— Ну, правильно, она сошла с ума после того, как получила себе чужой дар. Я знаю про это.
Ларкин слушал меня со снисходительной улыбкой, и когда я закончила, лишь усмехнулся еще шире.
— Нет, не получила. Марина Драгониш, как была смертной, так смертной и осталась. Да, наличествовало помутнение рассудка, бред, галлюцинации, но силы или дара у нее не было. Она даже ведьминской силы не имела.
— И что это значит? — я пока не могла самостоятельно делать выводы.
— Что силу Линды Маруанти и того паренька, Николаса, получил кто-то еще, — после этих слов Ларкин торжественно улыбнулся и скрестив руки на груди, откинулся на спинку дивана, почти полностью повторяя мою позу.
Глава 36.
— И кто этот кто-то? — поинтересовалась я.
— А вот этого я не знаю, — Ларкин выглядел довольным, словно кот, объевшийся сметаны. — Но, это еще не все. Сила ведьм. Здесь тоже провели ритуал. Только ведьминский, и потому никто из нас и не смог почувствовать остаточные эманации. Но ритуал был. И спроси меня, для чего триста лет назад применяли нечто подобное?
— И для чего? — вопрос-то я задала, как и хотел Винс, но поймала себя на мысли, что не очень хочу знать на него ответ. Вернее, не так — я и так его знаю. Мне об этом вчера говорила Елена Кантемирес, об этом по ее словам меня все время пытается предупредить собственный дар, и именно этого очень не хочет допустить Лекс.
— Триста лет назад группа фанатиков, сбрендивших от собственного величия, хотела возродить Тьму, — торжественно произнес Ларкин и пристально посмотрел на меня, ожидая реакции.
Я молчала, застыв в кресле и не в силах пошевелиться. Мысли сменяли друг друга со спринтерской скоростью. Страшно не было, жутко, впрочем, тоже. Просто...странно как-то. Елена Кантемирес говорила, что она — последняя хранительница Тьмы, что за всю свою жизнь ни разу не призвала свой дар, ни разу не позволила Тьме вырваться из заточения. Но, Елены нет в живых уже несколько десятков лет. Значит ли это, что у Тьмы теперь нет хранителя? И как вообще происходит передача дара? У кого бы спросить?
— Лиза, — тихонько позвал Ларкин. — Ты о чем задумалась?
— О том, что ты мне сказал. Два ритуала связаны между собой, говоришь?
— Нет, они не связаны, совсем. Но, при помощи этих ритуалов можно собрать энергию, достаточную для того, чтобы выпустить Тьму. Ну, не только этих ритуалов, конечно, надо еще один...
— Тот самый, при помощи которого, темные маги отбираю жизненную энергию у смертных, чтобы помочь своим женщинам родить? — вопрос я задала наобум и совсем не ожидала, что Ларкин подпрыгнет на диване и уставится на меня с немым укором во взгляде.
— Ты знала! — укоризненно воскликнул менталист. — И просто издевалась надо мной, пытаясь вытянуть то, что известно мне.
— Нет, — я покачала головой, — не знала. Только что догадалась. Просто, все слишком вовремя произошло.
— Откуда ты знаешь, про третий ритуал?
— Помнишь тот труп, что мы с тобой обнаружили в усадьбе Кавальских? — дождавшись пока Ларкин кивнет мне в ответ, я быстро, но очень подробно пересказала приятелю все, что мне было известно о смерти Сибил Альторро, попыталась почти дословно воспроизвести историю, рассказанную Сольвейгом, и те скупые сведения, что узнала от Лекса.
— Охренеть! — выдал Ларкин, стоило мне замолчать.
И я была с ним как никогда солидарна. Именно так — просто охренительно. Вокруг нас что-то происходит и это что-то, кажется, может перевернуть весь мир.
— Именно об этом меня и пыталась предупредить Елена, — пробормотала я себе под нос и принялась теребить кончик косы.
— Не понял? — теперь пришла очередь Ларкина удивляться.
