Все это заставило его отказаться от намерения исследовать земли вокруг залива Пария и поспешить с возвращением на Эспаньолу. Одиннадцатого августа эскадра подняла якоря и взяла направление на восток, к проливу Бока-дель-Драгон. Попутное течение понесло их с необыкновенной быстротой, правда, оно же помешало Колумбу сделать еще одну остановку у его любимых Садов. Тринадцатого августа, в воскресенье, каравеллы бросили якоря неподалеку от Бока в прекрасной бухте, которую Колумб нарек Пуэрто-де-Гатос по названию распространенных там обезьян породы гато-пауло. На берегу росли мангровые деревья, их корни омывались морской водой, а ветви были покрыты жемчужницами.
На следующий день, 14 августа, корабли подошли к проливу Бока-дель-Драгон и приготовились войти в эту страшную теснину. Расстояние от мыса Бото на оконечности Парии и до мыса Лапа на оконечности острова Тринидад не превышает пяти лиг, но на этом пути находятся два острова, названные Колумбом Караколь и Дофин. Масса пресной воды, изливающаяся из залива Пария, особенно значительная в сезон дождей — в июле и августе — стесняется этими островами, отчего вода там кружит, кипит и пенится, а ее несмолкающий грохот наводит на мысль о подводных скалах. Грозный сам по себе, пролив представляется особенно опасным для мореплавателей, решившихся преодолеть его без карт и лоцманов. Колумб опасался сначала, что их подстерегают подводные камни и песчаные мели, но присмотревшись внимательнее, пришел к выводу, что водовороты вызваны не рифами и мелями, а столкновением потока пресной воды, выталкиваемой из залива, с напором морского прилива, стремящегося хлынуть в залив.
Как только корабли вошли в эту страшную теснину, ветер неожиданно упал и возникла опасность, что течением их бросит на скалы или на мель. Но в конце концов пресная вода залива пересилила морскую и корабли вынесло в открытое море. Адмирал поздравил себя с благополучным преодолением теснины, вполне заслуживающей своего названия — Пасть Дракона.
Взяв курс на запад, Колумб поплыл теперь вдоль северного берега Парии; он продолжал считать ее островом и надеялся найти у западной оконечности Жемчужный залив. Он хотел проверить, действительно ли пресная вода истекает из четырех речных устьев, как утверждал капитан посланной на разведку каравеллы.
При выходе из Бока-дель-Драгон он заметил вдали на северо-западе два острова и назвал их Асунсьон и Консепсьон, в наше время они носят имена Тобаго и Гренада. Плывя на запад вдоль северного берега Парии, он открыл еще несколько небольших островов с удобными гаванями, всем им дал названия, но впоследствии они были забыты. Пятнадцатого августа он открыл острова Маргарита и Кубагуа, получившие вскоре широкую известность как превосходные места для добычи жемчуга. Остров Маргарита длиной в пятнадцать и шириной в весть лиг был плотно заселен. На острове Кубагуа, весьма значительных размеров, лежащем между Маргаритой и материком, в четырех лигах от последнего, не было ни леса, ни возделанной земли, ни источников пресной воды, но зато там была хорошая гавань. Подойдя к нему ближе, Адмирал увидел нескольких дикарей, занимавшихся ловлей жемчуга; при виде корабля все они бежали на берег. Адмирал послал к берегу шлюпку, и испанцы вступили с ними в переговоры. Один матрос увидел на туземке ожерелье из многих нитей жемчуга; у него была валенсийская тарелка, расписанная яркими цветами, похожая на фарфоровую, он разбил ее на куски и за несколько осколков выменял у этой туземки большую часть жемчужных нитей. Матрос отдал жемчужины Адмиралу, и тот тут же послал на берег несколько испанцев с валенсийскими тарелками и бубенчиками, и они за короткое время наменяли три фунта жемчуга. Некоторые жемчужины были необыкновенно крупными. Впоследствии Адмирал отправил их в качестве образцов католическим величествам.
