Сетро глубоко вдохнул, прислушался, стараясь как можно точнее определить направление, опыт работы на слух, у него был не богат, мысленно поплевал через плечо, и ударил не жалея сил. Сейчас, когда рядом стоял Болич, он мог себе это позволить, только отступил на пару шагов в сторону, чтобы не обжечь ненароком своих, если сам вдруг загорится.
Отсюда, с берега, это выглядело не слишком потрясающе, зато тем, кому повезло меньше, было на что полюбоваться. Перед головной машиной, и чуть левее, вспух огромный рыжий пузырь огня, тут же с грохотом лопнувший, растекшийся по прикрытому слежавшимся снегом асфальту багровыми языками пламени. Микроавтобус качнуло, взвизгнули покрышки, пламя лизнуло стекла, ярко осветив десять лиц с округлившимися глазами. Водила, рано поседевший коротко стриженый крепыш, коротко, но в голос матюкнулся, и машина вылетела из огня, жестко подпрыгнув, перелетела бордюр.
Второй пузырь возник справа, и гораздо дальше, совсем не так страшно пыхнув, накрыл огнем запорошенную снегом клумбу, на которой летом пытались местными силами устроить цветочные часы, на радость отдыхающим. Сейчас она ненадолго расцвела, одним ярким оранжевым цветком. Третий пузырь полыхнул огнем прямо за кормой. Машина сильно взбрыкнула задом, но водила вдавил педаль в пол, и огонь только лизнул покрышки и заднюю дверь.
Минивэн шедший сзади, отчаянно заскрежетал тормозами. Прямо перед ним, закрывая водителю обзор, взметнулся огонь. Водиле не хватило реакции, и опыта, отвернуть в сторону, он нечасто оказывался под подобным обстрелом. Он успел воткнуть заднюю передачу, и даже тронуться с места, когда машину накрыло четвертым пузырем. Он вспучился прямо сквозь пол, мгновенно сожрал весь кислород в машине, так, что сидевшим в салоне людям не хватило воздуха, чтобы закричать, и лопнул, выдавив наружу стекла, подняв горбом крышу, заполнив ярким веселым огнем нутро автомобиля.
Никита смотрел на гибель машины, с каким-то отстраненным, бессильным оцепенением. Он мог бы, кинувшись вперед подобрать автомат кого-то из торчковцев, полить гостей дождем свинца, хоть как-то поучаствовать в бою, отвлечь на себя внимание пришельцев, прикрыть ребят из оставшейся машины, тем более она почти прорвалась, уже тормозила, вот-вот распахнутся дверцы, и братва размажет гадов по песку. Но он просто стоял и смотрел. На него снизошло твердое знание, что любое вмешательство бесполезно. Все козыри на руках этих инопланетян, чужих. В том, что они схлестнулись на этой набережной с пришельцами, он уверился полностью. Не бывает таких пушек, способных гвоздить навесом гигантскими огненными пузырями, огненные смерчи не валятся с небес на головы людям, автоматные пули не сгорают искорками сами собой перед целью. И парни из второй машины погибнут, и чуть позже сгорит он, Никита, а потом, наверное, придет черед Коляна, а потом Борисыча. Что же мог не поделить с чужими Борисыч? Где была его голова?
Главный пришелец, тот, что с мечем, поднял вверх руки. Москалев зажмурился, ожидая чего-то очень плохого, а когда открыл глаза, небо расцветилось яркими фейерверками. Разноцветные огненные шары взлетали с новогодним свистом, по крутой дуге рушились на набережную, с причмокивающим уханьем, рассыпались на пламя и искры. Куда подевалась ночь? Вся набережная, между спуском и рестораном, покрылась яркими оспинами огней, и уличные фонари, казалось, стыдливо пригасили свой неяркий желтый свет.
Один из шаров рухнул аккурат на крышу остановившейся уже машины. Он прожег, мгновенно покорежившуюся жесть и, рассыпая вокруг фиолетовые искры, ухнул внутрь. В салоне, среди зеленых и фиолетовых сполохов заметались люди. Вырваться удалось, только троим. Седоватому водиле, и тем двоим, что сидели ближе к выходу. Потом в дверях образовалась толчея, огонь жег людям спины, и каждый стремился вырваться на воздух, не видя и ничего не понимая, кроме одного: вот выход. И рванул бензобак. Совсем не так красочно, как бывает в кино.
