— Если они не приняли необходимых мер предосторожности, — сказала она, — тогда да, они могли бы.
— А эти меры предосторожности?
— Слишком много вопросов, Уэнделл.
— Я только начинаю. — Он сменил тактику. — Контракт Каспара: могут ли эти сферы быть прикрытием для чего-то другого?
— Например?
— Этот серебряный дождь, о котором вы не хотите говорить. Может ли фабрика в Берлине производить это вещество?
— Нет, — сказала она, качая головой. — "Серебряный дождь" не такой. Это не то, что можно сделать с помощью литейных цехов и токарных станков.
— Значит, химическое вещество? Если здесь есть литейный цех, то, вероятно, поблизости есть и химический завод.
— Это тоже не то, что делают на химическом заводе. — Тихий голосок у нее в голове прошептал "осторожно", но она, несмотря ни на что, продолжала настаивать. — Серебряный дождь — это особый вид оружия. Это требует очень специализированных производственных мощностей, которых просто нет в Германии или Франции. — Или где-нибудь еще на этой планете, добавила она про себя.
Флойд покрутил в руках остатки своего напитка. — Так кто же это делает?
— В том-то и дело, что я не знаю.
— Но вы, кажется, так хорошо с этим знакомы.
— Это можно подготовить, — сказала она. — Просто не на местном уровне. Это означает, что вам нужно будет импортировать его, а затем найти способ его развертывания. — Она подумала о цензоре с его автоматической блокировкой всех форм нанотехнологий. Если бы не существовало какого-то еще нераскрытого способа обойти цензуру, не было бы никакого способа привнести что-то вроде серебряного дождя в E2. Трюк, который Скеллсгард проделала с пневматической дрелью — разобрать ее на простые, прочные компоненты и пронести контрабандой по частям, — тоже не сработал бы. Единственный способ разбить нанотехнологию на более мелкие кусочки и собрать их снова позже — это использовать больше нанотехнологий.
Ритм поезда, стук колес по стыкам рельсов, казалось, подгонял ее мысли вперед, как хлыст.
Хотя это было правдой, что местные технологии на E2 и близко не были достаточно развиты, чтобы производить что-то вроде серебряного дождя — и не будут, по крайней мере, в течение столетия — всегда существовала вероятность того, что агенты слэшеров где-то организовали тайную программу исследований и разработок. Оже на мгновение задумалась над этим, а затем отбросила эту мысль. Никакое количество передовых знаний не могло компенсировать промышленную технологию, все еще застрявшую в эпохе пара. "Серебряный дождь" был невероятно сложным даже с точки зрения нанотехнологий, доступных во временной шкале Оже. Но здесь, на E2, вы не смогли бы изготовить даже простейший элемент нанотехнологии. Вы даже не смогли бы использовать доступные инструменты для создания специализированного оборудования, необходимого для производства даже наименее сложных нанотехнологических компонентов. Со временем можно было бы создать необходимую техническую базу — но не без того, чтобы часть или вся эта волшебная технология просочилась в мир и тем самым изменила его. Контракт с Каспаром, с другой стороны, больше походил на своего рода секретную программу, которая действительно могла бы сработать. Какую бы функцию ни выполняли эти сферы, они были изготовлены с использованием местных технологий и ноу-хау.
Что делало упоминание о серебряном дожде еще более аномальным. Кто-то планировал его использовать: это было ясно. Но они не смогли сделать это в рамках E2 и не смогли протащить контрабандой через цензуру.
Так что они, должно быть, нашли другой способ доставить это. Если ты не можешь войти в дом через парадную дверь, — размышляла она, — значит, ты нашел другой способ проникнуть внутрь.
Ты разбил окно.
Еще один портал? Возможно, такая вещь существовала, но существовала высокая вероятность того, что она также будет поставляться со своим собственным цензором.
Что оставляло одну возможность настолько ужасающе очевидной, что она полностью ее упустила. Если бы они смогли найти выход за пределы АКС, и если бы у них было средство взломать эту оболочку, тогда они могли бы просто доставить серебряный дождь напрямую, распылив его в атмосферу из космоса.
Но, конечно, этого не могло быть. Никто не знал, где находится АКС. Продолжительность переходов через гиперсеть лишь слабо коррелировала с расстоянием в реальных световых годах... и вообще не существовало никакого индикатора направления. Мысли Оже вернулись к аналогии с домом. Гиперсеть была похожа на обширную, извилистую систему подземных туннелей, которые появлялись то тут, то там в подвалах изолированных старых особняков. Но по всему ландшафту было разбросано много-много особняков, и изнутри невозможно было определить, в каком из них появился тот или иной туннель. Окна были заложены кирпичом, двери на засовах, а мансардные окна заколочены досками. Если бы только вы могли сорвать некоторые из этих барьеров, тогда, возможно, вы смогли бы взглянуть на окружающий ландшафт и иметь некоторый шанс идентифицировать дом, в который вел туннель.
Могла ли скорлупа каким-то образом треснуть изнутри?
— Верити, — мягко сказал Флойд. — Есть ли что-то, чем вы хотели бы со мной поделиться?
— Я поделилась более чем достаточным.
