Эта ложбина была менее удобна для восхождения. Два раза Радист чуть не оборвался и не упал в пустоты между руинами. Оттуда он точно не выберется, даже если не разобьётся в результате падения. Сколько длилось восхождение: пол-часа или пол-дня, Радист не мог сказать. Он только говорил про себя: "Только бы успеть, только бы успеть!".
Наконец он залез наверх. Радист не узнал местности. Вся поверхность Минска неживописна, но амфитеатр явился вопиющим кошмаром. Поверхности амфитеатра была выжжена и превратилась в сплошную черно-пепельную чашу. Только обугленные остовы стволов деревьев упрямо торчали, как сюрреалистические памятники. Радист рассмотрел вертолёт, который находился на том же месте и, кажется, был цел. Что произошло в амфитеатре — не время думать об этом.
Радист, пренебрегая осторожностью, быстро спускался вниз. Через двадцать минут он был у подножия и бежал, перепрыгивая через обугленные бетонные глыбы к вертолёту.
Его заметили и встречали. Радостные пилот и спецназовец вышли из вертолёта с тем, чтобы поприветствовать своего. Радист грубо оттолкнул от себя пилота, который хотел его обнять, и, уже вбегая в шлюзовой тамбур, тяжело дыша, произнёс:
— Взлетаем!
Вертолёт подобрал еле шедшего Рахманова, поднялся и полетел за бруствер амфитеатра. С другой стороны трибуны он развернулся и завис на высоте третьего этажа. Пока взлетали, Радист объяснил в двух словах ситуацию. Родионов предложил пустить в оконный проём ракету, чтобы враз уничтожить ленточников. Но Радист запретил это делать. Ведь с ленточниками была бесценная рация. Да и обломки здания, вырванные взрывом, могли рухнуть на будку, в которой находилась Светлана. Спецназовец с автоматом вышел в тамбур и открыл люк. Три ленточника сидели на полу небольшой комнаты, выход из которой был завален обвалившейся плитой перекрытия. Двое были в противогазах. Наверное, это были уновцы. Один, местный, — с повязкой на лице. Уновцы, увидев вертолёт, встали, стали махать, показывая, что здесь, мол, свои. Спецназовец, подавляя в себе противоречивые чувства, прицелился и сделал выстрел. Один уновцев медленно сползал по стене, оставляя на ней кровавый след. Второй схватил арбалет, пытался прицелится, но ещё один одиночный выстрел отбросил его к стене. Затем спецназовец выстрелил в третий раз, убив умирающего ленточника.
Места, достаточного для посадки, здесь не было. Пилот посадил вертолёт на площадке в метрах ста от будки. Светлана видела, что происходит, что ленточников расстреляли, но почему-то не вышла на встречу уже бегущему к будке Радисту. Радист вбежал в будку. Девушка сидела на полу. В руках у неё был арбалет. Она до последнего наблюдала за окном, но теперь голова в противогазе была опущена. На комбинезоне было пятно рвоты. Её стошнило. Значит, она получила дозу. Радист схватил девушку за плечи и стал трясти. Она открыла глаза:
— Я знала, что ты придёшь.
Радист взял Светлану на руки и понёс из будки. Он сам себя успокаивал, вспоминая всё, что знал о радиации. Нет, она не могла за три минуты получить смертельную дозу — это однозначно. Значит, она выживет; должна выжить.
Вопреки своей усталости, Радист не разу не споткнулся, он не мог споткнуться, потому что нёс самое ценное, что у него было в жизни. Рахманов и спецназовец, увидев приближающегося Радиста с девушкой на руках, подбежали и чуть ли не силой забрали её у ослабшего Радиста. Они быстро внесли её в вертолёт и сняли костюм.
На лице у Светланы и на внутренней поверхности противогаза тоже была рвота. При последнем приступе у неё уже не было сил снять с себя противогаз. Светлану трясло.
Пока Родионов доставал лекарство от радиоактивного заражения, Радист успокаивал Светлану, делясь своими надеждами:
— Всё будет хорошо. Это временно. Ты за пару минут не могла сильно заразиться.
Светлана, не открывая глаз, покачала головой.
— Клапан... выпускной клапан моего противогаза не исправен. Я всё время дышала этим...
Радист быстро схватил противогаз и посмотрел на выпускной клапан. Мембрана не прилегала к отверстию, а свободно болталась. Он не хотел этому верить:
— Ты это знала? Ты знала, что противогаз неисправен? Но почему ты ничего не сказала? Зачем ты пошла с нами?
— Сам видишь, без меня вы бы не справились. А если б я сказала или одела повязку вместо противогаза, ты бы меня не взял. Ведь правда?
Она вымученно улыбнулась, но потом гримаса боли пробежала по её лицу. Светлане становилось хуже. Радист вспомнил тот спор между Светланой, Юргендом и Радистом, когда они не хотели её отпускать. Они знали, что один из трёх противогазов — не исправен. Но Светлана сознательно шла на верную смерть, выбрав себе именно неисправный противогаз. Она поставила себе последнюю задачу — довести Радиста до вертолёта. Она её выполнила и теперь умирает...
