2. Другой библейский сюжет, про который тоже много слов и Пушкин буквально тыкает в него читателя. Это я про историю Блудного сына. Здесь, даже как-то слышала про то, что как раз накануне написания этого цикла Пушкин был воцерковлён и особенно сильно осознал и проникся духом православия. И этому поспособствовала свадьба и проведённая с молодой женой осень на природе в Болдино. Я конечно не слишком православная и, как и положено нашему поколению с огромным трудом соображаю, что если в церковь собралась, то джинсы нужно поменять на длинную, желательно широкую не яркую юбку без разрезов, кофточку или блузку не слишком открытые и декольтированные, не краситься ярко, а на голову платок или накидку обязательно. И каждый раз сборы в церковь приводят к тому, что мелькает ехидная мысль, а оно вообще мне нужно? И вообще, этот дресс-код как-то очень сильно напоминает то, что видела приличным наша впавшая в маразм географичка и классная руководительница. Правда она шла ещё дальше и уверяла, что косметика на лице, серьги в ушах и выставленные открыто коленки в тонких чёрных колготках — это несомненные и однозначные признаки настоящей шлюхи. Ладно не будем про убогих...
Как-то иначе я представляю себе православное воцерковление. Ведь Пушкин фактически глумится над православием. Картинки то явно лютеранские или католические по форме и сюжету. Да и стишки под ними на немецком. Исполнено это все, скорее всего типографским способом. То есть, я с огромным трудом себе представляю проникнутые православной благодатью картинки немецкого происхождения. Ну, да, кто бы сомневался — истинный русский типаж: старик в колпаке и штафорке (режьте, не знаю, что это за предмет туалета или обуви) и сынок с мешком денег, у нас как-то в дорогу чаще еды дают, а деньги уж как получится в котомку или узелок, но не отдельно же и мешком. Вторая картинка: ложные друзья (собутыльники) и бесстыдные женщины. И чего это от такого разгула он потом домой каяться побежит? Насколько понимаю, плохо ему было, и он потому домой вернулся. То есть тут уж лучше изобразить встречу с дикими зверями или разбойниками, болезнь на худой конец. Правда ситуацию пытается исправить третья картинка, где пропивший всё бедолага свиней пасёт. Вот ни разу у нас в деревнях не видела, чтобы свиней пасли, коров, лошадей, баранов, даже гусей, но не свиней. И потом бедолага к фатеру и муттер вернулся и на коленях домой просится... Ну, не выдерживает критики линия про православный библейский сюжет блудного сына, причём Пушкин сам глумится над этой трактовкой, то есть аллегорию с картинками подаёт в самой карикатурной форме. Что есть толстый намёк на то, что к этому сюжету повествование не привязано. Дядя шутит! Неужели не понятно?
3. И что у нас осталось?! Тема неблагодарности детей перед родителями? Падение нравов и распутство Дуни? С таким же успехом можно говорить про осуждение пьянства смотрителя, или недостойную грубость Минского в отношении старого солдата.
Мелковато для Пушкина, не находите!? А ведь весь цикл выполнен в немного провокацинной манере, то есть темы сюжетов все с обязательной подложкой и игрой намёков. Пишется всё в первой половине девятнадцатого века. А это время преклонения перед Европией возведённое если не в культ, то в безумное обожание и подражание. Всех дворянских детишек воспитывают иностранные гувернёры и бонны, в моде всё ОТТУДА, говорят и пишут на французском. А Европия с азартом играет в мистику и масонство, в моде разные игры в кодирование и шифрование разных произведений, стихов, картин, прозы. И Пушкин в эти игры играл с упоением и азартом, образование то европеоидное лицейское. А ещё, Пушкин обожает эпатаж и быть на грани. Он сам признавался, что в дуэлях для него главное не причина и справедливость, а возможность рискнуть, ощутить себя балансирующим на самом краю...
