Поглядев ему вслед, полковник занялся телом, при ближайшем рассмотрении оказавшимся штурмбанфюрером СД. Зверюшка не то чтобы совсем уж редкая, но и на каждом углу не валяется. В общем, неплохой подарок Командиру. Если — Гусев невольно обернулся и посмотрел на сидящего прикрыв глаза и подставив лицо солнцу Кощея — это подарок.
Но это можно будет выяснить и вечером, Когда вернётся Колычев, а пока — Сергей, поднатужившись, взвалил негнущееся тело на плечо и неторопливо зашагал к хате, в которой разместились здешние особисты.
Сдав "тело" на ответственное хранение и с большим трудом отделавшись от всяких неуместных вопросов вроде "Что это с ним?" и "Как с этим... поговорить?", полковник направился было обедать, однако у самой столовой остановился. Постоял немного и, развернувшись, решительно зашагал к штабу группы.
Напарник сидел всё на том же месте и в той же позе. С опущенными веками, каменным лицом и наглухо закрытыми чувствами. Конечно, если что-нибудь спросить, он ответит, но...
В общем, не время сейчас. Тем более не стоит спрашивать, с чего он так разозлился. Об этом вообще лучше не спрашивать. Наверное. Ну, или начать с эсдэшника — наверняка ведь князь его не просто так прихватил. Н-да...
Гусев подошёл ближе, снова постоял, ожидая... чего-то, и в конце концов сел рядом, рассудив, что если Кощею хреново, то, может быть, от того, что рядом будет напарник, ученик и, наконец, просто друг... в общем... это... Хуже не будет.
Потом напарник не то спросил, не то просто заметил:
— Ты не обедал.
— Нет, — подтвердил Гусев и в свою очередь тоже спросил: — Как понял?
— Запах, — объяснил Кощей. И они опять замолчали.
Солнце уже начало уходить за горизонт, когда вернулся Командир и первым делом подошёл к сидящей с закрытыми глазами парочке. Постоял немного, то ли ожидая, что на него обратят внимание, то ли не зная, что сказать, и в конце концов поздоровался:
— Гой еси, добры молодцы!
— И тебе поздорову, — после небольшой задержки ответил князь. Опять подождал немного и ехидно добавил: — Коли не шутишь.
— Да какие тут шутки, — вздохнул Иван Петрович. Махнул рукой, разрешая садиться, Гусеву, вскочившему при звуках начальственного голоса, и сам опустился на завалинку по другую сторону от Кощея.
Колычев молчал, явно ожидая наводящих вопросов, однако ни князь, ни даже Сергей не спешили облегчить ему жизнь. Первый был занят — провожал уходящее на отдых светило ("Да-да! Земля круглая! Знаем-знаем!"), он вообще старался не пропускать ни восходов, ни закатов. Второй... Ну, он просто решил, что если последовать примеру учителя, хуже не будет. Тем более что в поклонении богам напарник замечен не был, а раз так, то и встречи-проводы эти, получается, не религиозный ритуал, а какое-то упражнение.
Наконец последний — прощальный — луч погас, и Кощей пошевелился. Совсем чуть-чуть, но явно ожидавший этого Командир встрепенулся:
— Княже, так кого ты там притащил такого интересного?
— Игрушку, — хмыкнул Кощей. — Тебе, до следующего захода. Что хошь с ним твори. Хошь — шкуру сдирай, хошь — наизнанку выворачивай. Но чтоб к следующему заходу был жив и в своём уме, — и уточнил: — Он.
Промычав в ответ что-то невразумительное, Командир посмотрел на Гусева, однако тот тоже мало что понял и ответил Ивану Петровичу таким же растерянным взглядом. Поняв, что от подчинённого помощи не будет, Колычев попытался разобраться сам:
— А ты его, что, ещё кому-то потом отдашь?
— Муравьям, — совершенно серьёзно ответил напарник. Хотя он и шутил так же — мор... э-э-э... лицо каменное, голос серьёзнее некуда...
