— Агенты имперской безопасности ловили беглянку одного из кланов? — хмыкнул я. — Не верится.
— Но это так. Император был в бешенстве, узнав, что племянница одного из виднейших людей страны собирается дать вассальную клятву его заклятой сестре. Да, он бросил на мою поимку все силы, спасло меня лишь то, что я уже была в Форталезе, недалеко от самого дворца.
— А откуда он узнал, что ты собираешься в ангелы? — нашел я нестыковку.
Паула покраснела и коварно улыбнулась.
— Я проговорилась. Бахвалилась перед кузенами. Ах да, я же не сказала, перед побегом я избила и связала одного из них, и стреляла в другого. Повезло, не убила, только ранила. В ногу. Так что император был в бешенстве, и это слабо сказано.
Повисло оценивающеё молчание.
'Да уж, боевая девчонка! Ну как она тебе, Шимановский?' — спросил я самого себя.
'Здорово!' — ответил я на этот вопрос. И решил присматриваться к Пауле как можно внимательнеё. Не так она проста, как кажется, даже после своей сокровенной душещипательной истории.
— А потом?
Улыбка.
— Гвардейцы вызвали сеньору Гарсия, та тогда дежурила. Ты видел её, знаешь?
Я кивнул.
— Чтобы приняла решение, что со мной делать — защитить или выгнать. Сеньора же Гарсия меня выслушала и забрала с собой, а в агентов приказала стрелять, если те попробуют пересечь границу дворцового комплекса.
Усмешка.
— Я же не просто так бежала. Выждала момент, чтобы королева была на планете, специально. И в разговоре с Гарсия попросилась к ней на аудиенцию, объяснив ситуацию.
— Что ищешь политического убежища.
— Да.
— И что королева?
— Его предоставила. — Лицо Паулы озарила лучезарная улыбка. — И разрешила стажироваться в корпусе. Сказала, посмотрит на результаты тестов, а потом Совет решит, брать меня или не брать.
'В общем, почти так же, как и в моем случае, процедура отработанная' — отметил я про себя.
— А дядя?
— А что дядя? — огненноволосая зло усмехнулась — обида до сих пор не вышла из неё, а время раны не залечило. — Дядя дома, на Земле. В Каракасе. Я больше не видела его, не слышала, хотя он предлагал встретиться и помириться. И регулярно шлет письма с чем-то подобным, до сих пор. Но я удаляю их из почтового ящика, не читая, а бумажные конверты, которые он мне как-то умудряется передать, сжигаю на глазах у курьеров. Вот и всё, Хуан, вся моя история.
* * *
История меня впечатлила. Даже с учетом того, что она явно отфильтрованная. Слишком много недосказанностей, слишком много намеков, никаких имен, и вообще... Что-то, отдающеё сказкой, нереальностью. Эдакая Золушка, блин.
А еще, в её рассказе нигде не упоминалась мама, 'сестра дяди'. Аристократка, способная защитить её, во всяком случае в своей собственной семье. Везде только 'дядя' и 'кузены'.
Да, Паула умалчивает гораздо больше, чем говорит. Но все равно доля правды в её словах есть, и история зацепила.
Поскольку я слушал общедоступную, отредактированную версию, приставать с расспросами и уточнениями посчитал ниже своего достоинства — зачем выслушивать разбавленную ложь? Со временем я услышу правду, если мы сдружимся, и она посчитаем меня достойным. Но не раньше. А пока надо просто принять её историю, как данность, и жить дальше. В частности, сходить в столовую и позавтракать.
Само собой, ни тренировки, ни развода у меня не было. И общий завтрак я пропустил. И это хорошо — меня все еще шатало, не хотелось позориться на глазах у всех. Причем шатало периодами — то ничего, почти мог идти сам, то вдруг накатывало так, что стоять, даже держась о стенку, не представлялось возможным. Паула до столовой меня буквально тащила — а она крепче, чем кажется!