Глубоко вздохнув. Я рассказала приятелю еще и о вчерашнем видении, разговоре с Еленой, своих отношений с Лексом, обо всем рассказала. Как бы там ни было, о чем бы меня не предупреждал Ройс и как бы потом не злился Алекс — Ларкин мой друг. Наверное, он мой единственный близкий друг, мы с ним думаем одинаково, понимаем, друг друга с полуслова, да и работаем, когда вместе всегда эффективней. Да и я ему доверяла. Именно доверяла, не могла даже предположить о том, что он может предать или воспользоваться полученной информацией в своих целях. Нет, Ларкин не такой, он — честный, преданный науке и знаниям и на него всегда можно положиться.
— Что-то подобное приходило мне на ум, — тихо произнес Винс, когда я закончила. — Но, признаться, не был до конца уверен в том, кто ты для Варанта. Обычно драконы себя так не ведут со своими женщинами. Но, это все не мое дело и не имеет никакого отношения к расследованию убийства наших ведьмочек и к тому, что происходит.
— Винс, мне страшно, — прошептала едва слышно, подтянув колени к груди и обхватив их руками. — Очень страшно. Я не понимаю, почему именно я в центре всего этого.
— Ты уникальна. Дочь заклинательницы и последнего видящего. По большому счету, ты могла получить и дар матери и я удивлен тем, что к тебе перешел не он. Как ни крути, а заклинатели — сильнее видящих. И то, что ты не стала следующей, наводит на определенные мысли. Правда, подтверждений этому у меня нет, но... — он развел руками, как бы демонстрируя мне свою беспомощность.
— Подтверждения чему?
— Тому, что на самом деле, Шалисса была совсем никудышной заклинательницей. Но, здесь может быть и другая причина, к сожалению, я не настолько силен в этом вопросе, надо будет почитать что-нибудь, просмотреть хроники на предмет упоминания того, что именно она сделала, как заклинательница.
— Лекс говорил, что она занималась ритуалом темных магов, ну тем, при помощи которого убили Сибил. Вроде бы Шалисса, — как всегда я непроизвольно поморщилась при произнесении имени женщины, которая произвела меня на свет, назвать ее матерью, я все еще не могла, — принимала активное участие в зачистке и уничтожении документов и записей.
— Да? — удивился Ларкин. — Интересно.
Мы помолчали какое-то время. В голове вертелись мысли о том, насколько все в этом мире зыбко и относительно. Еще несколько месяцев назад, я была обычной выпускницей, не знала ни о каких магах, драконах, ритуалах. Была вполне счастлива и довольна жизнью, передо мной открывались все дороги.
А сегодня, сидя в квартире своего единственного друга, мне приходится думать о конце света.
— Знаешь что, — Ларкин снова поднялся на ноги и сделал несколько шагов в сторону. — Давай не будем лезть в это дело. Расскажи Варанту о том, до чего мы тут додумались. В любом случае, у него больше знаний и возможностей разобраться со всей этой ерундой. А я как-то не слишком хочу оказаться между молотом и наковальней, что обязательно произойдет, если мы и дальше будем совать свой нос в дела сильных и опасных.
И вот странное дело, когда вчера Лекс пытался мне сказать то же самое, когда он запрещал мне лезть в расследование, я злилась и упрямилась, и мне очень не хотелось оставаться в стороне от таких увлекательных и опасных событий.
А сегодня, услышав все то же самое от Ларкина, я от всей души была с ним согласна. Слишком невероятные силы замешаны во всем этом. Мы не справимся, не сможем ничему помешать и...Лекс был прав — мне будет лучше всего там, где до меня никто не сможет добраться. Перспектива провести следующие лет сто в Шартрене замаячила на горизонте и в душе стала расцветать тоска и безысходность. Быть отрезанной от всего мира в каком-то замке, мне тоже не слишком и хотелось.
Мы еще немного посидели, поговорили ни о чем, и я засобиралась, слишком поздно вспомнив о том, что должна уже подъезжать к дому Энрике Сореля. В компании с Ларкиным, время летело незаметно.
