— Мечи, секиры, булавы, кинжалы, стилеты, кнуты, швыряльные ножи и все остальное убойное оружейное имущество — на землю. Построиться в шеренгу.
— В шеренгу? Может быть, вам еще сплясать по-деревенски? Или объясниться в любви? — Юный князь Та-Микол подбоченился и захохотал, остальные дуэлянты, бывшие противники, теперь уже объединенные в общую судьбу, тоже рассмеялись. Все они безропотно поснимали с себя и побросали в общую кучу оружие, но строиться в шеренгу? Да пусть лучше их на месте убьют.
Командир стражи осознал, что хватил лишнего с приказами.
— Хорошо. Дайте слово, судари, что не попытаетесь напасть на стражников, либо совершить побег, и тогда следуйте за мною, вместе, в вольном порядке, незакованные и несвязанные. Убитых подберут и доставят куда надо, люди уже вызваны. Однако прежде вы все должны продиктовать имена убитых и ваши имена мне на свиток, чтобы я мог полностью выполнить личный при?каз Его Величества.
— Личный? Даем такое слово. Так?
Все дуэлянты подтвердили обещание маркиза Лароги, и лишь неугомонный Та-Микол спросил, предварительно кивнув:
— И куда нас теперь?
— Сначала в кордегардию, а потом Его Величество решит — куда. Он из окна видел ваши подвиги и лично попросил меня прибыть на место, дабы утихомирить вас.
— Ого. Наше дело дрянь, судари. Хуже некуда. — И опять все согласились, включая начальника дворцовой стражи, на этот раз уже со словами Санги Бо.
В кордегардии им выделили свободный угол, где они и стояли, дожидаясь, пока начальник стражи дворца обменяет у Его Величества доклад о событии на участь для виновников происшедшего. Вдруг в кордегардию вбежал страж и стал что-то шептать заместителю начальника стражи. Тот выслушал, попросил подойти дежурного жреца, и они вдвоем довольно долго о чем-то совещались, то и дело подзывая, видимо для объяснений, прибывшего стража. Затем они приблизились, все втроем, к арестованным дуэлянтам.
— Сударь Лароги Веселый, ваша светлость маркиз?
— Да, я.
— Соблаговолите оказать нам услугу, ибо ваш меч... При попытке забрать его с места преступления...
— С места дуэли, вы хотели сказать?
— Так точно, прошу прощения. — Заместитель начальника стражи едва заметно улыбнулся, давая понять, что охотно принимает поправку. С одной стороны он на службе, а с другой — такой же дворянин, как и все присутствующие. — Короче говоря, один стражник убит, а другой серьезно покалечен, при попытке взять ваш меч в руки. Не могли бы вы одеть ваш знаменитый волшебный клинок в ножны, дабы нам избежать ненужных потерь в мирное время? Мы также надеемся, что вы не сочтете нашу просьбу освобождением от данного вами слова... Ну... вы понимаете... насчет содержания под стражей...
— Не сочту. Помогу. Но и вы, сударь, позаботьтесь о мече как следует, ибо у меня без него сердце не на месте.
— Будьте покойны, сударь, и следуйте за нами.
Сказать, что Его Величество пребывал в дикой ярости — это было бы сказать ровно половину правды. Вторая же половина заключалась в том, что Император вознамерился предельно сурово покарать наглецов.
— Решено: казню.
— Ваше Величество!..
— Что — Ваше Величество? — Император гнусно оскалился во все оставшиеся зубы и вперил прищуренный взгляд в своего канцлера, стоявшего на коленях перед скамейкой. Оба пребывали в дворцовой оранжерее, где Его Величество любил разбирать дела, а также и находить отдохновение от бесконечного количества забот, гнетущих царственную выю.
Несмотря на прямой вопрос государя, канцлер убито молчал. Почти двое суток, которые император посвятил разбору дела и обдумыванию меры наказания, канцлера осаждали высочайшие родственники арестованных забияк, донимали его самого, его жену, друзей, домашних жрецов, сыновей, беспрерывно, не скупясь на угрозы и обещания... До этого мига канцлер еще надеялся на что-то, но старик сказал: решено...