В столовой было полно народу — человек двадцать. Для корпуса и этого времени это много. В основном 'выходники', не резервисты даже. Меня встретили с интересом, но знакомиться поближе пока не посчитали целесообразным. Хоть я и начал занятия на 'мозговерте', но пока был не в форме.
Паула набрала мне еды, я начал уписывать за обе щеки — не ел больше суток, и в этот момент меня вновь накрыло. Да так, что я не мог пошевелиться, сидел, вцепившись в столешницу, опасаясь её бросить.
— Что, даже есть не можешь? — вздохнула Паула после нескольких минут бесплодных попыток помочь мне с ложкой и тарелкой.
— Нет. — Я покачал головой. Так хреново мне еще не было.
— И что делать?
— Не знаю. Ждать.
— Еда стынет.
Да, стынет. И я голодный, как лев. А еще на меня смотрят заинтересованные мордашки. Уже поели, но специально не уходят, хотят посмотреть шоу — как я выкручусь.
— Я попробую.
Через силу я отпустил правую руку и взял в неё ложку. Ориентируясь не на данные сенсоров, то бишь вестибулярного аппарата, а на результаты дифференциальных вычислений своего мозга, каково должно быть местоположение и ориентация ложки в пространстве, попытался поднести её ко рту. Получилось со второй попытки. Целых два раза. Но на третьей попытке ложку повело, и содержимое её вывалилось на столешницу.
Паула вновь вздохнула, покачала головой и взяла ложку в руки сама.
— Открывай рот.
Она набрала мне еды и поднесла полную ложку ко рту. Я отрицательно замотал головой, как ребенок, плотнеё сжав губы.
— Открывай, говорю. Сам ты долго будешь.
Я обернулся на пол-оборота в одну сторону, затем в другую. Так и есть, делая вид, что общаются, все внимательно смотрели на меня.
— Ты меня опозорить хочешь? — прошептал я ей.
— Чем?
— Что кормишь с ложечки.
— Ты дурак или прикидываешься? — не выдержала она. — Ты по местной классификации 'раненый'. Не способен делать это сам. Я помогаю. При чем здесь опозорить? Рот открывай!
Но я упрямо покачал головой из стороны в сторону.
Рядом раздался шорох, и на стол передо мной опустился зад знакомого персонажа, которого я хотел бы видеть здесь в последнюю очередь.
— Огонек не понимает, у неё нет нужных аргументов, Ангелито. На самом деле дело не в 'ранении'. — Она взяла ложку из рук опешившей Паулы и сама поднесла к моим губам. — Дело в том, что те девочки, которые сидят сзади, и которых ты так стесняешься, возможно, пойдут с тобой в бой. Бок о бок. И вы будете защищать друг другу спину. Ты будешь защищать им спину. А ни дай бог, кого ранят, то и зашивать друг другу кишки. Да-да, Хуанито, придется. А теперь подумай, захотят ли они идти с тобой в бой, захотят ли доверять спину, если ты сидишь и ломаешься, стесняясь их?
Я молчал. Она меня озадачила.
— Доверие, Ангелито. Абсолютное доверие. Своими юношескими понтами, боязнью быть в их присутствии слабым, ты рушишь единственный мост, который может связать тебя и их. Всех их, — окинула она вокруг свободной рукой. — Так что думай, Хуан. Крепко думай.
Я раскрыл рот, позволив ложке с кашей попасть внутрь. Камилла, а это была она, тут же неспешно набрала другую и продолжила кормление.
— Вот так-то лучше. Ну вот, — обратилась она к сидящей рядом Пауле, — а ты его байками какими-то непонятными кормишь!
Та лишь обалдело покачала головой.
К концу завтрака отпустило, доесть я смог сам. Камилла присела рядом, и, повесив на лицо добродушную маску эдакой болтливой дурочки, внимательно и тревожно меня оглядывала, непрерывно щебеча что-то нейтральное. Увиденным осталась довольна. Под конец спросила Паулу о рекомендациях врача и наших планах.