Колумб с трудом удержался от искушения сделать у этого острова остановку и посетить те места, где, по словам индейцев, особенно много жемчуга. Он еще не добрался до конца предполагаемого острова Пария, как у него начала зарождаться мысль, что Пария на самом деле не остров, а выступающая часть азиатского материка. Ему не терпелось проверить это предположение. Однако, к своему великому сожалению, он вынужден был отказаться и от этого намерения.
К тому времени болезнь глаз настолько усилилась, что он не мог уже самостоятельно проводить наблюдения и вынужден был целиком полагаться на донесения лоцманов и капитанов. Поэтому он повернул корабли к Эспакьоле. Он решил отдохнуть там и восстановить силы, а в это время послать брата продолжить исследование этой страны. Через пять дней плавания в северо-западном направлении, 19 августа, эскадра подошла к Эспаньоле; однако она оказалась не у реки Оземы, куда вел ее Колумб, а на пятьдесят лиг западнее. На следующее утро корабли стали на якорь у небольшого острова Беата.
Колумб был изумлен, что так ошибся в вычислениях и далеко отклонился от того места, к которому рассчитывал выйти, но верно определил причину своей ошибки — сильное течение, которое сносило каравеллы к западу, когда они по ночам ложились в дрейф, чтобы не наткнуться на рифы и не сесть на мель. О скорости этого течения можно было судить по тому, что 15 августа при весьма слабом ветре эскадра прошла семьдесят пять лиг за двадцать четыре часа. Рассуждения Колумба привели его к выводу, что именно это течение промыло пролив Бока-дель-Драгон, прорвав узкий перешеек, который раньше соединял остров Тринидад с выступом Парии. Развивая эту идею, он решил, что течение отделило от материка ту часть, из которой образовалась гряда островов, протянувшаяся от Тринидада до Багамских островов. В качестве доказательства он указывал также и на форму этих островов, вытянутых с юга на север и расширяющихся с востока на запад — точно по направлению течения.
Остров Беата, у которого эскадра стала на якорь, расположен в тридцати милях на запад от устья реки Оземы, где Колумб надеялся найти новый форт, который перед отплытием в Испанию приказал построить; однако сильное течение и встречный восточный ветер грозили надолго задержать его у Беаты и затянуть последний переход. Поэтому Колумб послал к берегу шлюпку, чтобы найти туземца, который смог бы доставить его письмо аделантадо. Шлюпка вернулась с шестью индейцами, один из них был вооружен испанским арбалетом. Увидев арбалет в руках дикаря, Адмирал был чрезвычайно озадачен. Дело в том, что он никогда не торговал оружием, ни на что его не обменивал, и поэтому он решил, что арбалет мог попасть в руки местного жителя только вследствие гибели кого-то из испанцев. Его охватило беспокойство за участь колонии, он опасался, что за время его длительного отсутствия там могло произойти что-то ужасное, не исключал он и новых волнений индейцев.
Колумб отправил гонца и снялся с якоря. Тридцатого августа корабли достигли устья Оземы. В пути их встретила каравелла, на которой плыл аделантадо, получивший посланное с индейцем письмо и поспешивший навстречу брату. Их свидание доставило обоим огромную радость и взаимное утешение. Братья очень любили друг друга, каждый из них во время разлуки испытал горести и страдания и каждый нашел в другом не только близкого человека, но опору и защитника. Дон Бартоломео всегда с величайшим уважением и почтением относился к гению Адмирала, а тот находил в его лице неутомимого, отважного и знающего помощника, на которого всегда можно было положиться.
