Оставшись один, Рауль медленно расстегнул мундир, стащил его с плеч, следом сбросил на ковер сапоги и опустился в кресло у растопленного камина. Возле окна на столе для него был сервирован поздний ужин, но есть не хотелось. Уткнув локти в колени, наследный принц Геона сидел и просто смотрел на огонь, не в силах даже о чем-то думать. Может быть, он бы там и уснул, не дойдя до постели — но спустя четверть часа в двери его гостиной постучали. Тихо, словно бы извиняясь, но вместе с тем решительно и настойчиво. Рауль, сперва вздрогнув, резко выпрямился, но тут же понял, что случись самое страшное, стучали бы иначе.
— Натан?— обмякнув в кресле, спросил он.— Уже вернулся? Да не стой там, входи...
Створки дверей приоткрылись, тихо зашуршал шелк, и вместо графа Бервика принц увидел собственную жену. За ее спиной со сконфуженными физиономиями мялись гвардейцы ночного караула. Рауль с трудом выпрямил одеревеневшую спину.
— Амбер?— вяло удивился он. И сделав над собой усилие, поднялся навстречу, сделав знак караульным оставить их наедине.— Что случилось, дорогая?
— Простите, ваше высочество,— тихо сказала она, опуская глаза.— Мне, наверное, не следовало приходить так поздно. Но я пыталась застать вас утром, вчера и сегодня, и...
Рауль вздохнул. Застать его где бы то ни было в последнее время стало непросто. Он взглянул в осунувшееся лицо жены и вспомнил, что не виделся с ней уже, должно быть, больше недели. Нетрудно понять ее беспокойство — она не может не видеть, что происходит вокруг, о болезни ее величества ей, конечно, тоже известно, как и о войне, но кто станет волновать герцогиню подробностями, учитывая ее положение?.. 'Значит, придется мне',— безрадостно подумал Рауль. Потом выдавил из себя тень виноватой улыбки и сказал:
— Садитесь к огню, дорогая. Здесь сквозит из всех щелей, а вам нужно беречь себя.
— Со мной все в порядке, ваше высочество,— отозвалась Амбер. И сделав шаг вперед, остановилась напротив, так близко, что принц уловил исходящий от ее волос знакомый запах еловой хвои и снега.— Я здорова и хорошо себя чувствую, но... Прошу вас, скажите, что слухи врут, и с ее величеством всё обойдется!
Рауль опустил глаза.
— К сожалению,— медленно вымолвил он,— этого я сказать не могу. Государыня при смерти. Надежды нет.
Серые глаза напротив чуть потемнели.
— Я не верю,— твердо сказала она.— Этого не может быть. И что бы там ни говорили лекари, нельзя падать духом, ваше высочество!..
Рауль, всё так же не глядя на нее, улыбнулся криво. Боец, подумал он. И плоть от плоти такого же бойца — они не привыкли сдаваться... Но есть в жизни вещи, перед которыми бессилен даже самый несгибаемый дух.
— Сядьте, моя дорогая,— мягко сказал он, беря ее руки в свои. И все-таки усадив супругу в кресло, опустился в соседнее.— Клянусь именем Танора, я хотел бы, чтоб вы оказались правы, но увы. Дни ее величества сочтены. Быть может, если бы не война...
Он осекся, но Амбер только чуть шевельнула бровью.
— Значит, и это правда,— обронила она, сосредоточенно хмурясь.— Что ж, всё к тому шло,— герцогиня подняла голову и посмотрела в лицо мужу.— Мне никто ничего не говорит, но я все-таки боевой офицер, пусть не видавший ни одного сражения. Прошу вас, ваше высочество! Неужели всё так плохо? Я знаю, юг выстоял, но долина Клевера... Она не могла быть взята! Лагерь Динсмора всего в одном переходе, а там стоит четыре воздушных крыла генералов Лери и Монтрея! Эти люди не знают поражений! А хранители запада своей доблестью могут поспорить с хранителями юга! Даже при условии внезапного нападения наши резервные полки...
Наследный принц, глядя на жену, мысленно крякнул. С воодушевлением, сейчас написанном на ее лице, мог бы поспорить весь боевой генералитет. Бледные щеки Амбер вспыхнули румянцем, серые глаза заблестели — ни дать ни взять ветеран, услышавший рев боевого рога!
— Моя дорогая,— не без труда вклинившись в перечисление возможных тактических ходов, терпеливо проговорил Рауль,— поверьте, мы делаем всё возможное. И обстановка на западе, стараниями наших генералов, не так плоха, как может показаться. Не волнуйтесь так. Вам это вредно.