— Не с того места, где я сижу. — Он откинулся на плюшевую обивку своего сиденья, изучая ее таким образом, что она почувствовала себя одновременно неловко и, возможно, немного польщенной. На самом деле он был неплохим мужчиной: возможно, немного помятым по краям и нуждающимся в мытье и расчесывании, но она знавала и похуже.
— Мне жаль, Уэнделл, но я сказала вам все, что могла.
— У вас ведь еще даже нет ответов на все вопросы, не так ли?
— Нет, — ответила она, радуясь возможности хоть раз сказать что-то совершенно честно. — Все, что у меня есть, — это кусочки головоломки, которые оставила мне Сьюзен Уайт, которых может быть достаточно, а может и нет, чтобы восстановить ответ. Если это так, то я просто слишком глупа, чтобы понять это.
— Или, может быть, ответ не настолько очевиден.
— Это то, о чем я продолжаю размышлять. Все, что я знаю, это то, что она, должно быть, была ближе к истине, чем я сейчас.
— И посмотрите, какую пользу это ей принесло, — сказал Флойд.
— Да, — ответила Оже, отдавая честь памяти Сьюзен, подняв свой бокал. — Но, по крайней мере, она умерла, пытаясь.
Оже оказалась одна на Елисейских полях, двигаясь по широкому, обсаженному деревьями тротуару среди бурлящего потока толпы. Она помнила, как ехала в поезде с Флойдом, но это конкретное расследование ни к чему не привело. Когда они прибыли в Берлин, то обнаружили, что он покрыт льдом и населен только враждующими племенами диких машин. Поездка была пустой тратой времени: как она могла забыть такую важную деталь? Теперь она снова была в Париже, одинокая и немного грустная, несмотря на жизнерадостное настроение других прохожих. Была середина утра, и все уже были завалены покупками, бакалеей и яркими букетами цветов. Куда бы она ни посмотрела, везде царил буйный цвет — от одежды и вещей парижан до переполненных витрин магазинов и деревьев, увешанных плодами, похожими на драгоценные камни. Автомобили и автобусы проносились мимо в пятнах сверкающего хрома и золота. Даже лошади сияли, словно пронизанные каким-то мягким внутренним светом. Над покачивающимися головами пешеходов возвышалась Триумфальная арка, выкрашенная в тысячи пастельных тонов. Оже понятия не имела, зачем она идет туда и что будет делать, когда доберется. Этого было достаточно, чтобы другие ходоки просто подхватили ее, унося по течению. Вокруг нее пары и компании друзей смеялись и строили планы на вечер. Она почувствовала, что их веселье начинает поднимать ей настроение.
Позади себя она услышала ровный ритмичный звук. Она оглянулась через плечо, сквозь промежутки между людьми, стоявшими сразу за ней, и увидела ребенка, маленького мальчика, идущего примерно в дюжине шагов позади нее. Мальчик был единственным одиноким человеком на улице, и пока он шел — с методичной, заводной медлительностью — другие люди уступали ему место, расступаясь, словно под действием какого-то магнитного отталкивания. Маленький мальчик был одет в красную футболку и шорты, белые носки и черные туфли с пряжками, и она поняла, что где-то видела его раньше, не так давно. Она вспомнила, что тогда у него было йо-йо, но теперь у него на шее висел игрушечный барабан, по которому он отбивал настойчивый ритм, впервые привлекший ее внимание. Мелодия, которую он выбивал, была похожа на сложное сердцебиение. Она никогда не менялась, никогда не замедлялась и не ускорялась.
Маленький мальчик нервировал ее, поэтому она протиснулась вперед в потоке пешеходов. Постепенно барабанный бой затих вдали. Когда она больше ничего не могла слышать, она рискнула оглянуться назад и увидела только плотную массу покупателей и прогуливающихся, и никаких признаков маленького барабанщика. Она продолжала идти быстрым шагом, и когда немного позже снова оглянулась, его по-прежнему не было видно.
Но настроение на проспекте изменилось. Дело было не в мальчике — она была уверена, что никто из других парижан не знал о нем как следует, — а в погоде. Цвета на улице внезапно стали приглушенными и тусклыми, а флаги на Триумфальной арке развевались, как старые серые тряпки. Небо, мгновением ранее безмятежно-голубое, теперь заволокли угольно-черные дождевые тучи. Почувствовав надвигающийся ливень, люди бросились под прикрытие навесов магазинов и входов в метро. Вверх и вниз по Елисейским полям зонтики образовывали неспокойное море колышущегося черного цвета.
