— План довольно прост. Но что будет, если русские не выведут дредноуты в море?
— То мы уничтожим их корабли в Рижском заливе и поддержим с моря штурм Риги.
— А дредноуты?
— Вернутся, не приняв участия в бою. На предложенной мною позиции им ничто не угрожает
— Подводные лодки?
— Мы выделим достаточно миноносцев, чтобы отогнать их. Но даже в самом крайнем случае, одно или даже два торпедных попадания не будут слишком опасны.
— То есть Вы все же допускаете...
— Нет, не допускаю. Просто рассматриваю самые невозможные варианты. Уверяю Вас, что в море, двигаясь разными галсами под защитой многочисленных миноносцев дредноуты будут в такой же безопасности, как и в самом Киле.
— Хммм... что же, звучит как будто бы неплохо — задумался кайзер
* * *
— Хорошо. Но что же Вы хотите предложить нам, чтобы защитить Финский, а теперь уже и Рижский заливы от предполагаемого Вами вторжения? — спросил фон Эссена Николай II.
— Лучшая защита, Ваше Величество, это нападение, и я прошу дозволения Ставки использовать 1-ую бригаду линкоров в боевых операциях в южной части Балтийского моря — четко доложил фон Эссен:
— Мы можем ударить по немцам, пока они не вышли к Рижскому. Сейчас они не привлекают по-настоящему больших сил для своих операций, и первая бригада способна нанести им поражение. Если мы это сделаем, то немцы решат, что для дальнейших операций на Балтике им понадобятся куда большие силы, чем есть у них сейчас, а рискнут ли они их выделить? Я бы, на их месте, не рисковал. Главная цель германского флота — победа над англичанами, а отнюдь не Рижский и не Финский заливы. Хохзеефлотте слабее британского Гранд Флита, для того, чтобы преуспеть, им надо собрать все, что у них есть в один кулак, так что немцы не могут себе позволить терять свои новейшие корабли! Балтика для них второстепенна. Тяжелая, выматывающая и чреватая потерями морская война здесь им не нужна. Если сейчас мы дадим понять, что готовы отчаянно драться, то Германия, с высочайшей вероятностью, полностью свернет свои балтийские операции и сосредоточиться на Британии!
Николай Оттович видел, что Николай II задумался над словами вице-адмирала, но видел также и скептицизм на его лице, а сквозь него явственно проступало неодобрение. "Ну, хотя бы Государь поразмыслил над моими словами, а не отмел их с порога — и то хлеб" — подумал командующий балтфлотом.
— Это. Совершенно. Невозможно — чеканя каждое слово ответил командующий Северным фронтом:
— Мы уже видели "Дерфлингер", и кто знает, кто его прикрывал? Вы вот говорите, что германский линейный крейсер был один, ну а я в этом не уверен. Может, на то и расчет у немцев, чтобы мы разъярились, да и сунулись волку в пасть? Вы предлагаете отправить в бой эскадру, а где гарантия, что ее не атакуют превосходящие силы, как это было сделано с Бахиревым? И чем тогда мы будем защищать Финский залив, да и Рижский, раз уж Вы уверяете, что он так важен?
— Ваше высокопревосходительство, осмелюсь доложить, что Рижский залив в настоящее время беззащитен. Мне запрещено использовать 1-ую бригаду для защиты Рижского, так что достаточно будет немцам отправить в бой семь-восемь броненосцев или два-три дредноута с десантными транспортами, и Рижский они у нас заберут.
— Но почему Вы полагаете, что немцы отправят всего лишь два или три дредноута, а не семь или восемь?
— Так немцы все время только так и поступают — оставаясь с виду полностью серьезным, улыбнулся про себя Николай Оттович:
— Посудите сами — за все время войны они ни разу не выступили против нас сколько-то превосходящими силами! Максимум, что мы от них видели — это когда в прошлом году они привели к Финскому заливу пять броненосцев и броненосный крейсер.
— И Вы вступили в бой, но не смогли разбить противника.
