— Так это волховство...
— В том, что я слышал, следов потусторонней силы нет. Зато есть характерный пошиб... Кого-то мне очень напоминающий. Такое ощущение, будто встретил знакомого — в чужой броне и шлеме с личиной. Потому они мне очень интересны, новый император Британии, и крещёная богиня. Я хочу знать — не кто песни поёт, а строит войска и измысливает приказы. Да, очень. К тому же тебе следует навестить невесту. Сестра короля Британии — хороший выбор, а её кусочек Диведа — владение завидное, хоть и небольшое. Думаю, по весне мы навестим союзников... А впрочем — зачем откладывать то, что можно сделать прямо сейчас? Заодно и предателей накажем.
Их "прямо сейчас" — недели неторопливого марша. А потому стоит перенести область зрения подальше. К людям более торопливым. Вынужденно торопливым.
Ликует Карфаген! Жителям города — да и всей консульской Африки кажется — возвращаются старые добрые времена. По городским улицам бодро топают воины. Парад? Нет, идут буднично. Да и толпа не восторгается и рукоплещет, а всего лишь радуется и гомонит. Вот из гомона и становится ясно: не победа и не праздник. В лагеря спешат пращники, нанятые на Балеарах. Многочисленные знатоки рады объяснять любому профану, что лёгкую пехоту римляне саму по себе не применяют, стало быть, император Григорий где-то нашёл оружейные мастерские. Недаром вблизи города тренируют набранных из городской бедноты гоплитов. Пока с учебным оружием — но должны же им выдать и боевое. Да-да, Григорий объявил себя императором! По крайней мере, теперь горожанам всё ясно. На смену солдатам на улицы выплеснулись радостные толпы. Сперва казалось — праздник. Оказалось — нет. В руках карфагенцев появились дубины и ножи. Кое где и мечи мелькнули.
Первой целью толп стали отдельные дома в богатых кварталах. Там, впрочем, дело заканчивалось больше разговором да выкупом. Неужели всё-таки праздник? Но вот — громкие голоса, решительные жесты. Удар палкой. Взмах меча. Смятая ограда. Изломанные тела на белом камне...
В кварталах бедноты и разговоров не было. Только грабёж и кровь. По выкрикам удалось понять — бьют монофизитов. Тем беженцам из Сирии и Египта, что не отказались от еретических заблуждений, надеясь на защиту Константинополя. Раньше трогать их было нельзя — а тут, наконец, стало можно. Заодно прошлись и по еврейским кварталам. Евреи, они ведь тоже малость монофизиты: уж Божественной-то сущности в Христе не признают точно. Заодно и с долгами расплатились.
Наказания горожане не боялись. Горшки с Константом побиты, примирения не будет. А Григорий — православный, за ревность в вере сильно не обидит. Новые же войска и корабли только подтверждают серьёзность намерений. Вот наберёт бывший экзарх вторую армию, и повторит подвиг двоюродного деда — наведёт порядок в Константинополе, искоренит ереси. Потом займётся работой двоюродного дяди и изгонит врагов за пределы. Теперь сил должно хватить — и на арабов, и на гражданскую войну. Тем более, слухи уверяют, что Максим Исповедник, знаменитый защитник православия, что сумел прошлым летом обратить к истинной вере самого константинопольского патриарха, видел сон, предвещающий падение Константа. Даже и подробности откуда-то взялись: мол, привиделся монаху хор ангелов, певших славу греческому царю, императору Константу. Но вот некоторые ангелы запели славу царю Григорию и царице Августине! И очарование песни пропало, но тех, что пели осанну Константу, становилось всё меньше, августининых не прибавлялось — и скоро хор возглашал только здравицы Григорию, и песнь звучала краше прежнего.
Явное знамение. То, что сам сновидец находится в Риме, и никак не может ни подтвердить, ни опровергнуть слухов, жителей города не смущает. Напротив — поговаривают, что Максим сам являлся во сне патриарху Африки, чтобы рассказать о чудном видении.
Если бы у самого Григория было столько же уверенности, как у иных подданных! Будь его воля — предпочёл бы подождать. До известий из Британии, до нападения исмаильтян. Увы, царственный племянник поторопил, официально сняв дядю с должности, раз уж вызвать в столицу не получилось. Что ожидать от вызова — гадать не приходилось. Как и о том, насколько случайно единственный брат императора сломал шею на охоте. Оставалось занять должность, которая подтверждается не тираном на берегах Босфора, а одним Богом, и надеяться на лучшее.