— Что молчишь? Сколько они тебе посулили, родственнички?.. Канцлер, я ведь спросил...
— Ни посулов, ни угроз, Ваше Величество, я не считал и не считаю. Руки и помыслы мои всегда чисты.
Оба собеседника с легкой душой выдержали эту обязательную ложь и опять замолчали ненадолго.
— Я тебя тоже когда-нибудь казню за твои враки. Понимаешь, Зути, это ведь только начать им потачку давать... Сегодня они на моих глазах рубились, завтра начнут выискивать в своих родословных права на трон, послезавтра пошлют меня за вином, когда у них в горле пересохнет...
— Ваше Величество...
— Да вот, мое величество. Сам суди: даже в мелочи, даже причину дуэли, я имею в виду первопричину, из-за которой этот тупой ящер Манаки Рун вызвал не менее тупую рептилию Гари, барона Желтой Реки, или как они там зовутся...
— Золотой Реки, Ваше Величество.
— Все одно. Первопричину дуэли не объяснил никто. Я спросил... Я! Его Величество Император! Сюзерен и безраздельный повелитель ящер знает какого количества земель и уделов! Прямой потомок чуть ли не половины всех имеющихся богов! А они не ответили! Каково???
— Честь дамы, Ваше Величество, дворянская честь... Вы бы и сами запрезирали того, кто не выдержал бы и...
— И что с того? Ну, запрезирал бы. Но разве не высшая доблесть для подданного — выполнить приказ государя даже под угрозой всеобщего презрения и осмеяния?
Канцлер довольно заметно поежился и не решился отвечать ни в ту, ни в другую сторону. Живя при дворе всю свою долгую жизнь, он слишком хорошо знал истинную цену совести, чести, любви, дружбе, данному слову, ибо выше головы навидался предателей, наушников, святотатцев и клятвопреступников. Он и сам того... весь в пятнах, что называется. Да и Его Величество Месори Первый, чего уж греха таить... Но вздумай его сын, любой из его сыновей стяжать подобную "высшую доблесть" во славу государя — канцлер казнил бы мерзавца на месте своею рукой, и рука бы не дрогнула, и сам после этого, безо всяких раскаяний, лег бы на плаху или сел бы на кол.
— Думаю, Ваше Величество, из-за женщины поссорились, как всегда. Люди все молодые, кровь кипит...
— Бурлит, угу... Слышал я эту чушь, сто тысяч раз. Ну, пусть так. Ты вот что мне объясни...
— Да, Ваше Величество?
— Это был не вопрос, это я почти сам с собой разговариваю... Когори Тумару. Что скажешь о нем?
— Младший сын, четвертый сын принца Ули... Благородный дворянин. Я не придаю значения слухам о его происхождении, Ваше Величество...
— Мне плевать на дальнее кровное родство с бастардами, канцлер! Если ты на это намекаешь!.. В конце концов, все мы когда-то произошли от смердящих, немытых и нечесаных варваров и крестьян... да простят меня бессмертные боги, мои предполагаемые предки... Но почему он, видя меня в окне, меня, государя! — не только не остановил своих товарищей, не устыдил их, но и сам продолжал держать обнаженный меч, да еще и нагло улыбался при этом! Канцлер, он смеялся мне в лицо!
— Ваше Величество!.. — Канцлер уже выслушивал государево негодование по этому поводу, и у него имелся достойный ответ, ибо злосчастный Когори Тумару был близорук, он не то что государя в окне, он само окно рассмотреть не мог... Но как об этом сказать? Если прямо сейчас — то и упрямого канцлера казнят на горячую руку, с государя станется. Вот у кого кровь-то кипит и бурлит...
— Помолчи, мой канцлер. И подготовь на завтра... Нет, на послезавтра, на будний день, казнь всех двенадцати. Это благородные люди, славные имена, позорить не будем. Всех на плаху.