У Радиста на глаза навернулись слёзы. Родионов сделал укол лекарства и обезболивающего прямо в вену. Но это уже не могло ей помочь. Несколько часов без противогаза в Минске неминуемо влекут необратимое разложение желудка, лёгких и костного мозга человека.
От обезболивающего Светлане стало немного легче. Она открыла глаза и взяла Радиста за руку. Он слегка сжал в руке её пальцы. Они не сводили друг с друга глаз. Она произнесла последние слова:
— Благослови тебя Бог, мой Посланный.
Её указательный палец провёл две перекрёстные черты по ладони Радиста. Это было крестное знамение. Светлана закрыла глаза.
Земля. Небо. Руины. Вертолёт. Пилот и спецназовец. Всё в миг исчезло. Всё вокруг растворилось в невиданной вспышке боли, эпицентром которой явилось юное сердце Радиста. Он не плакал. Он выпал из бытия, вместе с этим милым созданием, которое любил больше жизни. Эта вспышка выжгла Радиста изнутри, враз уничтожив все страхи, желания, сомнения. Она не поделила его жизнь на "до" и "после". Этот раздел был давно — ещё на Тракторном, когда Светлана впервые к нему подошла возле Катиной квартиры. А теперь закончилось "после". Дальше нет жизни. Единственное, что осталось — это цель. Цель которой жил человек, холодеющую ладонь которого он держал в руке. Ради этой цели она пожертвовала собой, она пожертвовала своей молодостью и любовью. Теперь эта цель — цель Радиста. Радист становится Идущим к Цели. Он становится Посланным. В нём нет больше ничего, кроме этой цели и смутной надежды на обещание Светланы встретить его после смерти...
9.3.
— Радист, пора, — пробубнел сквозь противогаз Рахманов.
Они стояли возле холмика рыхлой земли. Радист не позволил Светлану забросать обломками бетона. Он вырыл ей могилу в земле и похоронил, как хоронили когда-то давно. Он не произнёс не слова.
Рахманов, пилот и спецназовец, не узнавали вчерашнего пацана. Это уже был другой человек — юношеское лицо превратилось в кусок стали.
Радист вернулся со всеми в вертолёт. Разлили по кружкам спирт и, помянув усопшую, выпили. Радист не притронулся к кружке. Он подошёл к оружейной стойке и взял АКСУ. Из ящика под стойкой достал запасной магазин, несколько жмень патронов, гранаты, которые небрежно ссыпал в свой вещмешок.
Его друзья растерянно смотрели на его сборы. Потом Рахманов осторожно спросил:
— Ты куда собрался?
— Я иду в Муос.
— Зачем?
— Отнесу передатчик — он принадлежит им.
— Ты с ума сошёл! Радист, сядь, остынь. Я понимаю, погибла твоя девушка. Она — герой. Она спасла меня и тебя. Но твоя жертва — бессмысленна. Мы вернёмся в Москву и организуем новую экспедицию. Общими силами мы поможем нашим новым друзьям. А что ты можешь один? Или ты уверовал в то, что ты — Посланный?
Радист молчал.
— Радист, не дури.. Поверь мне, взрослому мужику... В юношестве всегда так кажется, что первая любовь — она же и последняя. Но потом ты встретишь другую девку, и всё забудется...
Радист сделал шаг на встречу Рахманову. Рахманов не на шутку испугался. Он понял, что сказал лишнее... Это был не влюблённый пацан, который переживает расставание со своей пассией. Это был взрослый мужчина, который потерял свою жену... Радист молча, в упор, посмотрел в глаза Рахманову, отбив ему этим взглядом желание говорить, потом отошёл и стал собираться дальше...
Спецназовец, взяв свой вещмешок, сказал:
— Я иду с ним.
— Не, ну вы оба подурели что ли? А тебе-то что там делать?
— Там погибли все мои друзья. И я не знаю почему, но мне кажется, что прав парень, а не ты. И я должен ему помочь...
Рахманов снова хотел парировать, но его перебил Родионов:
— Оставь их. Они знают, что делают.
Радист хотел идти пешком, но Родионов его остановил. Из памяти компьютера он извлёк карту довоенного Минска с обозначением станций метро. Радист посмотрел на названия станций и тыкнул пальцев на "Тракторный завод". Он хотел вернуться туда, где начиналось его недолгое счастье.
Родионов поднял вертолёт. Намётанный взгляд пилота в поросших редколесьем руинах определил расположение улиц и других ориентиров. Вертолёт завис над руинами центральной проходной тракторного завода. Кругом были очищенные от леса и обломков площадки, удобные для посадки. Но Радист запретил приземляться:
— Это — картофельные поля. Не надо их портить.
Вертолёт завис над тропой разделявшей картофельную грядку и маковое поле. Спецназовец и Радист спустились по лестничному трапу. На них смотрели испуганные жители Верхнего Лагеря Тракторного. Три десятка мужчин и женщин в самодельных противорадиационных костюмах и с ватиновыми масками на лицах, осуществляли последнюю прополку картофеля, очищая его от свирепых мутировавших сорняков.