После этого плавания от Колумба осталась только тень. Во время путешествия он возложил на себя такое бремя забот и обязанностей, которое могло бы надломить и самое крепкое здоровье: ему приходилось проявлять постоянную бдительность днем и ночью, в любую погоду быть начеку. А между тем годы, болезни и пережитые превратности судьбы все более давали о себе знать, физические силы шли на убыль. И в это последнее путешествие, снедаемый лихорадкой, мучимый подагрой, не дававшей ему покоя, он ни на час не оставлял своего поста, сам командовал всеми маневрами судов и довел себя до крайнего истощения, исчерпав последние запасы душевных и физических сил. Когда Колумб ступил на берег Эспаньолы, он был бледен, изможден и почти слеп; но его здравый и могучий ум не подвергся разрушению, и хотя его тело грызли недуги, он с обычной страстью мечтал о новых открытиях, совершение которых он намеревался поручить своему достойному и мужественному брату.
Глава 4
Размышления Колумба о берегах Парии
(1498)
Природные явления, которые Колумб наблюдал во время этого путешествия, дали богатую пищу его воображению. Размышляя о мощных потоках пресной воды, вливающейся в залив Пария, он пришел к одному из тех замечательных и вместе с тем простых заключений, которые были ему так свойственны. Острова не могли породить такого количества воды; подобные потоки могли возникнуть только от впадения в океан большой реки, протекающей через огромное пространство и вбирающей в себя воды многочисленных притоков, а такая река может существовать только на материке. Из этого он заключал, что земли, которые он видел вокруг залива, не разрозненные острова, что они большей частью соприкасаются друг с другом, что берега Парии уходят на запад далеко от того места, где он повернул назад, и тянутся за гарный хребет, который он видел издалека, от острова Маргариты; земля же, лежащая напротив острова Тринидад, не остров, а материк, уходящий к югу, далеко за экватор, в еще неизвестное цивилизованному человеку полушарие. Эту землю он считал продолжением азиатского материка, то есть он полагал, что суша занимает большую часть земного шара. Этого мнения придерживались и другие знаменитейшие писатели как древнего, так и новейшего времени, в их числе Колумб упоминает Аристотеля, Сенеку, св. Августина и кардинала Педро де Альако, сочинения которых он очень ценил. Он ссылался и на апокрифическое сказание Ездры, в котором говорится, что из семи частей света только одна покрыта водой, а остальные — земная твердь.
Из всех этих умозаключений и соображений он делал далее вывод, что земля вокруг залива Пария — берег почти бескрайнего материка, простирающегося на запад и на юг и включающего в себя богатейшие страны, расположенные в самых благословенных местах. Поскольку этот материк не был ранее никем открыт, каждая христианская страна могла открывать его и брать в свое владение. "Да продлит Господь дни Вашим Величествам и даст Вам доброго здоровья, — пишет он католическим королям, — дабы вы могли осуществить это благородное дело, которое принесет пользу вере, славу Испании и утешение всем христианам, ибо имя Спасителя нашего распространится в этих странах".
Смелые рассуждения Колумба не содержат ничего, что могло бы нас удивить, но он развивает их дальше и доводит до того, что они в конце концов превращаются в абсурд. В том же письме, из которого мы процитировали отрывок, он напоминает монархам, что в предшествующую экспедицию, проплыв сто лиг к западу от Азорских островов, он вдруг заметил необыкновенную перемену в небе и звездах, в температуре воды и состоянии океана; казалось, с севера на юг пролегала черта, за которой все менялось: магнитная стрелка, указывавшая до этого на северо-восток, повернулась точно на северо-запад; море, бывшее до того чистым, оказалось теперь забитым такими густыми водорослями, что он опасался запутаться в них. Когда после перехода этой воображаемой линии он проводил ночные астрономические наблюдения, то оказалось, что Полярная звезда описывает в небе в течение суток круг в пять градусов в диаметре. Для нынешнего путешествия он избрал другой путь: он пошел на юг, в направлении островов Зеленого Мыса, желая достичь линии равноденствия; однако нестерпимая жара и поднявшийся восточный ветер не позволили ему завершить задуманное, он вынужден был повернуть на запад, когда находился на широте Сьерра-Леоне в Гвинее. Несколько дней они изнемогали от жары под знойным, хотя и затянутым тучами небом, но стоило им пересечь упомянутую мнимую черту, как вдруг к великой радости путешественников все чудесным образом изменилось. Они вошли в благодатную полосу, где небо было чистым и ясным, и климат, чем дальше они продвигались, становился все мягче и приятнее, море спокойнее, а ветер тише и благоуханнее. Эти явления полностью совпадали с теми, которые он заметил в предшествующем плавании при пересечении той же черты, хотя это происходило значительно севернее; единственное исключение состояло в том, что теперь он наблюдал иное движение звезд: Полярная звезда, как ему казалось, описывала теперь суточный круг не в пять, а в десять градусов в диаметре, что его чрезвычайно удивило; тем не менее он был уверен, что не ошибся, так как многократно проверил себя новыми наблюдениями с помощью квадранта. В предшествующее путешествие при пересечении мнимой черты на широте Азорских островов самая большая высота Полярной звезды составляла десять градусов, а здесь — пятнадцать.
