И то, что голос этот сказал ему, было предостережением, повелением и пророчеством.
В следующий миг Камориль упал в воду. Было совсем не глубоко, воды оказалось по щиколотку, просто у некроманта подкосились ноги и он неуклюже шлепнулся на мелководье, успев подставить руки и оттого не повалившись на песчаное дно навзничь. Но вода была какая-то... Камориль моргнул. Да, вода была золотая и непрозрачная, и она светилась... светилась, как кровь Драконьего Бога.
Камориль поднялся с четверенек и увидел, как огромная туша Чуди тает, проливаясь в море золотой водой. Черная кожа, изрытая дырами от пуль, истончается, становясь прозрачной, а потом и вовсе опадает влажными рваными лоскутами и теряется в золотом потоке. По сияющей воде прошла волна, окатив Камориль кровью существа по пояс.
А потом Камориль увидел там, где раньше была Мертварь, зверя.
Нового зверя, невиданного. Что-то в нем было человеческое, но этого человеческого было сейчас мало, очень мало. Зверь стоял на четырех лапах и бил по золотой воде длинным гибким хвостом, производя тучу сияющих брызг. Зверь был высок в холке — метра полтора, не меньше. В отсветах золота Камориль разглядел, что кожи у зверя как будто бы нет — или то такой особый раскрас, но некроманту все равно казалось, будто бы тварь вся покрыта выпуклыми красно-фиолетово-черными мышцами, вздувшимися опасными буграми на широких плечах. Тварь повела головой и совсем по-человечески встряхнула плечами, делая шаг навстречу Камориль. Затем зверь издал рык, плотоядный, не предвещающий ничего хорошего любому, кто встанет на пути.
Камориль потянулся за реберными костями, которые, по идее, должны были быть заткнутыми за пояс. Кости там были, но в этот момент тварь прыгнула прямо на него, и некромант каким-то чудом сумел уклониться, хоть и упал от этого в воду, не удержав равновесия. Тварь вывернулась, ловко перегруппировалась и прыгнула снова, но тут случилось кое-что еще.
Плечо твари, устремившейся прямо на Камориль, пронзило что-то длинное, темное и острое. Камориль с ужасом обнаружил, что тварь напоролась на конец вытянутой, суставчатой паучьей ноги, подобный тонкому лезвию. Педипальпа росла откуда-то из его собственного туловища, стремительно, неудержимо. Ужасная боль прокатилась по всему телу некроманта, когда из другого его бока полезла вторая паучья лапа, а потом их оказалось еще несколько, и этот процесс поверг Камориль в настоящий шок.
Он видел себя как будто бы со стороны. Видел, как тварь, появившаяся на месте Чуди, отрывает с мясом ту его ногу, на которую напоролась. Как он сам встает, — но не на ноги, а на несколько из новоприобретенных паучьих конечностей, поднимаясь плавно и устрашающе, и оказывается выше этого обросшего мышцами хищного хвостатого существа более чем в половину. Как нападает на него самоотреченно, борется, давит, режет и рвет, пытается твари не уступать и не уступает. Тварь, юркая и сильная, разбегается, взмывает в воздух, отталкиваясь от песка, и с высоты набрасывается на преображенного Камориль, пытаясь дотянуться своими острыми когтями до нежного незащищенного горла некроманта. Камориль блокирует этот бросок, отталкивает тварь, пригибается и производит тремя длинными паучьими ногами удар, похожий на то, как серп косит траву, но тройной, так, что второе и третье лезвия проходят в том же месте через долю секунды после первого, — и тем самым сбивает существо с ног. Тварь падает на спину, бьет по светящемуся золоту мощным хвостом, пробуя тут же встать, но Камориль делает рывок вперед, и лезвие на одной из педипальп снова пронзает твари плечо. Камориль устремляется вперед и протыкает второе плечо существа, и острия, войдя глубоко в песок, фиксируют зверя на мелководье.