А на Сетро вспыхнула одежда. Болич от неожиданности отшатнулся, прикрыв лицо рукой, Юко не растерялся, щедрыми горстями загребая мокрый песок, швырял его в Сетро, в напрасной надежде сбить пламя, а Велка от испуга, дернула рукой с зажатым в кулачке амулетом. Цепочка больно резанула шею, и порвалась. Ночь, торжествуя, коснулась девочки крылом, мягким плащом легла на плечи, небывалой легкостью вошла в грудь. Велка прищурилась, улыбаясь на огни горящих машин, на сладкие запахи людей, на летучий ветер, и страх темноты, что давным-давно поселился в их душах, да так и не был полностью избыт. Она смотрела на окутанного пламенем Сетро, и ночь нашептала ей, что для него это просто неприятность, не более, что Юко и Болич пугаются зря. Еще ее немного тревожил голод, совсем чуть-чуть, ведь амулет все еще оставался в стиснутом кулачке.
-Кажется все?— спросил из огня Сетро.— Да брось это, Юко, само погаснет.
-Ты как, мастер?— осторожно спросил Болич.
Сетро не ответил на вопрос, только махнул пылающим рукавом, дескать, пустяки.
-Трое удирают,— сказал он,— приведи хоть одного живым, очень нужно. Я сейчас плохо вижу.
-Я приведу,— сказала Велка, бочком просачиваясь мимо Болича.
-Куда! Стой!— сказал Сетро, и осекся.— Ты что сделала?
-Ничего,— лунным шепотом ответила девочка-ночь, и улыбнулась.— Я мигом.
Прежде чем Сетро успел ухватить ее горящей рукой за шиворот, Велка скользнула мимо него, к трехметровой гранитной стене, легко прыгнула, уцепилась за гребень, и исчезла по ту сторону.
-Чего-то я в этом деле не понимаю,— сказал Болич, опуская карабин.
Сетро только шипел в бессильной злости. Пока его одежда не сгорит дотла, или пока он не опустит щиты жара, огонь не погаснет. И даже когда пламя перестанет застилать ему глаза, догнать Велку он не сможет. Она быстрей крыла летучей мыши, догнать ее способна разве что пуля... или огненный шар. Пуля Болича догонит девочку, но не остановит, а шар... В ту первую встречу Сетро мог обезглавить вампирку, и спать потом спокойно, теперь он мог сколько угодно браниться, и грозить карами, но послать за ней фаербол, или феникса... проще отрезать себе руку.
Велкино эффектное появление на набережной наблюдали три человека.
Никита Москалев, все не мог найти в себе силы, ни чтобы убраться с этого проклятого места, ни чтобы подобрать оружие, и погибнуть, как остальные. Он стоял и прокручивал в голове дурацкую фразу "горы трупов". Ему хорошо было видно, как главный пришелец окутался огнем, но радости он не испытал, помнил рассказы выживших, что в прошлый раз гость тоже горел. И верно, пылая как танкист, тот не кричал, не катался по земле. Стоял спокойно и, кажется, даже разговаривал со своими спутниками. Потом та низкорослая девица, что крючилась на карачках все время, пока стрелок и гость убивали Никитиных друзей, поднялась с колен, и рванула, как показалось прямо на него. На миг она пропала из виду скрытая парапетом, и вдруг оказалась на набережной, легко, опираясь одной рукой на гребень, вскочила на трехметровую высоту. Словно садовую скамейку перепрыгнула.
Она сразу заметила Никиту, и даже мимолетно улыбнулась ему, приземлившись на асфальт. Москалев только теперь разглядел, что это не низкорослая девица, а просто подросток, девочка, и расслабился, впервые с начала боя. Его отпустила дрожь, ноги подогнулись, он сел на обледеневший асфальт, привалился спиной к колонне, и даже про ''горы трупов'' перестал думать. Легко и радостно улыбнулся девочке вслед.