— Ваше Величество...
— Проваливай. Я прямо тут, на скамеечке прилягу, отдохну один... Стар стал, устаю часто... Вели кастеляну подушку под голову принести.
Канцлер встал, с поклонами попятился к двери... Оставалось последнее средство, наиболее опасное из всех перепробованных ранее... Однако же, в противном случае, гнев десятка знатнейших родов Империи неминуемо обрушится — но отнюдь не на Его Величество — именно на него, на канцлера, хотя он здесь простой, ни в чем не виноватый исполнитель... И Его Высочество наследник очень выразительно посматривал... Вот как тут быть, чего больше бояться, настоящего или будущего? У самых дверей канцлер вдруг опять бухнулся на колени и пал ниц:
— Ваше Величество! Во имя Империи!
Невероятно! Наверное, никто и ни разу за всю историю Империи не применил эти грозные слова по отношению к самому Императору, во всяком случае, ни устные, ни письменные свидетельства тому не сохранились в архивах Дворца... Император, пораженный услышанным, опять принял сидячее положение и даже сунул ноги в туфли. Монаршее седалище недовольно заерзало по пригретой, было, узкой лежанке.
— Это ты мне?
— Да, Ваше Величество! Велите казнить меня позорной смертью за дерзость, но...
— Опять но... Я же говорю: сорняки вольнодумства и неповиновения пустили корни во все стороны света... Ну, хорошо, дойдем и до твоей казни, коли сам нарываешься, но сначала ответь: что, неужто есть на свете нечто более важное, нежели моя воля и мое радение о судьбах Империи?
— Да, Ваше Величество! — Канцлер брякнул и заторопился продолжать: — Это судьба Империи и всей Вашей династии, во главе с Вами! Без всего этого — нет жизни на белом свете!
Его Величество захрустел и заскрипел суставами, встал и кое-как сложил руки на жирной груди. Был он весьма умен и в меру образован. Да, за долгие годы царствования отвык от возражений и отпоров, но беспечнее не стал и остроту ума сохранил... Жизнь на белом свете — она такая... Была до его династии и будет после. Главное, чтобы сие случилось как можно позднее.
— Излагай, что у тебя? Все мы, как говорится, слуги Империи, а я среди них самый усердный. И подойди.
Канцлер вскочил с колен — тоже хрустят, не мальчик — и рысцой вернулся к скамейке.
— Верховный жрец храма Земли, пресвятой отец Пекки, а также четверо его ближайших сподвижников во храме просят принять их челобитную...
— Все по тому же поводу?
— Да, государь.
— Кажется, послезавтра я буду рубить головы бесконечному количеству подданных, штатского, военного и духовного сословия... Их-то кто купил?
Канцлер убежденно помотал головой.
— Я их выслушал предварительно, Ваше Величество. Знамения нехороши.
— А почему раньше молчал про поповские знамения?
Канцлер в ответ только выразительно моргал красными от страха глазами, надеясь на догадливость и понимание Его Величества.
Сказать раньше, когда еще не все заступные средства израсходованы — это все равно, что играть с тургуном в догонялки в чистом поле, ибо государь не жаловал Верховного жреца, глубоко ненавидел его и ждал только смерти престарелой государыни, своей уважаемой матушки, чтобы разделаться с ее любимцем и духовником. А матушка никак не могла выпросить смерть у богов, жила и жила. Вполне возможно, что Верховный жрец выпрашивал жизнь для нее у тех же богов и делал это более горячо и умело. Скажи тут, напомни лишний раз, попробуй... И если бы не чрезвычайность...
— Насколько нехороши эти знамения?
— Предельно нехороши.
— И что в них? Ну не Морево же из-за этой жалкой кучки обормотов может начаться?
— О Мореве они вроде бы ничего угрожающего не говорили, уверяют, что в ближайшие сто лет сего не предвидится, а только о судьбах династии. Боги гневаются. Так эти жрецы говорят.