Большая часть этих надежд связана с Британией. И той, которая может оказаться как ушлой самозванкой, так и сбежавшей из-под стражи племянницей. По крайней мере, попытка разоблачения, предпринятая Константом пару недель назад, совершенно провалилась. Впрочем, племянник совершенно обезумел, раз пошёл на такой подлог: выставить простолюдинку с Родоса, да ещё знакомую многим морякам, в качестве собственной тётки. Видно, искали похожую, да лучшей не нашли. Как бедняжку ни запугивали, та от самозванства отказалась прямо на площади. Не посмела оскорбить священность царского венца.
Тут её и морячок какой-то признал... Начались волнения, и в беспорядках рыжая гречанка сумела сбежать. И хорошо. Ненависть племянничек успел заработать — пожалуй, везде, кроме столицы. Теперь стал посмешищем. Отлично! В ближайшие месяцы ему точно не до Африки будет. А за это время нужно обеспечить себя против арабов...
Наблюдатель бьёт себя по лбу. Отвлёкся, отвлёкся на дальние дела — пусть интересные, но почти совпадающие с исторической канвой. Зато, рассмотрев победителей, забыл про побеждённых. Тех из них, кто будет что-то значить в следующем году... Теперь в фокусе внимания просторный бург — укрепление, начинающее медленно, но верно превращаться в город. На башне разевает пасть золотой дракон. Внутри — сложив руки на груди, внешне спокойный человек склонил раздираемую тысячей забот и беспокойств голову. Кенвалху Уэссекскому есть о чём поразмыслить.
Старые боги покарали за отступничество. Иисус помочь не пожелал... Что ж. Остаётся надеяться на прощение тех, кому, по крайней мере, не безразличен. Асы терпеливы. Сколько выходок Локи простили, прежде чем заточить в подземелье. Так тот одного из асов убил. А он, Кенвалх, всего лишь желал испытать силу иного божества. Решено!
За спиной дышит дворцовый управитель. Ждёт распоряжений. Что ж, они последуют.
— В молельной комнате убери христианский алтарь, — а голос удалось выдержать спокойным, хорошо.
— Но, мой король...
— Не беспокойся. Я знаю, что ты христианин. Поверь, это никак не изменит доброго к тебе отношения. Я попросту сделал выбор — и желаю, чтобы мои подданные это заметили.
И не обратили внимание на то, что король сам виноват в поражении.
Кенвалх повернулся к окну, сквозняк донёс привычный уличный смрад Винчестера. Армии Пенды, разбившие его армию — бесчестно, по частям! — почему-то отклонились к западу. Кажется, мерсиец решил, что врагов следует добивать окончательно, а потому намерился в этом году покончить с Хвикке. Хорошо. Это даёт ему, Кенвалху, время до осени. А там — переселенцам с континента, кроме Уэссекса, податься некуда. Кент и Мерсия границы закрыли давно, Хвикке нет. В Нортумбрию традиционно едут англы. На следующий год она встанет на ноги, а это держава посильнее Хвикке. Да и христианский Кент никуда не денется — в Уэссексе у них куда больше единоверцев, чем в той же Мерсии. Опять же, они всё-таки саксы. А мерсийцы и не поймёшь, кто. Одна беда — Пенда уже нашёл одного нового союзника, может, и ещё кого-нибудь отыщет?
Кенвалх снова недвижим — и скучен. Что ж, найдётся другое место, более достойное внимания Сущности. Например — оставленный подопытной ради войны новорожденный город. И его граф. Который уже на грани злоупотребления. Ох, будет ему взбучка. Крепкая. Немайн не хуже коллеги — и мозги вправит, и лицо даст сохранить. И всё равно — каков этот норманн! Своё — не королевское. Точней, не хранительницыно. В том и проступок: в верфь Эгиль вложил чуточку больше души, чем в город. Хотя и тот рос понемногу. Но верфь не просто выросла — начала действовать. Очень помогли специалисты, конечно: скучающие моряки с дромона всегда готовы почесать языками. Результат: на стапеле — сидовское изобретение и великое искусство — растёт скелет корабля. Не больно длинный, да ходкий, плоский, словно распластанный по реке. Этот пройдёт над любыми мелями. В письмах Немайн нашлось решение — как сделать такой корабль устойчивым на ветру и на волне. Над снастями — сам ломал голову. Осталось — спустить, испытать в реке. А по весне — и в море. Если выйдет, как задумано — хороший речник и хороший мореход разом — Эгилю никакого золота не нужно. То есть нужно, но придёт само, в оплату за корабли.