Подражание Европии и слепое копирование, возведено на Руси в абсолют. При этом русское обожание протекает с таким пылом и страстью, что часто думается, что эту бы энергию да на мирные дела. По обеим русским столицам катится обожание Байрона и прочих, а не восхищаться и не подражать Ч. Гарольду для молодых дворян — моветон. То есть тема французской любви у петербургского бомонда на пике моды и имеет массу приверженцев и последователей. А ведь на престоле Николай-Палкин и лучше уж мальчиками интересоваться, чем быть замешанным в делах супротив короны. Сенатская площадь была не так давно и ещё живы многие обитатели Нерчинских и Акатуйских рудников от которых голубая кровь никого не спасла...
И в свете сказанного давайте перечитаем повесть.
Как кроме имени "Дуня", "Дуняша" и "Авдотья Самсоновна" называют героиню автор и разные персонажи?
Белкин: "вышла девочка лет четырнадцати", "кокетка", "как девушка видевшая свет", "как наездница в английском своём седле". То есть автор ни разу, кроме первого эпизода не называет героиню чётко девушкой или девочкой, а когда вынужден, использует эпитеты или оборот "как ...", в остальных случаях автор просто повторяет заявленную Выриным роль его "дочери". Впрочем, даже первый раз "девочка" — это не признание женской сути героини, а просто описательная констатация того, что видят глаза, в противном случае пришлось бы сразу всё объяснять и никакой интриги не осталось бы.
Вырин: "Дочка-с", "что за девка", "моего дитяти", "заблудшая овечка моя", "как мать-покойница", "что с возу упало". То есть даже отец избегает жёстких гендерно привязанных наименований. И в конце тоже использует оборот "много их молодых дурочек" — то есть это широкое обобщение позволяющее про Дуню говорить обтекаемо, за компанию с другими такими же...
Единственный персонаж, который чётко и конкретно называет героиню "Прекрасная барыня" — это мальчишка в конце, когда Дуня уже достигла определённого итога и приезжает в дорогой карете с детьми и чёрной моськой.
К чему я прицепилась к таким мелочам? К тому, что Пушкин в своих работах всегда безусловно хирургически точен и ничего не делает просто так. То есть уже по написанному имею полное право поставить знак вопроса в утверждении "Дуня-девушка" или что с ней не так?!
Может я придумала, и пытаюсь увидеть то, чего нет? Отнюдь. Дуня уехала с гусаром, отец волнуется и где он ищет свою "дочь"? Но не находит её "ни в ограде, ни на паперти", то, что в церкви молятся две старушки сказано вскользь, и совершенно точно и конкретно указано, что отец ищет "дочь" в ограде и на паперти, в самой церкви даже не смотрит. То есть её не пускают в церковь? С чего бы это? Ладно, оставим это пока в копилке наших вопросов.
Что же происходит дальше? А дальше довольно грубый, прямой и не склонный к мягкотелости смотритель спрашивает про Дуню у дьяка. Вот только при наличии в церкви священника, Вырин "насилу решился спросить у дьячка". Откуда вдруг такая стеснительность и нерешительность? А ведь станционный смотритель в этой деревне величина не малая, кругом крепостные и обыватели, а он чин четырнадцатого класса в табели о рангах, чин небольшой и равный младшему унтерофицерскому званию, но по сравнению с крестьянами это другое качество, он на порядок выше всех остальных окрестных безродных. И почему тогда он не решается поинтересоваться информацией о своей дочери? К священнику, который есть в церкви и не ушёл после службы, Вырин даже не суётся. Может потому, что Дуню в храм не пускают? Ведь и ищет он Дуню не в церкви. Тоже положим в копилку и пойдём дальше.
В Петербурге Минский живёт не в родовом особняке, а в номере трактира, но при этом почему-то селит Дуню отдельно, то есть имеется причина, почему гусар (по определению мот, кутила и озорник) не живёт под одной крышей со своей пассией. Дуня живёт отдельно с нанятой прислугой в очень хороших условиях, и почему бы не жить ей с ротмистром?... Запишем и этот вопрос.