— Я сейчас еду к Энрике Сорелю, — похвасталась перед приятелем, желая разрядить атмосферу. — Он пригласил меня в свою мастерскую и хочет нарисовать меня. Называет своей музой и восторгается невиданной красотой.
— Будь осторожна, — хмыкнул в ответ Винс. — Сорель — инкуб. А доктор Варант не из тех мужчин, кто делится своим. Да и потом, драконы с инкубами как-то не очень ладят.
— Но я же не собираюсь флиртовать с Сорелем или что-то такое, — тут же запротестовала в ответ на замечание Ларкина. — Это просто дружественный визит. Я восхищаюсь его работами, он интересен мне, как мастер своего дела, и только.
— Ага, рассказывай, — хмыкнул Винс, — сомневаюсь я в том, что старого инкуба интересует лишь только искусство, и он пригласил тебя чаю выпить. Не поддавайся на его чары и старайся не смотреть в глаза, тогда он не сможет на тебя воздействовать своим даром. А то и моргнуть не успеешь, как окажешься с ним под одним одеялом, а в нашем маленьком сверхъестественном мирке вспыхнет очередная война.
— Какая война?
— Ну, когда после твоей измены, Варант убьет Сореля или Сорель убьет Варанта, их семьи само собой захотят сатисфакции и...пуф! — Ларкин шутливо щелкнул меня по носу.
— Как скажешь! — я шутливо козырнула Ларкину и покинула его квартиру.
Лексу я позвонила уже из машины. Трубку он не взял, и потому мне пришлось оставить ему голосовое сообщение. Я не собиралась скрывать от своего дракона, куда именно направляюсь, как не думала утаивать и цель своего визита. Меня пригласил в гости мой кумир. Гениальный художник, талантливейший мастер из современников — так почему я должна отказываться от возможности пообщаться с ним, только потому, что кто-то там не слишком ладит? Я не дракон и никакого предубеждения против инкубов не имею.
Настроение, упавшее было, после откровений в компании Ларкина, резко улучшилось и, напевая под нос какую-то легкомысленную песенку, слышанную по радио лет сто назад, я отправилась на встречу с героем моих девичьих грез.
Дом Энрике Сореля располагался в самом элитном квартале столицы. Я никогда раньше здесь не была — знакомых среди богатых и знаменитых властителей мира сего у меня не было. И потому оказавшись в их вотчине, с любопытством вертела головой по сторонам, рассматривая дома или, вернее, дворцы и замки, в которых жила богема нашего общества. Огромные территории вокруг были засажены садами и парками, обнесены высокими заборами с коваными воротами — местные жители любили уединение и радели за охрану частной собственности и личной жизни. Наконец, я отыскала адрес, который немногим ранее диктовал мне Энрике.
Самое удивительное было в том, что стоило мне подъехать к высоким воротам, как они тут же распахнулись, говоря о том, что меня здесь ждут. Было приятно, но немного волнительно. Выложенная плиткой подъездная дорожка привела меня к дому. Пятиэтажное строение с башнями, с крытой галереей на третьем этаже, с навесными балконами, увитыми плющом, поражало своим великолепием, и я немного оробела.
Энрике Сорель встретил меня на пороге своего жилища, собственноручно распахнув входную дверь, стоило мне выбраться из машины и застыть на месте, осматриваясь вокруг.
— Я очень рад приветствовать вас, — улыбнулся художник, а у меня участилось сердцебиение от одного лишь звука его голоса.
Пробормотав что-то приличествующее положению, я на подгибающихся в коленях ногах прошла внутрь. Хозяин дома не замолкал ни на минуту, он провел мне обширную экскурсию по своему дому, то и дело, указывая на тот или иной предмет искусства.
— У меня весьма обширная коллекция, — хвастался Энрике, — я потратил почти всю свою жизнь, собирая предметы искусства.