До сих пор младшим сыновьям норвежских властителей приходится, выбирая себе корабль, разрываться между войной и торговлей. Иным попросту приходится заниматься делом, к которому лучше приспособлен доставшийся корабль. Не всегда у отца есть посуда на выбор. Отныне же, кроме корабля длинного и корабля пузатого, будет и корабль камбрийский. Хочешь, лови рыбу, хочешь, вози товары, желаешь — воюй. Если приплывёшь в Глентуи и задорого купишь славное судёнышко!
Только как сделать, чтоб все узнали — где ныне следует корабли заказывать? Не иначе, стоит сплавать на новом корабле на Оркнейские острова. И недалеко, и народ там богатый да лёгкий на подъём и всякую новизну. А повод... Торговля. Наёмники. Весточка родным, в конце концов. До весны же заказов и местных хватит — ирландцы уже заказали два судна, да купцы, кто по рекам торгует, присматриваются.
Сверху судёнышко выглядит ничтожным — голландский деревянный башмак, и только. Правда, в нетронутой, контрольной истории именно такие кораблики вымели в семнадцатом веке с морей врагов Соединённых Провинций. Некоторые даже в Темзу захаживали, чтоб способствовать сговорчивочти англичан. Хотя обычно — ловили селёдки и треску, и таскали грузы по всем балтийским рекам. Триста лет! Под конец многие успели обзавестись паровым двигателем. Наблюдатель аж ногой притопывать начал, представив, как "башмаки" заполняют моря. Эти потащат тот же груз, что и маленький дромон — только вёсельному кораблю нужно больше сотни человеНо Немайн для этого не нужна, контора управится сама. к экипажа, а этим достаточно десятка.
Тут проектор Подглядывателя зафыркал, картинка вспучилась рябью — а не должна бы, Подглядыватель-то новенький, суперструнный и гипертуннельный, а главное — сделанный собственноручно. То есть — надёжней не придумаешь. Собрать его попросту пришлось — старый-то, на тахионах инверсированных, мало того, что включается не раньше третьего пинка, так ещё и конденсаторов содержал прорвищу. А тут коллега за деталями заглянул. Как не дать? Опять же, ясно становится, кто тут гений, способный собрать новый Подглядыватель — лучше прежнего — без всяких конденсаторов, а кто по друзьям недостающие штуковинки ищет.
А тут снег, засыпающий картину на стене. И времени на ремонт почти не осталось — вот-вот коллега явится, собственное творени демонстрировать. И будет, конечно, снисходительно заверять, что Подглядыватель без конденсаторов — сам по себе достижение, как себя за локоть укусить, и какое-то мелкое мельтешение мешает очень мало.
Потому неполадку следовало отыскать и устранить — а пока проектор обесточен, заняться не столько подглядыванием, сколько подслушиванием. На кого бы настроиться? Ну вот, кажется, в меру интересный разговор...
С иными духовными дочерьми как побеседуешь — начинаешь понимать местных мальчишек, что хотят не грамоте учиться, а рубить врагов тяжёлым и острым. Проще это, куда как проще. Что ж, дорога к Господу трудна и терниста, зато и радости от светлеющей души ближнего куда побольше, чем от пронзённого тела. Хотя бы потому, что тело со временем обернётся прахом и так, а душа вечна. Но каждая исповедь Кейндрих стоит полугода жизни! За месяц-другой можно сойти в могилу. Но на сегодня, кажется всё.
— Погодите, преосвященный. У меня есть вопрос.
Хорошо хоть, не грех. Вообще хорошо, что принцесса начала о душе задумываться. А то всё гордыня да ревность вперемешку.
— Слушаю, дочь моя.
— Немайн, она и правда может некоторые таинства проводить? Почему, женщин-священников ведь не бывает?
Кажется, это не беспокойство о душе. Жаль.