Будь Сергей один, он бы просто подождал и посмотрел, что будет. Однако любимое начальство, страдающее от не-у-дов-лет-во-рённого любопытства, было жаль, и потому полковник попробовал прояснить... вопрос:
— Муравьям — это Лесу?
— Муравьям — это муравьям, — тяжело вздохнул князь и принялся объяснять.
Из его объяснений выходило, что Лес забирает Силу Жизни. Живую Силу. А муравьи — они просто едят. Потом опять вздохнул и продолжил. Что если по уму, то надобно на площади кол поставить. Неструганый. И на кол этот черномундирника и посадить. При всём честном народе. В назидание. Да только бояр нынешних да Великого Князя на такое не уговоришь, вот и приходится князю ночному замену искать. И пока ничего лучше муравьёв не придумалось...
Договорив, Кощей встал и пошёл... куда-то. На третьем шаге слившись с вечерними тенями. Судя по случайно ухваченной капле чувств, успевшей выплеснуться до того, как напарник поставил свою защиту, настроение у него опять испортилось...
Что для войсковой разведки штурмбанфюрер бесполезен, Гусев догадался, ещё когда посмотрел его документы. И Командир с этим выводом согласился. И если по уму, этого гаврика следовало в Москву отправить, чтобы его товарищи из соответствующих ведомств потрясли.
По уму... Н-да...
Вот только одна закавыка: сначала "зверька" этого надо бы как-то выкупить. И не случилось бы так, что выкуп этот обойдётся дороже той пользы, что с него получить... получится...
В общем, посоветовавшись, Командир с Гусевым решили для начала попробовать выяснить, что такого натворил этот "истинный ариец", и Сергей отправился забирать "товар".
Особисты встретили его известием, что находящееся на хранении тело начало шевелиться и даже попробовало что-то, как показалось караульному, требовать. Однако получив от упомянутого караульного в зубы ("Очень аккуратно! Мы ж понимаем! Говорить сможет!"), вроде бы успокоилось. А потом намекнули на желательность своего участия в процессе потрошения, однако "капитан" объяснил, что птица не местная, залётная, аж из Берлина, и в наших краях случайно. После чего, посмотрев на погрустневших коллег, клятвенно пообещал, что если что, то обязательно.
О том, что напарник со своим предложением содрать с черномундирника шкуру вовсе не перегибает, Гусев задумался после первых же минут допроса. Начавшегося с того, что этот потомок Зигфрида заявил протест по поводу неподобающего обращения. И потребовал (!) внести этот протест в протокол. Сергей почувствовал, как внутри у него разгорается желание оторвать гитлеровцу что-нибудь ненужное, вроде ушей, однако вмешался Командир.
Тихим голосом, вежливо и спокойно комиссар государственной безопасности Колычев объяснил гансу, что он — не военнопленный и даже не "язык", если штурмбанфюрер понимает разницу. Он — добыча, собственность, игрушка. Причём не гражданина СССР (пусть даже штатского — всё проще было бы), а союзника. И что союзник этот считает необходимым посадить штурмбанфюрера на кол. А советское правительство не имеет ни возможности, ни желания ему — союзнику — в этом мешать.
Гитлеровец, понятное дело, не поверил. Сначала. Но Командир спросил, помнит ли ганс, как здесь очутился, и тот увял. Пробовал было грозить попаданием в ад и потерей души, однако выглядело это... несерьёзно...
Когда со вступительной частью наконец закончили, первым вопросом, который задал Колычев, было, как вообще штурмбанфюрер из Берлина ухитрился попасть на глаза союзнику. Совершенно не удивившись, ганс сообщил, что приехал сделать девушке предложение и в это время...
Хмыкнув, Иван Петрович сочувственно покивал и как бы между прочим поинтересовался, что за девушка. Не почуявший подвоха гитлеровец рассказал, что девушка очень даже хорошая: чистокровная арийка, из хорошей семьи, потомственный врач (Гусев при этом чуть не подпрыгнул), с хорошим приданым...
