— Однако, потом случилось что-то невероятное и необъяснимое! Буквально накануне подписания контракта с представителями фирмы Казале, меня вызвали в Совнарком… Для чего думаете?
С самым серьёзным видом делаю первое, пришедшее на ум предположение:
— Думаю, что для награждения Орденом Красного Знамени за заслуги перед Отечеством.
После моих слов профессор очень долго ржал, да так, что я уже подумал, что у него истерика и, хотел уж было бежать к Надежде Константиновне за нашатырём. Наконец, вытерев платком выступившие слёзы, он меня разуверил:
— Для дачи показаний!
Широко раскрыв очи, я ахнул:
— На Вас было возбужденно дело?!
— К счастью до этого не дошло. В присутствии всех членов Советского правительства, чувствуя себя нашкодившим гимназистом, я ещё раз подробно рассказал крайнюю необходимость иметь собственное производство синтетического аммиака и азотной кислоты и, очень подробно объяснил — почему остановил свой выбор на заказе оборудования по способу Казале, не забыв в деталях нарисовал всю картину моих заграничных мытарств. Также я не забыл напомнить, что окончательное решение о подписании контракта в Риме было дано «Главным Концессионным Комитетом» во главе с Троцким, с которым охотно готов разделить полную ответственность за все последствия.
— В ответ, Председатель Совнаркома Рыков пояснил, что контракт, подписанный в Риме — не может быть утвержден Совнаркомом в виду фашистского режима в Италии. При напоминании, что по предварительному договору мы должны будем выплатить солидную неустойку, он заявил: «Лучше потерять сотню тысяч долларов, чем быть в руках фашистов»…
Я не преминул с изрядным сарказмом заметить:
— Если бы речь шла не о народных, а его собственных «сотнях тысяч долларов» — Алексей Иванович пел бы другие песни и даже возможно — не итальянско-фашистской державной мове.
— …Вопреки ожидаемому, Троцкий не сказал ни слова в мою защиту, а академик Йоффе — подпевал моим противникам, что никак от него не ожидал. После этого я понял, что моя роль в Президиуме ВСХН закончена и действительно: меня больше ни разу не вызывали для консультаций при принятии важных вопросов.
После услышанного напрашивался вполне логичный вопрос и я его задал:
— Неужели, Советское правительство решило отказаться от собственного производства синтетического аммиака, азотной кислоты и следовательно — производства удобрений и взрывчатых веществ?
— Нет, не отказались! Но решили начать сразу с метода Грабера, для чего с немецкой фирмой «И. Г. Фарбениндустри» всю прошлую осень велись переговоры.
Сказать по правде, ни о каком «Казале» — я и слышать не слыхивал, поэтому с убеждённостью дилетанта спросил:
— Так, какие проблемы? Насколько я разбираюсь в химии — этот метод более прогрессивен.
— Кто Вам такое сказал, Серафим Фёдорович? Процесс Казале отличается тем, что он происходит под давлением 750 атмосфер, между тем, как у Грабера не превосходит двухсот. Выгода применения более высокого давления заключается в том, что необходимая аппаратура для процесса делается более компактной, и аммиак сразу получается в жидком состоянии. Многие инженеры были согласны с моей точкой зрения, но Пятаков — стоявший тогда во главе всей промышленности, не разделял моих убеждений.
Ну, что ж… Пожалуй, он прав: иногда конкурентов топят вместе с имеющейся у них передовой технологией. А то, что этот выбор политизирован — даже без очков видно.
* * *
Последовал вопрос, так сказать «на засыпку», после которого уже можно переходить непосредственно «к телу»:
— С той поры много воды утекло, Владимир Николаевич … Леонид Пятаков ныне — в Харькове Председатель Совета Народных Комиссаров Украины и, можно попробовать начать всё заново… Не желаете, случайно?
Ипатьев с едва сдерживающимся раздражение:
— Если бы мне Вас не рекомендовали вполне порядочные люди — с мнением которых считаюсь, я бы непременно решил что Вы надо мной издеваетесь, Серафим Фёдорович! Сейчас, когда страна фактически распалась на удельные княжества…
Не совсем корректно обрываю его гневную, как обвинительную речь на процессе, тираду:
— При всём своём уважении к вашей персоне, Владимир Николаевич, возьму на себя смелость и дерзну Вас перебить и поправить: страна не распалась, а после известных событий прошлой осени — переформатировалась в соответствии с задуманным при её создании устройством.
— «Переформатировалась»?! Что это означает, Серафим Фёдорович? Я Вас опять не понимаю, с вашим «нижегородским новоязом». Объяснитесь!
Тяжело вздохнув, как при вынужденном объяснении элементарнейших истин, начинаю:
— Один современный исторический деятель, имя которого я запамятовал, как-то совсем недавно сказал: «Какую партию в России не создай — всё одно получится КПСС…».
Узрев изумлённые глаза собеседника, едва не хлопнув себя по лбу, поправился:
— …«ВКП(б)», извините за оговорку!