— ...Так что его нужно постоянно трусить, болтать с ним, заставлять мозг работать, — завершила та свою речь. Ей было откровенно не по себе от такого вмешательства, и, кажется, только тут дошло, что я не принадлежу им. Я их напарник, да, но кроме них есть прорва других девчонок, с кем им придется мною 'делиться'.
— А твои девчонки боятся, — констатировала Афина. Даже не спрашивала. Паула красноречиво уставилась в столешницу.
— Почему? — подал голос я.
Они обе перевели глаза на меня и в унисон вздохнули.
— Молодые потому, что. Глупые, — ответила Афина. — Ладно, предложение. Раз такие дела, предлагаю сделать то, что давно уже пора сделать, и что рано или поздно делать придется.
Я недоуменно уставился на неё.
— Знакомиться с аборигенами, — пояснила она. — Вливаться в коллектив. — А ты о чем подумал? Кажется, сейчас для этого самое нужное время. И вместе, коллективно, мы тебя 'прокачаем' — подмигнула она. — Ни на минуту не замолкнем! Вы как?
Вопрос предназначался мне, но я начал привыкать к определенной субординации, и пожав плечами, вопросительно перевел глаза на огненную спутницу.
— Да, конечно, разумеётся... — выдавила та со смешанными чувствами. Собственница в ней, чисто женская составляющая личности, проиграла прагматистке, отдающей отчет, что так будет лучше для неё же самой в первую очередь.
И правда, пора уже знакомиться. Пока я 'ранен' и есть время. Что-то мне подсказывало, когда 'система найдет точку равновесия', его у меня вновь не будет.
— В таком случае, — Камилла поднялась и поманила девчонок со своего стола, — предлагаю именно занять мозги, о чем вам говорила Рамирес. То бишь, заняться русским конкуром. Играть будем не на желания, а на 'пуговицы' — на что-нибудь, лишь бы на что-то. А наш Ангелито покажет всем мастер класс — как должны играть настоящие профессионалы. Ты ведь покажешь, да?
Её лицо озарила довольная улыбка. Сзади же ко мне подошло несколько девчонок её взвода и приготовились перехватить меня, если я, вставая, начну заваливаться. Паула мягко, но красноречиво была отодвинута в сторону.
— Не вопрос! — Мои губы так же растянулись в довольной усмешке.
Этот день закончился Большим Покером. Обедали мы прямо там, в кают-компании — по приказу старших малолетки сбегали в столовую и что-то нам сообразили. Меня мотало из стороны в сторону, но это не мешало видеть лица соперниц и читать по ним их карты. Я проигрывал, бывало, и крупно, но в целом за вечер остался в невероятном плюсе. Жаль, что играли 'на пуговицы', которые в реале оказались именно пуговицами, которые девчонки купили и отдали в течение двух следующих дней. И самое главное, игра велась абсолютно честно и серьезно, хотя при этом большинство девчонок успевало выполнять главную функцию, ради которой мы и сели за стол.
Они 'грузили' меня информацией без жалости, та шла таким потоком, что впору для неё было выводить отдельный канал. Имена, истории жизни, истории попадания в корпус. Приютские истории. Истории происшествий внутри корпуса, во время службы и учебки. Описание самой учебки — у них она не то же, что у меня. Сплетни относительно матерей-командиров и старших офицеров. В том числе, кстати, и про Катарину, о личной жизни которой я узнал многое. Кстати, наши особые взаимоотношения уже толкали людей на мысли, что между нами не все чисто, но пока это были лишь вольные домыслы. И многое многое другое — само собой, запомнил я далеко не всё. В общем, этот день мне понравился.
А еще больше понравилась реакция 'чертовой дюжины', моего взвода. Они заходили в кают-компанию, и вместе, и порознь, что-то делали и с кем-то разговаривали, бросая на меня ревнивые взгляды. Но не сделав попытки заговорить со мной или что-то сказать, уходили. Возвращаясь через полчаса в немного ином составе, но с тем же алгоритмом действий.
Я же понял, что зря столько опасался местных девчонок. Да, у каждой здесь свои тараканы, но общий язык я найду с любой. Во всяком случае, тогда мне показалось именно так.