Вторым был старшина Наворожилов. Его чувство долга, загнанное глубоко в подсознание вспышками, криками и стрельбой, только-только выкарабкалось обратно, заставив взять в руки микрофон автомобильной радиостанции, чтобы доложить в отдел о повторном инциденте на набережной. Другие патрульные все еще прикрывали головы руками, скорчившись между сиденьями. Отсюда берег был не виден, и воображение старшины пережило легкий шок, когда с пляжа на набережную вымахнула маленькая девичья фигурка, и устремилась погоню за удирающими бандитами. Неужели эта пигалица одна уложила столько народу? Он тут же понял, что такого быть не может, и поднес микрофон к губам, вызывая отдел.
Третий наблюдатель находился довольно далеко, и видел происходящее сквозь серую марь ночного прицела. С его места, на крыше девятиэтажного корпуса пансионата берег отлично просматривался в обе стороны, и на многие километры. Он носил творческий псевдоним, Канцлер, но в последнее время частенько подумывал сменить его на, Маэстро, считая, что сумел достичь в своем ремесле такого мастерства, что новое имя не будет звучать насмешкой. Он и был той подстраховкой, о которой не знал Никита Москалев.
Канцлер с неохотой согласился на этот контракт. Операции такого рода больше подходят войсковым снайперам. Им привычно сутками сидеть в засаде, не смея почесаться, под дождем мокнуть, жариться на солнце... Все же согласился. Очень уж жирный был гонорар.
В разгоревшемся сражении Канцлер принял деятельное участие, честно отрабатывая свой хлеб. Клиенты стояли спокойно, как мишени в тире, не делали попыток укрыться, не меняли позиции. Канцлер не имел военного опыта, не такой он дурак, чтобы влиться в стаю диких гусей, но и без опыта ясно, что в перестрелке люди себя так не ведут.
Он всегда работал в корпус, подтверждая так свою высокую квалификацию, но когда первые выстрелы пропали втуне, заподозрил противника в применении продвинутой брони — объяснив этим заодно их малоподвижность. Канцлер стал ловить в прицел их ничем не защищенные головы, и вообще перестал что-либо понимать. Он слышал что-то об электромагнитной броне, якобы разрабатываемой штатовцами, которая, дескать, отклоняет траекторию пули от цели, но ведь это просто байка. Канцлер решил, что настала пора смазывать лыжи, тем более что аванс он честно отработал, а это тоже вкусный кусок но, увидев как загорелся один из клиентов, решил повременить. Он еще раз выстрелил в горящего, надеясь, что его загадочная защита дала сбой, но тот стоял спокойно и горел, не обращая внимания ни на огонь, ни на утяжеленные пули снайпера. Канцлер мысленно плюнул, и вторично собрался отходить, когда маленькая детская фигурка, резво рванула вперед, и вспрыгнула на набережную. Он уже как-то успел прочно связать неподвижность клиентов, с их неуязвимостью, поэтому рывок девчонки послужил для него командой "фас". Канцлер опять замешкался, нет возраст цели его не смущал, он давно отучил себя видеть в прицеле человека. Ребенок, женщина, животное, как только они попадали в перекрестье, становились просто целями. На сей раз, он просто не мог поймать добычу. Драная сучонка двигалась слишком быстро.
Велка пронеслась мимо горящей машины Торчка, пересекла бульвар, мелькнула мимо уазика с бубнящим в рацию старшиной, в два прыжка преодолела длинную клумбу, оставила за спиной оба чадящих минивэна, и припустила за троицей убегающих бандитов. Двое, бежали довольно резво, им уже недалеко оставалось до голых каштанов приморского парка, третий сильно отстал. Он едва ковылял, приволакивая ногу. Проносясь мимо, Велка хлопнула его ладошкой по затылку. Раненый упал, и подняться больше не смог, остался лежать, слабо барахтаясь в грязном снегу.