Несколько загрузившись тяжкой думкою, Ипатьев спустя какое-то время вынужден был согласиться:
— Известная доля истины в ваших словах имеется.
— Союз Советских Социалистических Республик (СССР) — изначально создавался как конфедерация, к которой по мере прихода к власти трудящихся — добровольно присоединялись б другие государства, пока не образовался бы Всемирный Союз Социалистических Республик… Так?
С явной заинтересованностью:
— Именно так, продолжайте.
— Однако с момента подписания союзного договора, в силу целого ряда обстоятельств, субъективных и объективных причин — происходил процесс образования унитарного государства, всё более и более обретающего вполне узнаваемые черты прежней Российской Империи.
Ипатьев возбуждённо:
— С Вами трудно не согласиться, Серафим Фёдорович! Как я раньше уже сообщил, сперва члены Президиума ВСНХ выбирались Съездом Советов Народного Хозяйства, которые собирались ежегодно. Но на самых «верхах» было решено отменить такой порядок: зачем де чиновники народного хозяйства будут выбирать себе начальство? Это очень демократично, но очень неудобно для власти. Гораздо удобнее прямо назначать членов Президиума через Политбюро… А после этого, до известного «тащить и не пущать» — всего один шаг!
Ликующе потрясаю указательным перстом:
— Ну а я Вам про что талдычу, уважаемый товарищ профессор? Ещё бы лет пять — и мы бы имели такую сатрапию, что и древним шумерам не снилась! Конечно мы бы как те, удивили бы весь просвещённый мир — выкопав какое-нибудь новое Чёрное море и насыпав по берегам его Капказкие горы… Но по истечению сравнительно короткого времени — неизбежно бы рассыпались и, в этот раз — уже навсегда.
Где я соврал?
Помолчали, каждый думая о своём, но приблизительно — о том же самом, затем я продолжил:
— Однако, прошлой осенью произошли «известные события»… Не вдаваясь в детали, опуская подробности, не споря что послужило причиной их…
Вдруг, профессор очень встревожено:
— Что с вашим лицом, Серафим Фёдорович?
В панике чувствуя просто океанский прилив крови к щекам — ощупываю их, подбородок и даже уши:
— С моим? А что с ним не так, Владимир Николаевич?
Тот, с изрядной тревогой:
— Оно покраснело наподобие переспелого помидора.
— Вот, как? С чего бы это…?
Через пару минут взяв себя в руки, продолжаю:
— …Так вот, после «известных событий» прошлой осенью — которые смело можно назвать «Третьей русской революцией», всё стало на свои места: СССР — как и задумывалось его создателями, стал наконец-то конфедерацией. То есть добровольным союзом государств, которых насильно никто вместе не держит. Просто у нас, ещё со времён Рюрика, Батыя и Миклухо-Маклая… «Со времён Мамая», извините! …Привыкли к казённому «единообразию», к жизни по директивам из Центра под руководством назначаемых оттуда же начальников… Вот, нет да нет да и, слышится — про «распад», про «развал» и о том, что «всё пропало».
Палец в небо и пророчески вещаю:
— Однако, за летящими во все стороны «щепками», редко кто видит растущий лес.
Сперва опешив, как соляной столб на въезде в библейские Содом и Гоморру, затем с крайне жгучим любопытством:
— И какой же «лес» видится Вам?
— Чаще всего хвойный… Кто такой Кедров, знаете?
У того, лицо передернуло гримасой отвращения:
— Если Вы про того Кедрова, что ныне в Северном Крае княжит — то имею «неприятность» знать лично: это — злой, жестокий и вероломный человек, для которого нет ничего святого.
— А другой там и не адаптируется! Климат уж больно суров, почва скудна и из-под каждой ёлки дикие белые медведи стреляют. Но в данный момент я не про это…
Походив, подумав, собравшись с нужными мыслями:
— До прошлой осени было как? Этого Кедрова могли по приказу из Москвы снять и отправить возглавлять ГПУ в Крым или Кавказ. Или назначить послом в Бразилию — где «среди пампасов бегают бизоны». А могли отфутболить куда-нибудь на Чукотку, крутить оленеводам хвосты. На любом месте, зная, что в любой момент он может очутиться где-нибудь ещё подалее, он прежде не имел стимула зарабатывать авторитет у местного электората.
Ипатьев возмутился:
— А сейчас он его «зарабатывает»? Как во время Гражданской? Пытками да расстрелами?!
— Э, нет… Вы уж не утрируйте, уважаемый Владимир Николаевич! Времена изменились кардинальнейшим образом. Поэтому, хотя данные негативные явления в целом присутствуют — «удельные князьки» прекрасно понимают, что одними репрессиями укрепить власть можно — но вот долго удержать нельзя. Поэтому они будут стараться, что б электорату «жить стало лучше, жить стало веселей». Почему, спросите?
— Почему?
— Потому что, тогда их подопечный электорат — будет через их голову апеллировать к Центру, вот почему! Или к главам соседних регионов, которые могут их проглотить и, даже не кашлянуть при этом.