Глава 15. Обхождение, наука и наука обхождения
Декабрь 2447, Венера, Альфа, Золотой дворец. Корпус королевских телохранителей
Клац. Клац. Клац. Попадание. Снова попадание. Мимо. Попадание. Мимо. Снова мимо. И снова.
Когда я впервые садился в кресло 'мозговерта', я предполагал, что усовершенствование коснется лишь ускорения. Но оказалось, что у процесса есть и иные положительные эффекты. Например, меткость. С тех пор, как я пришел в себя, она возросла существенно. Также улучшились память, внимание и зрение. Я начал понимать местных мастериц, попадающих в такие цели, в которые никто никогда не попадет, ориентирующихся в пространстве так, будто такая штука, как вестибулярный аппарат, заменена у них на гирокомпас. У меня и у самого ориентация в пространстве вышла на уровень. Например, по той лесенке, по которой я бежал на первой дорожке смерти, теперь могу не бежать, не идти, а танцевать. Буквально вчера для пробы ходил по стальному тросу. Успешно! Мой вестибулярный аппарат работает не хуже чем у профессиональных эквилибристов, и это только начало тренировок.
Сейчас же, в данный момент, я отрабатывал одно из важнейших умений для любого бойца — меткость. И сам понимал, что то, что было до 'мозговерта' — ознакомление, детские игрушки.
— Есть, прошел. Зачет. Коэффициент попадания — пятьдесят два процента. Неплохо! — Маркиза пальцами деактивировала голографическую линзу перед лицом, сквозь которую наблюдала за результатами моих стараний. — Молодец, делаешь успехи! Голова не болит?
Я отрицательно покачал головой. Нет, не болит. Но иногда случаются приступы, когда боль разрывает на куски. По словам Рамирес, эта боль будет присутствовать еще долго, пока моя нервная система окончательно не войдет в равновесие. Обычно требуется месяц, для меня он может растянуться на все три, однако после первых двух-трех недель периодичность и сила приступов упадет. И это радовало.
Сегодня прошла ровно неделя с момента моего знакомства с Рамирес. Мы на 'ты', без 'сеньора', она сама попросила называть её так. Выстроила общение по типу 'младший брат — старшая сестра', считая, что в её случае это педагогично. Первые дни она непрерывно наблюдала за мной, ходила по пятам, давала советы и вообще была моим ангелом-хранителем. После же я частенько сидел у неё в кабинете, пил кофе и мы трепались о жизни.
Из бесед с нею я почерпнул очень много интересного об особенностях именно этой установки, стоящей в подземелье дворца. Она отличается от армейских аналогов, а статистика сбоев, действительно, на порядок ниже, чем в королевских войсках. Отличаются так же и методики расшатывания организма, внедрения тех преимуществ, что дает нейронное ускорение. Ведь умение быстро думать без умения эту быстроту применить ничего не стоит. И именно методики раскачки — определяющий момент существования корпуса, главная причина того, что выглядит он так, как выглядит, со всеми своими законами и традициями. Каждая традиция зародилась не на пустом месте, а благодаря тому, что для методик требовались соответствующие условия, соответствующие люди, соответствующих параметров.
Надо сказать, первые дни мне её помощь ой как требовалась! Представьте такую ситуацию: вы взмахиваете рукой, или переставляете ногу, а нога (рука) стоит на месте. Или не стоит, двигается, но с черепашьей скоростью. А в конце ускоряется, смещает твой центр масс, и ты, не успев среагировать, падаешь. Всего лишь оттого, что хотел переставить ногу или махнул рукой. Даже ложку ко рту приходилось приближать медленно-медленно, чтобы не выбиться из графика подноса ложки ко рту!
Я чувствовал себя маленьким ребенком, обучающимся базовой моторике, который ничего не умеёт и все его достижения — не писает в подгузники. Но мое тело училось. Училось использовать новую скорость восприятия, отдавать команды на ней и воспринимать их результат, а так же синхронизировать движения с обычной, общечеловеческой скоростью.