Существо в руках-пальцах-паучьих ногах Камориль дергается, рычит и, кажется, иногда извергает проклятья на человеческом языке. Оно щелкает клыкастой пастью, смотрит яростно, брыкается, извивается, молотит по воде хвостом, как плетью.
Но паучьих ног больше. Они фиксируют тварь намертво, впиваясь в плечи, пронзая одно за другим запястья, голени и зафиксировав в итоге даже опасный гибкий хвост.
Камориль осознал, что смотрит на существо сверху вниз, скрутив его и обездвижив, и есть в этом что-то очень правильное для того, кем он является. Как будто бы он наконец делает то, для чего предназначен. Некроманта изнутри, бурля и пенясь, переполняло пьянящее торжество и дикая, совершенно ему незнакомая, сводящая с ума жажда, очень похожая на голод, или голод, неотличимый от жажды. В тот момент он с большим трудом удерживал себя от того, чтобы инстинктивно впиться твари в горло, в шею, в мягкое горячее мясо.
Плененное существо было сильным. Оно было невероятно живым, тяжелым, настоящим.
Камориль хотелось заполучить это все себе, сохранить внутри эту яростную красоту, обладать ею, лелеять ее и чувствовать биение этой жизни так долго, как только будет возможно. Некромант хотел попробовать руками, пальцами, каково существо наощупь, увидеть все, на что эта тварь способна, услышать каждый нюанс этого странного полузвериного голоса, будь то рык, крик, шепот или, может быть, стон.
В зверином оскале твари, что билась не унимаясь под Камориль, проступало что-то человеческое, а в рыке — что-то все больше похожее на отчаянный, дикий плач.
Камориль повернул голову вбок и увидел, что рядом стоит Зорея Катх и маленький светловолосый мальчик. Золотое море дышало им в щиколотки, накатываясь мелкими волнами. Эти же волны ласкали яростно дергающуюся тварь, которая все еще не смирилась со своей участью и продолжала попытки вырваться из смертельных объятий впервые в жизни обратившегося Камориль.
Зорея Катх смотрел на все это бесстрастным, блеклым взором утопленника.
— Давай. Делай, что должно, — сказал ему Камориль, и голос некроманта показался ему самому шипением змеи.
Зорея подошел к зафиксированной твари и положил той ладонь на лоб. Не сразу. Сразу у него не вышло, — тварь пыталась голову отдернуть. Но два острия, воткнутые в песок с обеих сторон от головы зверя, помогли.
Зорея положил на лоб существа обе руки и, прикрыв веки, стал читать заклятие.
Заклятие не должно было работать... Четыре года как не работало ни одно произносимое вслух волшебство. Но маг бы почуял это с ходу. А Зорея продолжал нараспев произносить древние слова, значения которых порою было не сыскать в самых ветхих словарях; он то монотонно бубнил что-то из одних согласных, то выдавал очередь шипящих и сонорных звуков, то затягивал низкую песню без слов.
Зверь дергался все меньше. Лицо его медленно, плавно, как тает догорая свеча, преображалось и становилось все более человеческим.
Камориль сверху вглядывался в это лицо, изучал причудливые черты, пытался понять — кто это или что это такое, хотя уже догадался, конечно, что на выходе из этого чудовища, скорее всего, получится человек, жалкий и голый.
Некроманта немного беспокоил только тот факт, что с обращением твари в человека его собственные странные желания почему-то никуда не исчезают. Даже, пожалуй, наоборот — и это было довольно... обескураживающе.
Через несколько долгих, как жизнь, секунд, на преображенном лице существа открылись глаза — дикие, зеленые, сумасшедшие. Зверь, ставший человеком, облизал сухие губы и произнес, глядя куда-то вверх, мимо Камориль:
— Я хочу забыть кое-что еще. Довольно много чего еще.
Некромант стал вытаскивать из него острые лезвия педипальп, одно за другим. На еще не до конца обратившемся теле оставались глубокие раны, из которых шла совершенно обыкновенная, красная человеческая кровь.
Зорея все так же держал ладони на его лбу. Камориль отступил на шаг.