Все эти обстоятельства, а также некоторые другие соображения вызвали в нем сомнения в общепринятой теории о форме земли. Философы утверждали, что земля имеет сферическую форму, но им ничего не было известно о той части света, которую он открыл. Теперь он пришел к выводу, что известная доселе часть Старого Света действительно имеет шарообразную форму, в этом он не сомневался, однако земля в целом, включая ее новооткрытую часть, имеет форму не шара, а груши, при этом ее узкая часть сильно выступает и достает до неба. Эта высокая часть, как он определил, находится посередине открытого им нового материка точно на экваторе. Все замеченные прежде явления, казалось, подтверждали его теорию. Перемены, которые имели место при пересечении воображаемой черты, идущей с севера на юг, объяснялись, как он полагал, тем, что корабли достигали возвышающейся части земли и, начиная постепенно подниматься к небу, попадали в более чистую, более небесную атмосферу* (* По воспоминаниям Петера Мартира, Адмирал говорил ему, что пройдя полосу нестерпимого зноя и вредоносного воздуха, его корабли начали взбираться на крутизну моря, которое в тех местах подобно высокой горе, упирающейся в небо (прим. авт.).). По этой же причине, думал он, изменялось и направление магнитной стрелки: на ее уклонение к северо-западу оказывали влияние подъем корабля на высоту и смягчение климата. Подобным образом высота стояния Полярной звезды и величина описываемого ею круга зависели от того, с какой точки он ее рассматривал: когда он смотрел на нее с возвышенности, то ее высота, естественно, казалась ему большей, так же как и круг, который она описывала. По мере приближения к экватору все замеченные явления должны проявляться еще отчетливей.
Он также обратил внимание на различия в климате, растительности и облике обитателей этой части Нового Света и Африки. В африканских странах, расположенных на той же широте, стоит невыносимая жара, земля опалена солнцем и бесплодна, жители черны, курчавоволосы, плохо сложены, ленивы и грубы. Здесь же, напротив, хотя и солнце находится в созвездии Льва, климат вполне умеренный, утром и вечером свежо и даже прохладно, покрытая зеленью земля плодородна, много прекрасных лесов, люди более светлокожи, чем даже жители стран, открытых им к северу от этих мест, у всех длинные волосы, они хорошо сложены, отличаются красотой, живым умом и отвагой. А поскольку эти земли также находятся близко от экватора, все указанные особенности, отмечал он, могут объясняться только возвышением этой части земли, уходящей в небесные сферы. Плывя на север через залив Пария, он заметил, что круг, описываемый Полярной звездой, вновь уменьшился, а скорость морского течения увеличилась, под его постоянным воздействием, как уже упоминалось, от материка отделилась часть суши, так образовались прилегающие к материку острова. Это Колумб счел еще одним подтверждением его идеи, что, плывя к югу, он поднимался на высоту, а возвращаясь на север, опускался вниз.