Амбер, запнувшись на полуслове, взглянула в его усталое лицо и вся как-то словно потухла.
— Простите, ваше высочество,— сказала она, отводя глаза.— Об этом я не подумала.
Умолкнув на миг, герцогиня поднялась с кресла — и в почти в то же мгновение оказалась в объятиях мужа.
— Это вы простите меня, дорогая,— проговорил Рауль, обнимая ее за плечи.— Я знаю, вы хотите как лучше, и я благодарен вам за поддержку — но я уже слышать не могу ни о сражениях, ни о чьей-то доблести. Я совершенно выжат. Стыдно признаться, но я оказался не готов к этой войне — и к тому, что она принесет вместе с собой. Ваше участие греет мне душу, но прошу вас, давайте хоть на четверть часа забудем об этом!
Амбер, склонив голову к его плечу, опустила ресницы.
— Как скажете, ваше высочество,— совсем тихо отозвалась она. И добавила, помолчав:— Если хотите, я останусь здесь, с вами. Если вам это нужно. Господин главный лекарь, конечно, запретил нам...
Рауль улыбнулся. Помянутый господин был известный перестраховщик.
— На то, что он запретил, я все равно сейчас не способен,— негромко фыркнул он, зарываясь лицом в светлые локоны над ее правым ухом.— Но вы ведь можете просто остаться?..
Амбер, слабо улыбнувшись, подняла к нему лицо, и принц, прижав жену к себе, ласково коснулся губами ее губ. Они были мягкие, теплые и пахли лакрицей. Если бы не вся эта нервотрепка, не страх за жизнь государыни, не...
В двери гостиной громко, неровно ударили дважды. 'Натан?',— едва успел подумать Рауль, как в ту же минуту тяжелые створки распахнулись словно от сильного порыва ветра. Обнаружившийся на пороге Франко Д'Ориан, прямой и серьезный, шагнул вперед.
— Ваше высочество,— выдохнул он,— скорее! Королева...
Королева Геона умирала. Об этом говорило всё — и печально-торжественное лицо главного лекаря у ее постели, и склоненные головы троих его помощников, и дрожащие губы госпожи де Вей, которые она безуспешно пыталась прикрыть такой же дрожащей ладонью, и сбившиеся испуганной стайкой у камина ближние фрейлины государыни, заплаканные и испуганные... Опочивальня была полна, в смежной с ней гостиной и вовсе было не протолкнуться от людей, но наследный принц не заметил их. Скорым шагом войдя в комнату, бледный, в не до конца застегнутом мундире, он прошел сквозь расступившийся молчаливый строй придворных и опустился на колени у смертного одра государыни. Спальня наполнилась шуршанием ткани и скрипом кожаных голенищ — придворные вслед за принцем один за другим преклоняли колена, и лишь одинокая приземистая фигура в густой тени балдахина у изголовья не шевельнулась, словно бы обратившись в камень.
— Ваше величество!— выдохнул Рауль, накрыв ладонью маленькую ручку, лежащую поверх одеяла.— Ваше величество!.. Я здесь!
Стефания Первая была в сознании. Она, чуть повернув голову, взглянула на внука, и в выцветших голубых глазах он прочел узнавание. Пальцы под его ладонью зашевелились, губы дрогнули, словно королева пыталась что-то сказать — но вместо слов Рауль услышал лишь тихий одышливый хрип.
— Ваше величество,— вновь повторил он, молясь только, чтобы не подвел голос.— Прошу, не тратьте силы, они вам еще пригодятся...
Он не договорил. Во взгляде королевы, устремленном на него, стояла нежность. Стефания знала, что эта их встреча — последняя, она понимала, что внук это знает тоже, и в последний раз пыталась то ли утешить его, то ли приободрить. Губы ее снова дрогнули, и наследный принц, подавшись вперед, прочел в их движении своё имя. 'Рауль' — и что-то еще, чего он не смог разобрать. Кажется, она просила его о чем-то. 'Рауль... не... не поз... воляй...' Перекошенный рот свело судорогой, и королева обессиленно прикрыла глаза — всего на мгновение, но ее внуку оно показалось вечностью. Он сжал пальцами ее сухую ладошку и еще сильнее подался вперед.