Марик, до этого мявшийся в стороне, глянул на Камориль, все еще возвышающегося на своих паучьих ногах, вопросительно. Камориль развел руками, мол, — делай как знаешь.
Мальчишка подошел к голому человеку на песке (вода уже отступила, и остался только золотистый песок) и коснулся одной из ран у того на плече.
А потом Камориль стало выворачивать наизнанку. Было б чем. Тем не менее вышло так, что он отвлекся и некоторое время и не видел, что там происходит с человеческим ребенком Драконьего Бога (как он про себя успел окрестить зеленоглазого). Множество паучьих ног перестало слушаться некроманта. Чуждые суставчатые конечности начали подкашиваться и слабеть. Камориль коснулся земли ногами, которые тоже отказались нормально повиноваться, так что он упал на колени. Голова кружилась, что-то внутри переворачивалось, как маховик центрифуги, и некроманту казалось, что вот сейчас-то он и помрет, вот так вот глупо и некрасиво, будто бы от банальнейшего несварения желудка.
Постепенно мир перестал качаться и вальсировать. Обнаружив, что снова похож на человека, по крайней мере, количеством рук, Камориль в который раз заставил себя подняться. Ночь стала темней — золото почти полностью растворилось, впиталось в песок или ушло в море, — а того алого месяца как не было, так и нет.
Камориль подошел, прихрамывая, к телу на песке. Марик сидел рядом и держал обе ладошки над правым плечом спящего человека. Левое плечо красовалось огромным уродливым шрамом. Камориль улыбнулся: видимо, юный целитель заштопал рану, как смог. Однако же для такого молодого мага у мальчишки выходило достаточно ловко и быстро. Пожалуй, даже слишком быстро. Видимо, Константин талант приемыша недооценил.
Зорея Катх никуда не ушел. Чтец что-то чинил на коленке, сидя на плоском камне неподалеку. Камориль снова повернулся к Марику и спросил:
— Ну? И что ты скажешь... о нем?
Мальчик, не убирая рук с правого плеча спящего, ответил задумчиво:
— Он тоже странный. И очень плотный. Внутри какой-то другой тоже, — потом мальчишка поднял глаза на Камориль. — А ты, выходит, паук? Ты убил дракона? Чтец сказал, что долг исполнен.
Камориль, прищурившись, глянул в сторону Зореи.
— Исполнен, говоришь? М-да. Ситуация, конечно... И, да. Я — паук. Частично. Правда, оказалось, что я намного больше паук, чем казалось. А насчет дракона... Я не буду тебе врать: я не знаю, что вообще произошло. Но задание мы свое выполнили — это факт. Чуди, какой была, больше нет.
— Значит, мы сможем вернуться домой?
— Ну да, — Камориль присел рядом с Мариком, вглядываясь в лицо спящего. — И этого с собой возьмем. О, — Камориль обнаружил острые уши "потерпевшего", — это еще что такое?
— Я ж говорю — он странный, — повторил Марик. — У него там и мышцы есть, чтобы ими двигать. Я себе тоже такие хочу, — потом мальчик ловко ухватил верхнюю губу спящего и потянул вверх: — И вот еще, смотри, какие у него зубы.
Камориль оценил.
— Экий он... и как ты с ним... как с хомяком. Ну так... ты, значит, заштопаешь его?.. -уточнил Камориль неуверенно. — Все с ним... в порядке? В этом плане...
— Ну да, — ответил мальчик. — Сейчас, чуть-чуть там, и там, и все. Но потом он будет много спать.
— Сам, значит, не пойдет?
— Не знаю. Люди, которых я до него лечил, после похожего где-то с неделю лежали... а этот... ну, я не знаю, в общем.
Камориль поднялся и пошел к камню, на котором сидел Зорея. Некромант чуял, что так просто от чтеца не отделаться. Да и неплохо было бы узнать, что там "забывал" зверь...
Зорея Катх поднял взгляд на Камориль. Во взгляде, в котором некромант ожидал увидеть презрение и ненависть, оных почему-то не обнаружилось, и это было странно, даже учитывая общую безэмоциональность, присущую лицу чтеца. В руках у Зореи что-то тускло поблескивало.