Поля были огорожены заборами из железобетонных плит, металлическими штырями и деревянными колами, вкопанными в землю. Увидев невиданный доселе вертолёт, Партизаны похватали арбалеты и были готовы выстрелить. Они не могли отступить — это значило бы оставить урожай неведомому врагу. Радист, подняв руки, произнёс:
— Партизаны! Мы пришли с миром. Мы — уновцы, которых вы знаете!
Видимо старший из этой группы грубо ответил:
— А почём мы должны вам верить?
До боли знакомый голос партизанки, снял недоверие:
— Игорь?! Здравствуй, Игорь!
К нему подошла девушка с тяпкой в руке. Лица за маской видно не было. Радист не хотел верить догадке:
— Катя?
— Да, я.
Почему-то к этой женщине-ребёнку, которая его когда-то назойливо домогалась, он испытывал почти братские чувства. Этот человечек — житель той станции и того времени, где и когда ему ещё было хорошо, где у него всё самое лучшее было впереди. Он обнял Катю:
— А почему ты тут?
— Да я сама попросилась. Детки мои умерли. Заболели и умерли. Их Боженька забрал. И я хочу быстрее к ним. А убивать себя нельзя — это грех. Вот я сюда и попросилась...
Комок подступил к горлу Радиста, а Катя спокойно продолжала:
— А ты как? Светлана погибла, да?
— Ты знаешь?
— Да вчера диггеры приходили в Нижний Лагерь. Рассказывали, что она тебя сопровождать пошла, и что шансов вернуться живой у неё нет. Они боялись, что ты улетишь домой к себе. А ты вот к нам идёшь. Так?
— Так. У меня здесь дела...
— А-а-а. А Купчиха говорила, что Светлана влюблена в тебя и считает тебя Посланным. Ты и вправду Посланный?
— Не знаю.
— Ну ладно, я вас провожу в Нижний Лагерь. А мне работать надо...
Радист повернулся к вертолёту и махнул рукой. Вертолёт, сделав круг, улетел. Радист со спецназовцем пошли за Катей.
Рахманов, глядя на приборы, обратил внимание, что они направляют не на северо-восток, а на юг. При этом Родионов явно изучал лежавшую под ним поверхность разрушенного города.
— Мы не в Москву летим?
— Пока что нет. У меня здесь есть одно дело.
Родионов вернулся к их месту стоянки, к выжженному амфитеатру. Вертолёт завис, и Родионов изучал поверхность. Вот, под одному из склонов стелется побег с отходящими от него тысячами нитей, которые поблескивают на солнце. Сюда он со спецназовцем каждый день ходил, чтобы пресечь дальнейший рост в их сторону хищного растения. Родионов, на предельно низкой высоте, на малой скорости летел над этим побегом. Побег, по мере приближения к началу, утолщался, с ним соединялись ветви, расходившиеся в разные стороны, захватывая наземный Минск. Уже ветвь достигла метровой толщины. Наконец, Родионов увидел ствол-мозг. Это была огромная серо-чёрная глыба размером с одноэтажный дом, погружённая большей частью в землю. От неё, как лучи от солнца, в разные стороны расходились наземные побеги. Именно она была центром этого многотонного плотоядного растения, убившего Тузика, спецназовца и тысячи других животных, а также подчинившая миллионы растения от мельчайших травинок до больших деревьев. Её рост ничем не ограничен. Возможно, когда-то оно доползёт до Москвы.
Родионов нажал на пуск и две тяжелые ракеты отделились от вертолёта. Через секунду прогремел взрыв. На месте ствол-мозга дымилась черная яма. Куски ствол-мозга и оторванные концы побегов горели. Родионов огляделся и увидел, как задёргались отходящие от основных побегов щупальца. Родионов не знал точно — убьёт ли это монстра. Он сделал, что мог, и теперь с облегчением направил вертолёт к Москве.
Рахманов угрюмо смотрел на монитор, по которому пробегали однообразные пейзажи. Он не был трусом. Он говорил Радисту и спецназовцу именно то, что думал. Рахманов искренне считал бессмысленным поступок этих двух москвичей, которые с двумя автоматами спистились в Муос. Он действительно рассчитывал на повторную победоносную миссию москвичей, которые, вооружившись до зубов и уже знающие об опасностях Муоса, освободят местных жителей. Начнётся великое взаимовыгодное сотрудничество двух миров. Осуществится давняя мечта Рахманова. Умом он чувствовал, что эти рассуждения — логичны и правильны.
Но почему-то на душе было так гадко! Почему-то гибель этой девчонки что-то перевернуло и в нём самом. Почему-то в поступке Радиста была какая-то своя, другая правда. Нет, он непременно вернётся в Муос. Он поможет этому миру, а, если и нет, то заберёт Радиста. Ему хотелось стать другом этого постаревшего за один день пацана. Рахманов верил, что будет так.
Но Рахманов не знал, что в Содружестве сменилась власть. Он не знал, что их миссию признали сущим расточительством. Он не знал, что ему предстоит долгие месяцы обивать пороги чиновников Содружества, Комунны и прочих новомосковских государств, чтобы убедить их в необходимости повторной экспедиции, но его не захотят слушать. Особенно после того, как он расскажет про ленточников.