И он продолжал водить меня от картины к вазе, от гобеленов к старинным секретерам. Я лишь улыбалась смущенно и бормотала что-то вежливое, но безразличное. Своих картин он по стенам не развешивал, а я совсем не понимала ничего в искусстве. Все эти стили, жанры, школы и направления были для меня пустым звуком. Это тетя Джинал фанатела от всего этого великолепия, и я уверена, оказавшись здесь, она бы превратилась бы в восторженную девчонку, порхающую от канделябра к статуэтке, от антикварного столика к какой-нибудь вазе, тысячелетней давности.
Подумав о Джинал, я немного загрустила. Тетя обожала искусство и все, что с ним связано и все свое время, свободное от воспитания меня, посвящала ему. Это здорово, когда можешь заниматься любим делом. Когда твоя профессия приносит тебе удовлетворение, а не только средства к существованию. Я завидовала Джинал. Она нашла себя, была цельной личностью, получала удовлетворение от всего, чем занималась в своей жизни.
А я? Поступила в Академию правопорядка из чистого упрямства и теперь из кожи вон лезу, чтобы доказать в первую очередь самой себе, что мне все это нравится и я могу чего-то стоить, как страж. Только вот, кажется, Лекс был прав, когда говорил, что мне стоит сначала самой определиться в том, чего я хочу от жизни. И чем дальше, тем больше я понимаю, что совершенно не вижу себя в роли хранителя и защитника порядка. Ну какой из меня страж, в самом-то деле? А жевать резину и из сил выбиваться, чтобы доказать, что из меня тоже может что-то получиться...
Тяжелый вздох самопроизвольно сорвался с моих губ и вынудил Энрике Сореля, рассказывающего историю создания какой-то картины, замолчать и удивленно на меня обернуться.
— Я вас утомил, — немного грустно произнес он. — Простите, когда начинаю говорить об искусстве, забываю обо всем на свете. Вам не интересно.
— Нет, что вы, — тут же поспешила опровергнуть его слова, — вы очень интересный рассказчик. И сразу видно, что каждая эта вещь много для вас значит, с такой любовью вы рассказываете о своей коллекции, — я мило улыбнулась, опуская ресницы, чтобы Энрике не заметил скуки в моих глазах.
Ну что поделать, если я совершенно ничего в этом не понимаю и могу оценить лишь эстетический вид. Мне нет дела до тысячелетней истории того или иного предмета искусства, я не чувствую запах эпох и не могу по достоинству оценить всю привлекательность того или иного шедевра.
— Давайте я покажу вам свою мастерскую, — внес предложение Сорель, аккуратно придерживая меня под локоть, — выпьем чаю, я похвастаюсь своими новыми работами. Их еще никто не видел. Вы будете первой.
Он знал, чем можно меня завлечь, однозначно. По сравнению со всеми остальными картинами, развешенными в его замке — работы собственно кисти самого мастера были для меня намного более привлекательны. Они обладали какой-то сверхъестественной силой. Завораживали с одного лишь взгляда, тревожили душу и не отпускали уже никогда. Настолько реалистичные, пропитанные тоской, грустью или же, наоборот, весельем и радостью, работы Энрике Сореля всегда привлекали меня.
Вот и сейчас, я с облегчением согласилась принять его предложение, порадовавшись тому, что мне больше не придется слоняться по комнатам этого замка и созерцать огромное скопление всевозможных диковинок, собранных со всех стран и времен. А потому, приняла предложенную руку и потопала, куда повели. А повели меня на третий этаж. Какими-то коридорами и переходами, сквозь залы и просто огромные проходные комнаты. Я совершенно не запомнила обратный путь и про себя решала, что это было — Энрике Сорель таким образом хвастался мне своим богатством или же специально хотел запутать, чтобы я не нашла выход из его берлоги?
Мастерская располагалась в той самой галерее, которая протянулась на весь третий этаж. Это было длинное, не слишком широкое помещение, в виде полусферы, большая часть которой была стеклянной. Честно говоря, лишь одна стена и пол являлись непрозрачными, а вот все остальное было сплошь из стекла.