Камориль молчал, глядя на чтеца, чтец — тоже.
— И... что это было? — спросил Камориль.
— Что?
— Все... это. Что ты видел? Когда я подошел к Мертвари...
— Ты воткнул ей в глаз свои кости, — ответил чтец, — и она зашлась в агонии. Ты упал — я думал, потонул. Другие две головы стали быстро гнить и как будто бы разлагаться. А потом она лопнула, как надувной шарик с водой. Только это была не вода. По всему берегу растеклись зловонные внутренности, похожие на вздутых змей кишки и полусгнившие ошметки, в общем, какая-то биологическая, мерзко воняющая каша.
— А этот? — Камориль кивнул в сторону тела на песке.
— Этот нашелся во вспоротом брюхе Чуди, еще живой.
— Вот как, — произнес Камориль. — А что ты с ним сделал?
— У парнишки был шок, — ответил Зорея, продолжая теребить в руках что-то блестящее. — Он помнил, как Мертварь его сожрала, и помнил, как он был внутри... не понимаю, как ему удалось выжить, но — тем не менее. Он попросил меня помочь ему забыть это все.
— И ты помог?
— Да, конечно. Это мой долг, как чтеца, — позволить человеку умереть спокойным и счастливым.
— Умереть? — Камориль еще раз, на всякий случай, оглянулся на Марика и ушастого на песке.
— Ты ж некромант. Разве смерть не висит над ним бледным исполином? Очевидно — парень не жилец. Он же наполовину переваренный.
Камориль снова оглянулся. Повернулся к Зорее.
— А что это у тебя?
— Это? — Зорея поднял повыше то, что держал в руках. — Это ожерелье из бусин памяти. В древние времена такие штуки считались ценным атрибутом посвященного чтеца. Их осталось в мире не так уж много, и мне вот выдали один комплект — в числе прочих артефактов, на всякий случай. И, думаю, случай как раз настал, так что теперь каждая бусина хранит ненужные тому человеку воспоминания.
— А что станет с бусинами, если человек умрет? — поинтересовался Камориль.
— Они будут снова пригодны к использованию, — ответил Зорея. — Это вообще очень давнее колдовство. Его практиковали во время древних войн, когда нужно было надежно спрятать от врага информацию и не выдать ее ненароком. Так что — память ими хранится надежно... И вернуть ее, попросту уничтожив ожерелье, никто не сможет. Понимаешь меня?
— Отлично понимаю, — проговорил Камориль, тщательно следя за своими бровями, чтобы те не выдали другого его понимания.
Похоже, Зорея промыл ушастому мозг. Но это у них вышло... взаимно. Иначе, чего это он так легко все рассказывает? Где пистолет? И почему Зорея не пробует их с Мариком порешить?
Еще до того, как вызвать призрачное лезвие и направиться к Чуди, Камориль понял, что даже если вдруг он ее убьет, — ну, мало ли какие чудеса случаются, — останется еще Зорея со своим фанатизмом. И как с ним быть, Камориль не знал. Ведь Зорея пробовал прорваться в мозг неспящего Камориль без его на то согласия, — а это уже одно из тяжелейших преступлений для чтеца. И у Зореи нет оснований думать, что Камориль, вернувшись в гильдию, станет об этом молчать.
— Мне отпустят все грехи, — внезапно сказал Зорея Катх.
— Что, прости?.. — Камориль вернулся в реальность.
— Я говорю, что теперь, если я вернусь, и расскажу, как все было, наш верховный чтец отпустит мне все грехи.
— Вот как...
— Мертварь была предсказана задолго до войны, еще тогда, когда пророки были вхожи в нашу гильдию. Тот, кто убьет зверя — так или иначе — становится кем-то вроде избранного. Ему разрешено в убийстве Чуди использовать все, что угодно. Это сверхзадача. Даже... запрещенное Заповедью Неугомонного Сердца перестает быть наказуемым.