— Это верно, но и противник не смог разбить нас. Бой закончился вничью: зато мы отогнали немцев. С тех пор они крупными силами у Финского не появлялись.
— И мы достигли этого, дав сражение, и не потеряв в нем ни одного корабля — задумчиво проговорил Николай II
— Да, Ваше Величество, и, по результатам полученного опыта смогли сильно улучшить качество стрельбы наших артиллеристов.
— Вот Вы, Николай Оттович, говорите, что немцы не добивались никогда перевеса в силах. А как же разгром контр-адмирала Бахирева?
— "Дерфлингер" не превосходит нашего флота на Балтике. Собственно говоря, он не превзошел даже двух броненосцев, прикрывавших крейсера.
— Тем не менее "Андрей Первозванный" получил два попадания...
— И, вместе с "Императором Павлом I", ответил на него двумя своими, после чего немцы сочли за лучшее не испытывать судьбу и ретироваться. А ведь это был новейший линейный крейсер Германии.
— Значит, немцы обычно используют против нас меньшие, либо примерно равные нашим силы, а мы не добиваемся успеха, потому что основные наши корабли отстаиваются в гавани, не так ли, господин вице-адмирал? — вновь обратился Николай II к фон Эссену.
— Совершенно верно, Ваше Величество. А сейчас они и вовсе слабее нас, потому что не верят, что мы можем вывести в море дредноуты. Но если мы их выведем и атакуем немцев, я уверен, вопрос защиты Рижского больше перед нами стоять не будет. Я уверен, что после этого немцы не осмелятся проводить крупные наступательные операции.
* * *
Принц Генрих сидел в карете и улыбался, слушая как тяжелые капли дождя барабанят по обтянутому кожей верху. Долгое время он вынужден был ходить с протянутой рукой, выпрашивая силы для операций на вверенном ему театре. Долго ему давали одно только старье, отчего в войне на Балтике постоянно приходилось ограничиваться полумерами и даже при этом рисковать. Еле-еле он выпросил "Дерфлингер" для того, чтобы приструнить русские крейсера, и неизвестно, дали бы ему линейный крейсер, если бы не трагическая гибель "Мюнхена".
Но рейд "Дерфлингера" изменил все. Теперь его план удостоен Высочайшего одобрения, операция состоится, как только будут произведены все необходимые штабные расчеты. Масштаб... гросс-адмирал, пересчитывал в уме численность выделенных ему сил, и щурился от удовольствия. Наконец-то он получит нужные ему ресурсы, а затем... Затем останется только молиться, чтобы русские все же рискнули вывести свою эскадру в море.
* * *
— Я восхищаюсь Вами, Николай Оттович — сказал контр-адмирал Кербер:
— Ну это же надо — после поражения просить у Государя и Ставки дредноуты для наступления в южной части Балтики! Жаль, что я не имел возможности видеть это. Но Вы никак не можете расстраиваться из-за отказа: не сомневаюсь, что Ваша аргументация была превосходна, но шансов на успех совершенно не имелось. Никаких!
— Ох, Людвиг Бернгардович, Людвиг Бернгардович... да Вы, никак, утешаете старика? — фон Эссен с ехидцей смотрел на своего соратника и друга:
— Неужели я, по-Вашему, совсем из ума выжил чтобы просить такое? Конечно же, Ставка никогда не разрешит мне использовать линкоры для наступления, глупо было даже на секунду поверить в обратное!
— Но тогда...
— Дорогой мой контр-адмирал, в этой "паркетбаталии" мы одержали превосходную викторию.
— Это какую же, Николай Оттович?
— А вот какую! — и фон Эссен победно потряс в воздухе свеженьким приказом.
— Как я уже говорил, наступать нам никто не даст. Но здесь — чертики играли в глазах командующего Балтфлотом:
— Здесь у нас разрешение использовать Вашу бригаду против равного по силам противника при обороне Рижского залива! Без разрешения Ставки, прошу заметить!