— Ваше величество!— в отчаянии прошептал он. Стефания, вздохнув, подняла пергаментные веки и медленно обвела взглядом темную опочивальню — но не прощаясь, а словно ища кого-то. Краем глаза Рауль отметил короткое, едва различимое движение в тени балдахина, и тут же забыл о нем — государыня, еще раз вздохнув, вновь обратила к нему свой взор. Лицо ее на миг исказила судорога, когда-то бывшая улыбкой. 'Рауль... ты теперь... король',— беззвучно прошептали иссохшие губы, а лежащая в его ладони рука вздрогнула и обмякла. Морщинистые веки сомкнулись. Его высочество, резко выпрямившись, впился взглядом в лицо королевы — и тут же, издав невнятное восклицание, уронил голову на покрывало. В комнате стало тихо. Только изредка со смолистым треском лопалась кора поленьев в очаге да глухо гудел в каминной трубе ветер: никто из тех, кто молчаливым караулом окружал сейчас массивную кровать в центре спальни, не смел шевельнуться или поднять взгляд. Медленно и тягуче текли минуты.
— Оставьте нас,— наконец произнес Рауль Норт-Ларрмайн, выпрямляясь. Тишина всколыхнулась, вновь наполнившись торопливыми шорохами, тоненько всхлипнула первая статс-дама, заскрипели плашки паркета... Спальня опустела. Мягко, неслышно затворились двери за спиной главного лекаря, что шел последним, и принц с королевой остались одни. Все так же не выпуская руки государыни, ее внук присел на край постели. Повернул голову: теперь, покинув юдоль земную, Стефания Первая казалась спящей. Смерть, словно умыв ее, стерла с чела королевы печать болезни, оставив только спокойствие — безмятежное, вечное как сам ее непробудимый сон. Разгладились морщины, исчезла тревожная складка между бровей, и она вновь стала собой. 'По крайней мере, я успел с ней проститься,— подумал Рауль.— Пусть не наедине, но всё же' Кривая улыбка тронула губы. Участь королей! Ни света, ни тьмы, ни покоя — и вся твоя жизнь, с первого крика до последнего вздоха, не принадлежит тебе... Принц осторожно опустил еще теплую маленькую ладонь обратно на покрывало и, нагнувшись, коснулся губами высокого лба под белым кружевом чепца.
— Теперь вы свободны, ваше величество,— тихо сказал он. Даже сейчас он не смог назвать ее бабушкой. И никогда еще корона, пусть даже пока не надетая, не казалась ему столь тяжелой.
Рауль Норт-Ларрмайн вышел из королевской опочивальни спустя неполный час. Лицо его было бледным, измученным, но глаза так и остались сухими. Он плотно затворил за собою двери, кивнул гвардейцам, при его появлении вытянувшимся во фрунт, и обвел взглядом погруженную в полумрак гостиную. Слава Танору, от всей той толпы, что недавно клубилась здесь, осталось всего несколько человек, не считая гвардейцев: заплаканная камер-фрейлина, главный лекарь, верховный маг и Амбер.
— Франко,— без выражения сказал Рауль,— оставь двух человек у приемной и можешь идти,— он перевел взгляд на главного лекаря:— Приготовлениями займетесь на рассвете. Я погасил огонь в камине и приоткрыл окно. Не тревожьте покой королевы.
Лекарь покорно склонил голову. Статс-дама, сидевшая рядом с ним, отняла платок от искусанных губ.
— Ваше высочество!— умоляюще прошептала она.— Прошу, позвольте мне остаться с ней!.. Я не могу даже думать, что ее величество... там... совсем одна...
Не договорив, она глухо всхлипнула и вновь прижала к губам платок. Застывшее лицо наследного принца чуть смягчилось.
— Я знаю, госпожа де Вей, как вы были преданы королеве. И ее величество любила вас — но теперь она в лучшем из миров, а вы и так не отходили от нее целую неделю. Вам нужно отдохнуть.
Фрейлина возразить не посмела. Опустив плечи, она присела в поклоне и вышла, чуть слышно пожелав всем доброй ночи. Главный лекарь, повинуясь прощальному кивку принца, покинул гостиную следом за ней. Рауль, помолчав, повернулся к верховному магу.
— Благодарю, ваша светлость, что дождались меня,— сказал он, глядя в стену над его правым плечом.— И отдельно за то, что избавили от толпы сочувствующих. Я бы этого сейчас не вынес. Преданность госпожи де Вей ее величеству — ничто в сравнении с вашей, я это знаю, и тем тяжелее мне просить вас о помощи в завтрашней церемонии, но, надеюсь, вы всё же пойдете мне навстречу. Граф Бервик в отлучке и вряд ли вернется даже к утру.