Мда…
«Покой нам только снится»!
Ожесточённая политическая борьба на всех уровнях продолжается, конца-края ей не видно и только успевай вертеться-поворачиваться… Кто-то выиграл в результате установления такого порядка вещей и оказался «верхом на коне», кто-то проиграл — и очутился ниже уровня плинтуса…
А когда и где как-то иначе было?
Разве что при Адаме и Еве.
Заканчиваю мысль:
— А чтоб подопечному электорату с каждым годом лучше и веселей жилось — надо подымать экономику, строить фабрики и заводы — в том числе и предприятия химии. Иначе, никак нельзя!
* * *
Химик надолго погрузился в какие-то свои мысли, я терпеливо ждал, ему не мешая…
Наконец встрепенувшись, он достал «луковицу» карманных часов — давая знать, что «пора и честь знать!», он сказал:
— Надеюсь, что действительно это так… Но, увы! Вынужден буду наблюдать за дальнейшим развитием событий издалека, ибо получил весьма заманчивое предложение от компании «Bayerische Stickstoff Werke» и, после улаживания всех необходимых формальностей переезжаю в Берлин, где буду работать в лаборатории профессора Франка в области каталитических реакций под большим давлением.
Это было гораздо хуже, чем я даже предполагал в своих самых худших опасениях!
«В реале», Ипатьев эмигрировал в Штаты — будущем союзнике СССР по антигитлеровской коалиции, что куда ни шло… В «альтернативке» же, в саму Германию — которой ещё предстоит стать гитлеровской и, как знать — какие выдающиеся открытия он там совершит, какой газ «циклон Б» выдумает.
Поэтому, если мы с ним сейчас не договоримся, профессора придётся… Хм, гкхм…
Вальнуть!
Не прямо сейчас, конечно — но придётся.
Склонив голову на бок:
— И на каких же условиях, Вы согласились работать на «Bayerische Stickstoff Werke»?
— На все мои открытия компания берёт права, с упоминанием моего имени в патенте и выплатой двадцати процентов, за вычетом расходов — произведенных для выполнения необходимых опытов, связанных с этими изобретениями.
Довольно скептически отмечаю:
— Небывалая для немцев щедрость! Я уже подозреваю — а уж не русский ли, этот ваш профессор Франк?
Тот, с лёгкой — но тщательно скрываемой озабоченностью:
— С последним, я ещё не встречался. А предварительные переговоры вёл с его представителем — Карлом Федоровичем Фрейтагом, родившимся в Москве и до войны 1914-го года жившим в России. Он произвел на меня приятное впечатление, которое при ближайшем знакомстве только увеличивалось и мои отношения с ним не оставляли желать ничего лучшего.
Несмотря на довольно-таки показной оптимизм, в его голосе послышались нотки сомнения и, возликовав в душе — я не преминул вбить в эту трещинку первый колышек:
— Вроде бы уже имели дело с иностранцами, с нашими эмигрантами и должны понимать, Владимир Николаевич, что с этой публикой — ухо нужно держать востро!
— Что Вы имеете в виду, Серафим Фёдорович?
— То, что по вашему приезду в Берлин, условия контракта с «Bayerische Stickstoff Werke» — будут совсем другими. А деваться Вам уже будет некуда — Рубикон перейдён, все мосты сожжены.
Ипатьев не попался на крючок и с изрядно гипертрофированным чувством собственной значимости заявил:
— Тогда я подпишу контракт с любой другой европейской фирмой, а то и вообще — уеду в Североамериканские Штаты.
Приходится от досады прикусить язык и зайти с другого конца.
Озадаченно посмотрев на наручные часы, как бы намекая «пора нам с вами закругляться», я достаточно равнодушным тоном заявил:
— Флаг Вам в руки, профессор! Сказать по правде, я добивался нашей с вами встречи не для того, чтобы выслушать рассказ про ваше житиё-бытиё — хотя всё это было ужасно интересно. Это так — дань вежливости и моему любопытству к столь выдающейся личности…
Тот, тоже:
— Всю нашу встречу терзался, для чего я Вам понадобился, Серафим Фёдорович?
С до крайности извиняющимся видом:
— Да, вопрос то пустячный! Который можно было решить в виде письменного запроса или даже по телефону. Но я дерзнул…
— Да спрашивайте уже, чёрт бы Вас побрал!
Набираюсь с духом и как в прорубь с водой:
— Кого из ваших хороших знакомых, Вы можете порекомендовать на должность главы крупной химической корпорации?
УПС!!!
Глаза профессора, формой стали напоминать наше ночное светило во время массового вылета ведьм в сторону Лысой горы:
— Какой, какой «корпорации»?!
С лихим, но несколько придурковатым видом, отвечаю:
— С названием ещё не решил. Возможно, она будет назваться «Россхимпром», а возможно по примеру Круппа в честь своего первого руководителя — «имени…»… Так кого Вы мне порекомендуете?