Пошел дождь, сначала мелкими каплями, покрывая тротуар пятнистым рисунком, но все усиливаясь, пока не превратился в сплошные струи, похожие на нарисованное стекло, разбрызгиваясь по зонтикам, хлеща из водосточных труб. Люди, которые все еще находились снаружи, возобновили свои попытки найти убежище. Но их было слишком много, и не хватало мест, куда можно было бы убежать. Автомобили и автобусы обрушивали потоки воды на снующие толпы. Люди бросали свои вещи, бросая их на произвол стихии, продолжая свои отчаянные поиски укрытия. Поднялся ветер и перевернул их зонтики, подняв их в небо. Оже, которая остановилась, огляделась по сторонам, наблюдая, как дождь высекает ярость на их лицах. Но она ничего этого не почувствовала. Дождь был теплым и сладким, и от него исходил аромат дорогих духов. Она подняла лицо к небу и позволила ему помазать себя, впитывая его. Это было восхитительно: теплое там, где оно касалось ее кожи, изысканно прохладное, когда скользнуло вниз по горлу. Люди вокруг нее продолжали бежать, поскальзываясь на мокрых камнях мостовой. Почему они не могли просто остановиться и насладиться дождем? — задумалась она. — Что с ними было не так?
Затем текстура дождя изменилась. У нее начало покалывать кожу и глаза. У нее защипало в горле. Она закрыла рот, все еще поднимая лицо к небу, но больше не глотая его. Покалывание усилилось. Дождь, мгновение назад прозрачный, как джин, теперь был стальным и непрозрачным, стекая хромированными полосами. Реки ртути хлынули из канализационных труб и затопили сточные канавы, превратив тротуары в зеркала. Теперь никто не мог встать на ноги, кроме Оже. Все остальные метались вокруг, корчась на земле, пытаясь снова подняться на ноги. Дождь стекал по их лицам, собираясь лужицами в глазах и ртах, словно пытаясь проникнуть внутрь. Лошадь, отделенная от своей повозки, безуспешно билась на улице, пытаясь встать, пока ее ноги не подломились, как палки. Наконец даже Оже отвернулась от неба. Она протянула руку и наблюдала, как отражающие лучи проникают в промежутки между ее пальцами.
Облака начали рассеиваться. Ливень утих, и снова начало проглядывать голубое небо. Дождь постепенно перешел в мелкие струйки, а затем прекратился. Зеркальные тротуары начали подсыхать, когда снова выглянуло солнце. Упавшие люди осторожно поднялись. Даже лошадь каким-то образом встала на ноги.
— Все кончено, — услышала она, как люди с облегчением говорили вокруг нее, когда они возобновили свое продвижение по аллее. Казалось, никого не беспокоило, что они потеряли свои вещи, только то, что серебряный дождь закончился. Улица снова расцвела красками.
— Это еще не конец! — крикнула Оже, единственный человек, стоявший неподвижно, когда пешеходы окружили ее. — Это еще не конец!
Но никто не обратил на нее никакого внимания, даже когда она сложила ладони рупором и закричала еще громче: — Это еще не конец! Это только начало!
Люди проходили мимо нее, не обращая на нее внимания. Она протянула руку и схватила молодую пару, но они вырвались от нее, смеясь ей в лицо. С ужасным чувством неизбежности она смотрела, как они продолжают свой путь к Триумфальной арке. Через дюжину шагов они запнулись и остановились на полпути. Точно в то же мгновение то же самое сделали и все остальные на улице.
На мгновение на Елисейских полях воцарилась абсолютная тишина, тысячи людей внезапно застыли совершенно неподвижно, некоторые в самых нелепых позах. Затем, очень медленно, все как один, они потеряли равновесие и повалились на землю. Их совершенно неподвижные тела усеивали обочины проспекта, насколько хватало глаз. Даже за пределами Елисейских полей на весь город опустилась ощутимая тишина. Ничто не двигалось, ничто не дышало. Тела стали серебристо-серыми, бесцветными.
Все было тихо. В каком-то смысле это было довольно красиво: город, наконец-то освободившийся от своего человеческого бремени.
Затем поднялся ветерок, дующий по всей длине проспекта. Там, где он касался тел, он поднимал с них клубы сверкающей пыли, сплетая их в воздухе, как длинные сверкающие шарфы. Когда пыль осела с тел, он снял сначала их одежду, а затем и плоть, обнажив хромированные кости и серо-стальные каркасы нервов и сухожилий. Ветер усилился, пронизывая даже кости, придавая телам причудливые, абстрактные изгибы, похожие на пейзаж из переплетенных песчаных дюн. Между губами Оже вились клубки пыли, перченой и металлической.
Теперь она кричала, но это было бессмысленно: пошел серебряный дождь, и никто не внял ее предупреждениям. Если бы только они послушали... но что хорошего, спрашивала она себя, принесло бы им это в любом случае?
Она услышала отдаленный ритмичный звук. Вдалеке, в море размытых останков скелетов, осталась стоять одинокая фигура. Маленький мальчик-барабанщик все еще барабанил, все еще очень медленно приближаясь к ней, пробираясь между костями.
— Верити, — мягко сказал Флойд. — Проснитесь. Вам снится кошмарный сон.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вынырнуть из сна, даже несмотря на то, что Флойд легонько тряс ее. Он стоял рядом с ее койкой, его голова была на одном уровне с ее головой, когда она открыла глаза и увидела тускло освещенное вагонное купе.
— Я думала, что вернулась в Париж, — сказала она. — Я думала, начался дождь.
— Вы орали изо всех сил.
— Они не захотели меня слушать. Они думали, что все кончилось... они думали, что они в безопасности. — Ей было холодно, она была мокрой от собственного пота.