Данстен эль Гроув, также не глядя на принца, медленно склонил голову.
— Конечно, ваше высочество,— ответил он.— Я полностью в вашем распоряжении,— он сделал паузу и добавил:— Как завтра, так и в любой другой день.
— Рад это слышать,— в свою очередь признательно склонил голову Рауль.— Тогда не смею вас больше задерживать.
— Доброй ночи, ваше высочество.
— Доброй ночи.
Верховный маг Геона поклонился принцу, затем герцогине и, не размыкая сложенных за спиною рук, покинул гостиную. Двери за ним закрылись. Амбер, сидящая на низком диванчике у стены, поднялась навстречу мужу.
— Мне так жаль, ваше высочество,— тихо сказала она.— Ее величество... Это невосполнимая потеря для всего Геона. Не представляю, как вам сейчас тяжело, но если я могу хоть чем-нибудь облегчить вашу боль...
'Ваше высочество' — эхом пронеслось в голове Рауля. Как всегда — 'ваше высочество', будто у него нет имени.
— Навряд ли эту боль можно облегчить,— сказал он, не глядя на жену. Прошелся по гостиной, бездумно касаясь рукой знакомых предметов, что в полутьме казались чужими, провел ладонью по лакированной крышке клавесина и остановился у окна. 'Ваше высочество'... Последняя, кто называл его по имени, ушла навсегда. Больше некому. Теперь он король. Почувствовав поползший к горлу тугой комок, Рауль тряхнул головой.
— Сыграйте что-нибудь,— отрывисто попросил он, не оборачиваясь.— Что угодно, погромче... Сыграйте 'Шторм'!
Амбер, бросив взгляд на затворенные двери опочивальни, широко раскрыла глаза:
— Сыграть, ваше высочество? Сейчас?..
— Да!
Герцогиня хотела сказать еще что-то, но, подумав, лишь чуть нахмурила брови и села за клавесин. Откинула крышку, тронула пальцами клавиши, вспоминая мелодию... В пустой тишине гостиной раздались первые грозовые раскаты. С каждым ударом становясь всё сильнее, они мешались с остервенелым ревом волн и свистом ветра, рвались вон из клетки каменных стен — и сердце рвалось за ними. Рауль Норт-Ларрмайн, Рауль Первый, стоял у окна, упершись сжатыми кулаками в подоконник и низко опустив голову. Плечи его вздрагивали.
А за стеной, в темной холодной комнате, у изголовья кровати, слишком большой даже для двоих, уткнувшись коленями в пол и спрятав лицо в складках измятого гербового покрывала, молча, безутешно рыдал другой человек — чье имя было известно каждому, и которого на самом деле никто не знал. Кроме той, что ушла, оставив его одного в темноте.
Оттепель, накрывшая юг в первый день января, на десятый добралась и до столицы Геона. С хмурого неба летел мокрый снег, под копытами лошадей чавкала серо-черная грязь, высокие колеса катафалка то и дело застревали в колдобинах. Сырой студеный ветер пробирался под теплые плащи, но те, кто пришел проститься с королевой Геона, не чувствовали его дыхания. От самого навесного моста по всей кипарисовой аллее, растянувшейся на три сотни локтей, не было ни клочка свободной земли — слуги и мастеровые, конторские и нищая голытьба, мещане и дворянское сословие стояли плечом к плечу, не замечая соседства, и взоры их обращены были к длинной траурной процессии, медленно и торжественно плывущей от дворца к главному храму Танора. Не все из тех, кто провожал взглядами катафалк, помнили восшествие на престол Стефании Первой, но каждый ощущал сейчас неутолимую, сосущую пустоту в сердце — прежний мир со своим привычным укладом канул в небытие, а будущее было туманно, как само это ненастное, горькое утро... Черные плюмажи на головах лошадей, мокрые и обвисшие, неровно трепетали в такт шагам, и вместе с ними дрожали съежившиеся головки алых роз, усыпающих гроб. Серыми вороньими крыльями трепетали под ветром полы гвардейских плащей, и снежно белыми казались лица тех, кто провожал покойную государыню в последний путь: герцога и герцогини Янтарного берега, верховного мага, тройки магистров, графа Бервика и прочих, прочих, кому было не счесть числа. Их коней вели в поводу. Пешком, по щиколотку в холодной грязи они шли за гробом, и тем, кто смотрел на них, оставалось только гадать, что было у них на сердце.