Когда Вырин приходит к Минскому, то обращается как к оберофицеру. Но тут ротмистр вдруг пытается смотрителя подкупить. Суёт ему ассигнации и очень не мало (несколько пяти и десяти рублёвых бумажек, то есть по минимуму рублей тридцать, к слову, стельная корова тогда стоит полтора рубля), при этом ведёт себя явно скованно и пытается всё сделать тихо и не поднимая шума. А чего гусару бояться, ведь он не насильник, всё по доброму согласию? Поплакала Дуня в пути, подумаешь, ерунда какая. Дальше — больше. Когда Вырин приходит туда, где живёт Дуня, ротмистр вообще лепечет какую-то ерунду: "Чего тебе надобно? — сказал он (Минский) ему (Вырину), стиснув зубы; — что ты за мною всюду крадешься, как разбойник? Или хочешь меня зарезать? Пошел вон!" Вслушайтесь! Ведь это формулировки вполне вписывающиеся в статьи уголовного уложения, зачем Минскому такое сюда вмешивать? А если он уже их упомянул, то следует крикнуть городового и запускать дело по серьёзному обвинению покушения на убийство дворянина и оберофицера или разбой. Но городового никто не зовёт, а Минский снова пытается разобраться келейно — выталкивает старика сам. То есть гусарский ротмистр снова ведёт себя как робкая гимназистка. Значит, есть всем современникам Пушкина понятная причина такого поведения и нерешительности. Современникам Пушкина ясны и видны использованные маркеры, это мы их не видим. Поэтому смело ставим этот вопрос в режим ожидания.
Пьяные бредни Самсона про "пожелаешь ей могилы" пропустим как не слишком важное, это скорее отражение личности и характера Самсона, но себе пометим. А лучше перейдём к более значимому моменту: приезду Дуни "навестить" отчий дом через много лет. Все обращают внимание, что барыня на заброшенной могиле смотрителя рыдала. Но меня смутил момент, когда, узнав о смерти Вырина "прекрасная барыня" говорит детям: "Сидите смирно, а я схожу на кладбище". Странно, не находите? Она ведь приехала отца родного проведать с детьми, значит, планирует их показать. А на могилу к дедушке их не берёт. В такой ситуации и при раскаянии предъявить родных внуков пусть даже на могиле — это настолько естественно, что серьёзное недоумение вызывает то, что Дуня детей оставила сидеть в карете. Это даже не вопрос, это — ВОПРОСИЩЕ! И не нужно говорить, что она не хочет тащить маленьких детей на кладбище. В эти годы люди семьями с малыми детишками как на праздник ходят смотреть на казни, детишек на руках поднимают повыше, чтобы ребёночек ничего из подробностей казни не пропустил. А вы про кладбище. Фи! Глупость какая... Но при этом никто и нигде не говорит, что рыдала барыня именно на могиле Самсона, а не любой другой рядом (мальчишка видит рыдающую именно на этой могиле барыню издали и легко принимает желаемое за действительное). Принадлежность могилы Вырину просто логически следует из вопросов мальчишке, но ведь при этом на известие о смерти Вырина реакция совершенно спокойная, так и чего потом то рыдать?
Что прячет от нас Пушкин за незатейливым банальным сюжетом, в котором он старательно расставил маячки, часть которых (уверена, что далеко не все) я указала?!