— Знаешь, Зути, я склоняюсь к мысли, что вполне готов выдержать и преодолеть гнев богов, направленный в мою сторону, ибо дерзость и непослушание таят в себе гораздо большую угрозу для судеб моей династии, нежели...
— Они в белых смертных повязках, мой государь, все пятеро, с утра стоят на коленях и молят только об одном: перед смертью встретиться с вами.
— Надо же, герои. А ты молчал. Молча-ал, канцлер, выгадывал, ветер ловил. Вместо того, чтобы служить по чести и совести. Терпеть не могу интриганов. Таких, как ты, да! Ты мне тут не падай мордой в пыль, не надо мне этого... Называется — поспал, отдохнул. С утра так и стоят?
— Да, государь.
— Отведи их в умывальню или еще куда запросятся, а потом ко мне. Камердинера вызови прямо сюда, не хочу из тепла выбираться, здесь их приму. Ох, боги, боги, валяться вам всем на дор... гм... Скажи камердинеру, чтобы поприличнее прислал мне одеяние — святые отцы, все-таки, сан следует уважать — но не парадное и не тесное, туфли эти оставлю, они посвободнее. Прием будет таков: я, ты и эти... все пятеро. Но право голоса кроме нас с тобой только у этого вонючего нафьего выползня Пекки, остальным языки вырву, если вмешаются. Ох, боюсь — не выдержу я искушения и собственноручно приму его жертву. Стой! Сына позови. Пусть его Высочество тоже поприсутствует и молча... — молча! — послушает, как делаются государственные дела. Особо предупреди его, чтобы молчал: все что нужно — я с ним потом, с глазу на глаз обговорю...
Дело шло к ночи, а тайное совещание в оранжерее, изредка расцвечиваемое громкими богохульствами Его Величества, все продолжалось.
— Что же, святые отцы... Не могу сказать, что любо мне кое с кем из вас дело иметь, но... Будем считать, что вы меня убедили...
— Ваше Императорское Величество...
— Умолкни, святейший. Попросту говоря: за?ткнись, богами прошу! Ты за последние сорок лет всю мою желчь в мою кровь выпустил, святейший! Я только что недвусмысленно и вслух признал вашу правоту, лично убедился, что в ваши знамения ничего не подмешано умелой человеческой рукою, но это отнюдь не значит, что... История знает тысячи несбывшихся знамений и предсказаний, и это мы также должны учитывать. Давайте двигаться дальше, давайте искать, в ком из этих драчливых птеров сидит причина сих пророчеств? Будем перебирать по очереди. Мертвых сразу отодвинем, ибо они мертвы, и из-за них знамения бы уже сбылись... С кого начнем? Предлагаю с этого наглого мерзавца Когори Тумару...
Когда Его Величество брался за работу — удержу ему не было, равно как и пределам его выносливости. Не менее часа посвящал он изучению всего, что касалось каждого участника дуэли, и когда очередь дошла до маркиза Короны, за окном уже собирался брезжить рассвет. Канцлер был весь собран, голова по-прежнему варила, но стоял — покачиваясь, ноги уже плохо слушались. А Его Величество — почти что свеж, только голос осип.
— То есть — это как??? Что значит — не же?нат? Сядь Зути, я приказываю, надоели твои пляски. Все садитесь, этикет обождет.
Его Величество принялся считать про себя — сколько времени понадобится, прежде чем его подданные выполнят приказ, идущий вразрез с вековыми обычаями двора? Император заранее знал, что ему не понравится ни медлительность, ни поспешность в выполнении этой его прихоти, однако все присутствующие тоже были не лыком шиты: замешкались, но ровно столько, сколько требовало приличие.
— Расселись? Так почему он не женат?
— Так точно, Ваше Величество. Холост, хотя уже есть у него невеста, третья дочь герц...
— Да чихать мне на всех дочерей... чужих дочерей, я имею в виду. То есть он не женат, а следовательно и бездетен?
