несмотря на то, что слет заявлялся антифашистским.
Но тут вмешались обитатели “большого дома”; Змей несколько раз видел презабавнейшую картину. Два-три жителя армейской палатки подходили к зомбированным соседям и заводили вполне мирный разговор о погоде, о трудностях соблазнения немытых девчонок — те бы и согласны, но стесняются — а потом кто-то из “больших” внезапно выкрикивал: “Мы!”
“Металл!” — неизменно и мигом отвечали зомбированные, подскакивая и стекленея очами.
“Да вы же зомби! Секта!” — с радостным ржанием “большие” убегали к себе или за дровами, разнося по лагерю эпидемию смешков.
Честно говоря, так хорошо и легко Змею не жилось уже, наверное, пару лет — с того дня, как решил пробиваться в пилоты. Думать ни о чем не нужно. Спать в спальнике, в палатке? На играх все то же самое, только там тебя в любой момент поднимут по делу. Или лесники припрутся, или гопники, или кому-то в глаз копьем попали. Зарядка? После крутки на центрифуге или после суток на ногах, как тогда на регате — просто прогулка. Особенно, если с нее можно в любой момент занырнуть в густой кустарник. Питаться кашей? Ого, хлопцы, это вас новички рукавичками вареными не кормили! Змей разговаривал с кем попало ни о чем, забывая сказанное уже через два шага — по той же причине, легко делал комплименты встречным-поперечным девушкам, женщинам, даже бабушке-уборщице ляпнул: “Какое у вас красивое ведро... И метла ничего себе!” — и пошел дальше, не обернувшись.
В памяти Змея из всего форума уцелел единственный разговор.
Вечером, завернув к речному берегу, подальше от бухающей дискотеки, он чуть не наступил на курящего парня, заметив огонек сигареты в последний миг. Парень молча подвинулся — Змей сел рядом, на сырое бревно. Помолчали.
— Как оно? — спросил Змей на той же волне безразличия.
— Как уаз, — ответил незнакомец, не выплюнув сигареты.
— То есть?
— Если загнать уаз в лес, в самую чащу... Заглушить мотор... И внимательно прислушаться... То можно услышать, как он гниет.
И Змей, по-прежнему без единой мысли в голове, продолжил шутку:
— Глушил в лесу. Стоял, слушал. Шорох гниения не услышал. Услышал характерное чавканье в районе бака. Даже на заглушенном жрет бензин.