Услышав о приданом, Командир согласился, что это, безусловно, важно, однако внешность тоже играет далеко не последнюю роль. А то попадёшься на глаза начальству с этакой дылдой на две головы выше тебя или, наоборот, лилипуткой, и прощай карьера. Хотя, конечно, если приданое достаточно велико...
Фыркнув, потомок Зигфрида гордо задрал нос и заявил, что у унтерменшей, конечно, такое может быть. А то и похуже. А вот истинные арийки — они все красавицы. Ну, или не все, но через одну уж точно, однако в любом случае ни с одной из них показаться в обществе стыдно не будет! После чего, заметив скептическое выражение лица "полковника", принялся расхваливать внешность своей избранницы.
Колычев с Гусевым слушали его внимательно, а когда ганс закончил описывать достоинства несостоявшейся невесты, Командир вопросительно посмотрел на Сергея и тот, решив, что этот взгляд — разрешение вступить в разговор, спросил:
— Штурмбанфюрер, а вы видели на руке девушки кольцо?
— Кольцо?.. — переспросил черномундирник, явно не понявший, о чём речь.
— Кольцо, — повторил Гусев и уточнил: — На среднем пальце левой руки. Узкое кольцо с печаткой. Из белого металла, с чёрным узором, — потом повернулся к Колычеву и пояснил на русском: — Я думаю, это что-то вроде той косточки, что Кощей вам давал, — затем опять перевёл взгляд на гитлеровца.
Гитлеровец, наморщив лоб, явно пытался что-то вспомнить и наконец радостно объявил, что да, он видел кольцо! Но это не повод, чтобы отказывать ему!..
Последнее ганс произнёс с таким возмущением, что не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы угадать, как оно всё случилось. Эсдешник сделал девице предложение, получил отказ и наверняка решил добиться своего другим способом. А точнее, запугиванием. И пригрозил. Чем именно — неважно. Главное — девчонка испугалась, а колечко — если Гусев не ошибся — сигнал послало. Кое-кому. И этот кое-кто рванул с места в галоп. На выручку...
Рассуждая так, Сергей краем уха следил за допросом, и мысленно хвалил себя за догадливость: и отказ был, и угрозы... И неожиданное появление демона, о наличии которого у красных по ту сторону фронта шептались всякие несознательные личности и в которого истинный национал-социалист не верил. Он и о шептаниях-то этих знал, поскольку борьба с шептунами входила в круг его служебных обязанностей. А тут, не успел приехать в эту дикую Московию...
Одно плохо: ни угрозы докторице, ни спешка ей на выручку, ни даже усилия по волочению черномундирного "бревна" через Кромку обратно не объясняли того состояния, в котором находился напарник. Не с чего ему было так звереть. Ну хоть ты тресни!..
Тем временем Командир наконец-то закончил с неудачной личной жизнью гитлеровца, и Гусев, отодвинув посторонние мысли в сторону, весь превратился в одно большое ухо — наступит день, и они дойдут о Германии, а там полученные от этого "сверхчеловека" сведения могут очень пригодиться. Даже если большей частью устареют...
Закончили под утро. К тому времени ганс уже начал заговариваться от усталости, да и у Командира силы к концу подходили — тяжело несколько часов подряд давить на допрашиваемого, вызывая у него желание отвечать на вопросы. И потому Иван Петрович приказал сдать "игрушку" на хранение, а сам пошёл отдыхать. Сочувственно поглядев ему вслед, Сергей отвёл штурмбанфюрера к особистам, а сам после недолгого раздумья отправился на знакомую завалинку — всё равно спать как-то не хочется, а до восхода осталось меньше получаса.
Минут через двадцать рядом, как всегда бесшумно, возник Кощей. Возник, постоял, глядя на Гусева, и молча присел рядом. Они так и сидели молча. Сначала — до восхода. Потом — пока солнце не показалось полностью. И только тогда Сергей заговорил:
— Опять не согласилась.
— Опять, — вздохнул напарник, не двигаясь.