Сетро бесился от собственного бессилия. Сквозь окутавшее его пламя почти ничего не было видно, и гаснуть оно не собиралось. Давно осыпалась легким пеплом одежда, а огонь все ластился к нему, вылизывая ледяную броню, гладя щеки, перебирая волосы, слабея так медленно, что хотелось выть. Его питала сила, что Сетро вливал в четыре защитных заклинания.
Он не выдержал, и сбросил щиты, оставив один для Юко. Лекарь не мог защитить себя сам. Пламя опало почти моментально, только ноги продолжали гореть — огонь доедал остатки сапог.
-Юко, где-то под ногами должен валяться круглый амулет, найди его. Авл, за мной.
-Как я его найду,— заныл лекарь,— темно как в преисподней.
Сетро его уже не слышал.
Ему не по плечу было выполнить впечатляющий вампирский прыжок. Стену он одолел в три приема. Разгон, прыжок, толчок ногой от стены, потом уцепиться руками за край, и подтянуться.
-Не, я так не смогу,— сказал Болич.
Юко плюнул в ответ и, опустившись на четвереньки, принялся шарить руками в песке. Болич тяжело затрусил вдоль стены, там возле волнолома высилась груда валунов, с нее он надеялся перескочить на набережную.
Велка настигла беглецов, когда до парка оставалось с десяток шагов. Она не стала распускать руки, перемахнула через их головы в мощном тигрином прыжке, развернулась к ним лицом, в изящном пируэте, и запела. Они остановились. Они не слышали звуков, так, что-то новое появилось в свисте ветра, вроде бы как плач... То ли бури завываньем... бури... завываньем...
Двое крепких, тертых жизнью мужчин тяжело дыша, медленно опустились перед девочкой на колени.
Канцлер, наконец, смог поймать Велку в прицел. Прекрасная неподвижная мишень. Там творилось нечто странное, но странного сегодня было так много, а уйти, даже не открыв счет, он считал для себя оскорбительным. До сих пор, Канцлер не оставлял за собой невыполненных контрактов.
Тяжелая пуля ударила Велку в шею, под острым углом, и вышла из правого бока. Девочка не удержалась на ногах, и упала на снег. Двое коленопреклоненных бандитов смотрели на нее поглупевшими глазами. Песня вампира отпускает не сразу.
Сетро увидел, как она падает, он как раз миновал второй микроавтобус. Щелк — вокруг упавшей девочки поднялся непробиваемый щит жара. Глазами, Сетро искал стрелка. Искал и не мог найти.
Болич сумевший таки перебраться на набережную, сорвал с плеча карабин, и завертел головой, ему почудился выстрел.
Велка зашевелилась. Ее воротник был густо испачкан кровью, на снег тоже натекла багряная лужица. Девочка неловко попыталась подняться, оскользнулась, села.
-Больно,— тихо пожаловалась она.
Сетро несся к ней сломя голову. В правой руке яркой искрой горела огненная стрела, готовая сорваться и лететь куда пошлют. Но Сетро по-прежнему не видел врага. Он лихорадочно выколдовывал феникса — огненное заклятие с псевдоинтеллектом. Феникс сам мог найти цель, по ментальным признакам агрессии. Очень сложное заклинание, очень эффективное, и очень энергоемкое. Сетро даже тень мысли гнал, во что станет ему создание феникса.
Канцлер закусил губу. Какой сегодня неудачный день. Обидный промах, девчонка только ранена. Теперь без ошибок, в голову.
Выстрел. Пуля вспыхнула, и рассыпалась окалиной на щите. У Сетро загорелась правая рука, он по-прежнему не знал, куда отправить фаерболт, но вот-вот должен был родится феникс. Болич встрепенулся, повернулся в сторону высоких серых башен пансионата, вскинул карабин, и выстрелил. Он был очень талантлив, этот алкоголик, после единственного выстрела он закинул карабин на плечо и, повернувшись спиной к пансионату, зашагал туда, где под колонной отдыхал контуженный вампирской песней Никита Москалев. Болич никогда не мазал. Не умел.
Сетро опустился на снег, рядом с ослабевшей Велкой, вгляделся в красные зрачки. Она вздохнула, позволила ему пристроить свою потяжелевшую голову на жестких, покрытых ледяной броней коленях.