Мне здесь видится такой ответ, что наша Дуня совсем не девочка, а мальчик, который носит платья, и которого выдают за девочку. Что в свете нравов высшего общества того времени вполне укладывается в существующие рамки. Белкин — вымышленный автор и рассказчик видимо сам не чужд подобных игр (В описании Белкина в предисловии издателя указано, что "к женскому полу имел великую склонность, но стыдливость имел чисто девическую" — очень характерное поведение гея, который демонстративно волочится за женщинами, но до отношений не доводит), ведь в конце Белкин довольно внятно указывает, что для того, чтобы узнать о судьбе (как мы предположили) привлекшего внимание необычного женственного привлекательного мальчика он специально едет и тратит очень большие деньги — "семь рублей", о которых потом очень сожалеет. Поехал бы обычный мужчина ради того, чтобы узнать про пусть даже очень симпатичную обычную девушку, которую видел давно однажды мельком? Ведь не жениться же он на ней хочет. Ой, сомневаюсь, красивых девушек много, а вот ради такого необычного мальчика "голубой" Белкин поехал, время и деньги потратил. И становится вполне понятно начало, когда впервые увидевший Дуню автор ещё не до конца уверенный, возможно, спрашивает у Вырина о Дуне, и тот с гордостью отвечает "дочка-с"! Что вполне укладывается в характерологический портрет смотрителя. То есть поначалу он, возможно, и возражал проезжающим. Может даже был против такого маскарада, но потом его принял по каким-то причинам, и даже нашёл в нём для себя форму чуть ли не протеста или вывернутой гордости, которую может даже тешить, выставляя своего сына в качестве дочери. Может для Вырина эта ситуация — такое тайное глумление над окружающими или форма мести, фига в кармане, если хотите.
Становится понятно, что мальчика в сарафане никто в церковь не пустит, но и не ходить к обедне в этом православном мире никак нельзя, поэтому Дуня ходит и молится, не входя в пределы храма. Поэтому и отношение к ней со стороны священнослужителей соответственное, ведь грех это по писанию, если муж оденет одежду жены, а жена мужа.
Такой очаровательный мальчик, если его учила мать, которая обладала умением гасить конфликты, вполне может действительно вести хозяйство и то, что почтовая станция — это обособленное самодостаточное образование. То есть, то, что не прошло бы в деревне или маленьком городском квартале, здесь вполне может иметь место. Проезжим, кого не интересуют "особенные мальчики", никакого дела собственно до того мальчик в платье бегает или девочка, главное, чтобы дело было исполнено. А вот для тех, кто в кругу этих французских светских развлечений, такой красивый мальчик в платье — как фонарь в ночи, о чём и рассказывает с гордостью Самсон: "Бывало, всякий похвалит, никто не осудит" (не осудит — проговаривается Вырин, видимо есть за что осуждать), "барыни дарили, та платочком, та серёжками" (а почему бы барыням не развлечься, в дороге скучно, а тут развлечение и при этом не думаю, что всем прохожим девочкам они серьги раздаривают, то есть девочка явно не совсем обычная), "господа нарочно останавливались, чтобы с ней поговорить" (с чего бы столько внимания к простой необразованной девчонке, а вот с мальчиком в юбке даже просто посидеть рядом для заинтересованных — счастье, а может и не просто посидеть, ведь целоваться кто-то научил). Вот и встают на свои места все невнятности и странности.
Вырин — недалёкий, грубый деспотичный, самовлюблённый персонаж и Дуня действительно с ним в паре нивелирует довольно сложное и конфликтное место, каким является казённая почтовая станция. Попробуйте себе представить Дуню по описанию автора: Поразительная красота, позволяющая мальчику выглядеть очаровательной девочкой с большими (надо полагать красивыми) голубыми глазами, которыми умеет играть и кокетничает вполне умело, комплекция субтильная, кожа и волосы хорошие, вот и сложился пасьянс.
Становится понятным и то, почему Минский не живёт с Дуней вместе. При всей модности упомянутого вида развлечений, но официальное сожительство с мальчиком далеко не безобидно для репутации и военной карьеры, армия — это не сборище эпатирующей богемы. Может поэтому Минский и пытается по-тихому выставить отца Дуни и после ведёт себя нелепо. Да и пассажи Самсона про "пожелаешь ей могилы" (это про родную "дочь") тоже укладываются в схему и становятся объяснимыми, ведь с таким грехом только в могилу.