* * *
Офицеры расходились, и Николай последовал их примеру, направившись к выходу из кают-кампании. Командир вроде бы тоже собрался идти: Бестужев-Рюмин встал, одернул и без того отлично сидящий на нем китель, но вдруг окликнул Маштакова:
— Николай Филиппович, я прошу Вас задержаться.
Николай вернулся, пройдя на деревянных ногах вдоль длинного, опустевшего стола, за которым только что сидели офицеры. Шок и множество вопросов, теснившихся в голове — все это бесполезно, Алексея этим не вернешь. Но разум не мог примириться с гибелью лучшего друга: Николай против воли искал какие-то несоответствия в словах своего командира, словно пытаясь объявить его рассказ выдумкой или дурным сном. Глупо, конечно. Какая разница, что там удумал Бахирев, или почему вышел из боя "Рюрик": значение имеет лишь то, что "Баян" погиб под огнем линейного крейсера, в чем не могло быть никакой ошибки. Шансов уцелеть у князя почти не было. Может быть, Николай и уцепился бы за это "почти" ... но корабль взорвался. В прошлом году торпеда подводной лодки привела к детонации боеприпасов однотипного "Баяну" крейсера "Паллада" — не выжил никто. А ведь на "Баяне", поди, половина экипажа погибла еще до взрыва. Логика вяло протестовала, пытаясь уговорить Николая его же личным опытом — они ведь с Алексеем Павловичем стали единственными выжившими с броненосца "Бородино" в Цусиме, но... дважды в жизни такого везения не бывает.
— Николай Филиппович, я знаю о Вашей дружбе с князем и понимаю, как Вам сейчас тяжело. Но Вы должны знать вот что: жена Алексея Павловича буквально пару дней назад вернулась в Гельсингфорс, и о муже ничего не знает. Не смею настаивать, но, полагаю, что о случившемся ей было бы легче узнать от кого-то хорошо знакомого, близкого семье. Возьмете ли на себя?
Николай внутренне охнул. Поглощенный своими переживаниями, он совсем не думал об Ольге!
— Конечно, Анатолий Иванович, сообщу незамедлительно.
— Сегодня уже поздно, но завтра — я распоряжусь, чтобы Вам дали увольнительную. Поезжайте, Николай Филиппович, дай Вам Бог...
ГЛАВА 23
"Ничего" — утешал себя Николай: "Бывало и хуже". Да вот взять хотя бы утро дуэли со Стевен-Штейнгелем. Кавторанг тогда был уверен, что идет на верную смерть и до сих пор отлично помнил лихорадочный жар, стискивающий грудь и леденящий комок ужаса, ворочавшийся в животе. Хотя у кавторанга имелся план, но страшно было до тошноты и умирать не хотелось совершенно. Или вот, к примеру, второй день в Цусимском проливе и гибель "Бородино", которую Николай встретил в полубреду после ранения.
Вдруг руку опять схватило. Уже сколько она не беспокоила Николая, но вот сейчас боль вновь толкнулась в плечо. Кого он пытается обмануть? Алексей Еникеев был ему лучшим другом, а его жену он искренне любил: не как мужчина любит женщину, конечно, а как брат любит свою сестру. Причинить ей боль казалось чем-то невозможным, как немыслимо взрослому мужчине ударить кулаком в лицо пятилетнему ребенку. Но именно это Николай сейчас и должен был сделать. Драться насмерть не страшно, потому что некогда бояться, по-настоящему страшно только ожидание смертной схватки. А вот причинить боль женщине...
"Соберись" — сказал сам себе кавторанг. "Не ты виноват в том, что Алексей..." — даже мысленно заканчивать фразу не хотелось, но Николай пересилил себя: "Погиб. Не ты убил его, а немцы. И боль Ольге сейчас тоже причинишь не ты, а те, кто убил ее мужа". На словах все получалось хорошо, но кавторанг готов был благословлять каждую секунду, отделяющей его от встречи с женой своего друга. Точнее — вдовой, но вот этого Николай не мог заставить себя произнести даже в мыслях.