— Потому и не может производить все таинства, что она не священник. Только немногие — связанные с рождением, смертью и супружеством. А может многое — по своей природе. Не сидовской, а... Есть у неё некоторые особенности.
— Так, значит, — Кейндрих посуровела. Потом просветлела. Идея снизошла. Что-то не верится в благость её очередной затеи.
— Что ты задумала, дочь моя?
— Сущую безделицу, преосвященный. Брак у меня будет вполне обычный, равный. Я уж рада, что Гулидиен и на такой согласился. Иначе, меня, боюсь, отец со старшиной отдали б ему в подчинённые жёны. Так пусть хоть что-то особенное в свадьбе будет! Вот я и хочу, чтобы нас Немайн повенчала.
Дионисий постарался вздохнуть неглубоко и тихо.
— Неужели тебе мало епископа?
— Не то, чтобы мало. Просто... Она получится не чужим человеком. Кем-то вроде крёстной матери. С которой нельзя. Понимаешь?
— Понимаю. Ты не веришь в добродетельность мужа? Тогда венчаться зачем?
— Верю. Но сиды, они же развратные! И оборотничать умеют. Вот примет она мой облик, и чужим мужем насладится. А Лидди и знать не будет!
Лидди. Первый раз жениха назвала ласкательно — и то, чтоб подчеркнуть — мой.
— Дочь моя, Немайн девушка честная и серьёзная. И останется такой же после замужества, которое еще неизвестно когда приключится. Зато у "крёсной матери или кого-то вроде" будет гораздо больше поводов повисеть на шее у твоего мужа и по-сестрински поцеловать его в щёчку!
Задумалась.
— Может, это, и правда, не лучшая идея была...
Обрадованный епископ ушёл. Кейндрих немедленно вскочила и принялась бегать по шатру. Нога зачесалась. Блохи! Неизбежное зло походной жизни и земляного пола. Нормально, в постели, только в Глостере поспать и получилось... Одну ночь — на весь поход! А сиду, Анна говорила, гады прыгучие не кусают. Наоборот, уходят из её палатки. И комары тоже... Да и епископ — как он, не называя вещи своими словами, ухитрился напомнить, что Немайн не просто сида. Богиня. Пусть и крещёная. Ладно. Не стоит её злить, в самом деле — мелкие женские шпильки недостойны королевы. А что достойно королевы? Забота о благе подданных. Вот, например, в Сенате Брихейниог представлен слабовато. А принцепс, Кейр ап Вэйлин, откровенно служит Диведу. Эту проблему можно решить? Запросто! Вот этим и займёмся. Заодно и зятька сидового огорчим!
Изолента помогла! Юрис Консулент, мерзавец, предчувствуя разборку, перетёр собственный кабель — а чтобы тот не искрил, придавил углом корпуса. Так что метания Кейндрих по палатке доставили Сущности немало удовольствия — исключительно качеством картинки. Но перспектива казалась мутной. Поворот верньера — и вот уже помещение побольше. На фоне мрамора стен — свежесрубленные скамьи и длинные столы. Разновеликие ученики выводят первые буквы... И каракули их видны отчётливо. Учитель — молодая женщина, воительница — если судить по паре длинных кос и пристроенной на столе перевязи с мечом. Видно её плохо... а если повернуть вот так, уже лучше. Зато подёрнулась дымкой другая взрослая, что сидит позади класса. Тоже учится — а заодно присматривает, чтоб ребятня не шалила... Ну вот, опять расплывается, полоски на чёрно-жёлтом пледе сливаются в омерзительное ржавое пятно. Это что, гнусный агрегат хочет, чтобы фокус ему каждый раз выставляли принудительно? Это можно, Принудителя спаять недолго. Но как же неизящно. Опять же, а если и этот начнёт брыкаться? Второго поверх громоздить? Или третьего? Известно — подобная система надёжно работает, только будучи замкнута в кольцо — а значит, не производя иной работы, помимо собственно принуждения. Нет, лучше ещё поковыряться во внутренностях прибора... Оп! Теперь — хорошо, и учительшу видно, и старшую над учениками. Даже выражение лица читается — а оно сложное, удивлённое, задумчивое. И счастливое. Не привыкла к новой жизни? Да, прежде за душой было только имя. И то — тайно.