Полковнику очень захотелось сказать: "То-то ты бесишься", — однако он сдержался и вместо этого выдал:
— Коня бы тебе...
— Коня?! — удивился напарник.
— Ну так, — хмыкнул Гусев. — Схватил... девицу. Кинул её поперёк седла и ищи ветра в поле...
Князь молчал долго. Целых десять минут. А потом вздохнул и признался, что есть конь. Сам чернее ночи, копыта железные, зубы стальные, из ноздрей дым, из пасти пламя. По облакам скачет, ветер обгоняет... Одна беда — спит сейчас. Ждёт, когда хозяин разбудит...
Перед завтраком проснулся Командир, попил чаю и позвал Гусева составлять отчёт — официально никакого пленного не было, и потому протокол допроса не вёлся. И записей тоже никаких не делали, надеясь на свою память. И следует признать, надеялись не зря — что один, что другой могли вспомнить ночную "беседу" буквально по минутам. Но одно дело — вспомнить, а другое — записать. А потом сравнить написанное, убедиться, что ничего не пропустили и... задуматься: а под каким видом это представить?
В конце концов, перебрав и обсудив варианты, остановились на оперативных сведениях. После этого Иван Петрович остался переписывать отчёт набело, а Сергей помчался к местным особистам — объяснять им некоторые тонкости в оформлении служебной документации. Особисты отнеслись к сложившемуся положению с пониманием, но намекнули на то, что неплохо бы и поделиться, и Гусев недолго думая потащил старшего к Колычеву.
Командир возражать не стал — и ссориться из-за такой мелочи как-то глупо (тем более что кроме официального, будет ещё и доклад "для своих"), и, если говорить о деталях, особисты всё же принимали в добыче сведений некоторое участие, а именно — провели предварительную обработку "источника". Так что Иван Петрович поставил только одно условие: после окончательного согласования текста переписывать начисто будет сам начальник особого отдела. А "полковник" Колычев его только подпишет. Ну и отвезёт московскому начальству, поскольку здесь, на фронте, эти сведения и правда совершенно бесполезны...
После обеда Командир, быстро собравшись, отбыл в Столицу, а Гусев прихватил у старшины две кружки чая — себе и напарнику — и пошёл узнавать, чем этот напарник занимается. Ну и что у него с настроением. Заодно.
Однако на обычном месте князя не было, и Сергей остановился в задумчивости. Где-то на краю сознания зудела мысль, что у Кощея опять испортилось настроение и он сбежал, чтобы не прибить случайно кого-нибудь. Мысль эта хоть и была неприятной, однако неплохо вписывалась в последние события и полковник уже почти начал прикидывать, куда могло занести князя (понятно, что недалеко — всё же день не его время — но куда именно?), однако тут его накрыло волной чувств, в которой смешались радость, удовольствие, восторг и гордость. Но самое главное, они принадлежали (Гусев легко определил) молодым оперативникам, причём всем четырём — Геку, Абаеву, Шарафутдинову и Сазонову. Что само по себе наводило на подозрения о состоявшемся коллективном безобразии, возглавляемом... угадайте, кем?
Хмыкнув, Сергей покрутил головой, решая, с какой стороны обойти штабную хату (безобразие, судя по ощущениям, происходило на тренировочной площадке, до войны бывшей огородом), но тут из-за угла выкатилась вся тёплая компания во главе с напарником. При виде начальника молодёжь остановилась, и пока князь занимал своё место на завалинке, Гек, получивший тычки сразу от Бахи и Марата, строевым шагом подошёл к застывшему в изумлении Гусеву и, поднеся ладонь к виску, начал:
— Товарищ капитан! Докладываю!..
Оказалось, что бойцы из армейской разведки, которым надоело быть битыми на совместных (армейское начальство попросило, князь не возражал, Командир дал разрешение) тренировках во время учебных поединков, решили отыграться другим способом. И сегодня привели одного из своих, умеющего обращаться с пращой. Похвастаться. И парень, как понял Сергей, и правда что-то показал.