Не было никакого смысла оттягивать неизбежное, но странное чувство радости на мгновение охватило Николая, когда извозчик, ошибившись, свернул не на ту улицу — маршрут удлинился минуты на три, отложив тягостное объяснение. На целых три минуты.
Но вот и прекрасно знакомый, такой уютный дом четы Еникеевых. Налитые свинцом ноги, которые, казалось, и вовсе невозможно оторвать от земли, вдруг сами понесли Николая к парадному. Никогда еще Николаю не приходилось делать подобного — говорить мужчинам о погибших сослуживцах, даже друзьях, это совсем другое. Ладно, хватит сантиментов — выругал себя капитан второго ранга. Есть дело, которое нужно сделать, и точка.
Как в тумане Николай поздоровался с горничной, отдал ей фуражку, шагнул вперед...
Дверь в гостиную открылась и кавторанг, открыв было рот для приветствия, не смог его закрыть. Все заготовленные слова внезапно вылетели из головы, в глазах потемнело, а сердце, подпрыгнув, ухнуло вниз. Господи, да что же это такое?!!
— О, Николай, неужели это Вы? Какой приятный сюрприз! -Ольга всегда выглядела восхитительно, сколько помнил ее кавторанг, но сейчас она поражала воображение: стоявшая перед Николаем молодая женщина просто лучилась счастьем и этот чудный внутренний свет одарял ее неземной красотой. Она сделала шаг назад, не столько пропуская Маштакова в дом, сколько приглашая полюбоваться собой — и было чем! Чистая кожа, огромные сияющие глаза, очаровательный румянец, светлые локоны, убранные в простую, элегантную прическу. На Ольге было очаровательное белое платье свободного кроя, но оно уже не могло скрыть заметно округлившийся животик.
Если что-то и омрачало семейное счастье княжеской четы, так это отсутствие детей, и Николай знал, что супруги сильно расстраивались по этому поводу. Они обращались к медицинским светилам — впрочем, тема была донельзя деликатной, и Николай всегда обходил ее, потому что помочь ничем не мог, а его сочувствие вряд ли было уместно.
И вот, наконец, у них все получилось. Да только никогда не увидеть Алексею Павловичу собственного сына, не подержать его на руках, не подбросить в воздух, наслаждаясь заливистым детским смехом. А мальчик (почему-то Николай ни секунды не сомневался, что будет именно мальчик) не увидит своего отца живым. Лишь фотография с траурной каемкой, да рассказы старших...
Предложи в этот миг Николаю муки вечные в обмен на жизнь князя — и кавторанг шагнул бы в ад с облегчением.
А Ольга, полагая что причиной шокированного вида Маштакова является она сама и гордая произведенным эффектом, продолжала:
— Вы нас извините, Николай, что не поставили Вас в известность сразу же. Алексей был вне себя от счастья, боялся сглазить, да к тому же настоял, чтобы я показалась одному хорошему доктору в Ревеле. Он разрешил мне написать Вам по возвращении в Гельсингфорс, только я еще не успела — оказывается, в моем положении столько всяких нюансов! Иной раз надо что-то сделать, а заставить себя не получается. Только Вы не думайте, что я ленилась Вам писать! — госпожа Еникеева шутливо погрозила Николаю пальчиком:
— Я трижды бралась за перо, и представьте себе — не могу двух слов меж собой связать. Это я-то! — смеялась Ольга, почитавшаяся обществом одной из самых остроумных красавиц Гельсингфорса.
— Но что это я все о себе, да о себе... Точнее — что это обо мне, да обо мне одна только я и говорю! — притворно надула пухлые губки Ольга:
— Николай, ну скажите уже как Вы рады за нас, что же Вы молчите!
— Ольга ???, я... — страшная догадка заставила вздрогнуть княгиню, и она обеими ладонями схватила кавторанга за руку
— Что-то с Алексеем?! Что?!!!
Николай с трудом пропихивал слова сквозь одеревеневшую гортань, но видел лишь одно — как яркие огоньки радости и счастья медленно истаивают в огромных глазах жены... вдовы его друга, покрываясь пеплом мучительной боли.
