Я залез в сеть, стало интересно, изменило что-нибудь моё новое интонирование песен. На удивление Перепев вдруг выстрелил с итальянским и испанским вариантом песни "Сделай первый шаг" в варианте "A far l‛amore comincia tu" и "En el amor todo es empezar". При этом первый вариант взлетел на второе место европейского хитпарада и первое в Италии, а испанский вариант поднялся на второе место в Испании, на пятое в Португалии, но занял первую строчку Billboard-Latina-100. Вся Латинская Америка буквально сошла с ума от этой песни. Я позвал Фреда и ехидно потыкал пальчиком в выведенные мне на ноут данные, а этот арифмометр вместо того, чтобы хотя бы поздравить меня стал думать, как ему можно эту информацию выгодно использовать. Минут пять, может больше, сидел и молча своими шариками шурупил чего-то под своей причёской. Потом встряхнул головой и выдал результат:
— Здорово, конечно, но нам сейчас ничем не поможет. Вот если бы так выстрелила немецкая песня...
Но надо же реально на жизнь смотреть, не может песня на немецком вылезти в лидеры на мировых чартах. Специфика языка, увы. Песню на французском или итальянском будут слушать даже не понимая смысла песни. А на немецком не станут, как не изгаляйся, но не звучит немецкий с музыкой, если это не кричалка вроде Рамштайн. Кстати, немецкий вариант этой же песни "Liebelei" я ведь выложил одновременно с остальными, но эта песня даже в Германии всего на двадцать четвёртом месте, правда поднялась, а то уже съехала на пятьдесят восьмое. Только Аля догадалась подойти и поздравить. Тут уже и мужчины спохватились, но после такого прозрачного намёка, это даже не интересно...
Я продолжал тренировки и пел, пел, пел. Теперь я уже вполне чётко представлял себе, что спокойно пропою половину концерта и даже отобрал себе песни, которые буду петь без фонограммы. У меня в голове начал, наконец, формироваться облик концерта. И оказалось, что порядок нужно менять, а это значит, что и песни, которые буду петь в живую, станут другие. Поверьте, я был очень занят. Когда осталась неделя до концерта, примчался Фред, у него снова начался псих в ожидании. Он оказался вообще жутко возбудимым типом, впрочем, наверно в искусстве иначе и не бывает, но вот в качестве начальника этот ходячий нервяк не очень здорово. Он на меня наехал, что времени совсем мало, а у меня ещё костюма сценического нет. Выдернул меня как морковку из грядки и потащил к костюмерам, только я упёрся, что моими костюмами будет заниматься только Аля, другим я не доверяю. Заехали за Алей, она с утра была со мной в студии, а перед этим ушла в гостиницу. Сгребли все её наброски моих платьев и поехали выносить мозг костюмерам. А чего? На меня тут наезжают, а они будут в стороне отсиживаться? Старинная народная забава, на тебя наехал шеф, сделай так, чтобы твой втык ровненько поделили на всех, тогда ты вроде и не виноват. А гуртом даже батьку лупить легче.
Из Алиных эскизов я выбрал штук пять, ещё накануне, осталось только их найти, с чем умничка-Алечка справилась даже на коленках в машине, и тут две толстые нахальные бабищи начали вякать. Вот только они не учли, что у меня с утра плохое настроение, а у Фреда начался приступ паники. Я минуты три послушал их гундосые оценки и спустил на них даже не собак, я просто лавину на них спустил. При этом ни одного грубого слова, а чёткое и внятное изложение, что в том, что они сотворят не их внучкам замуж за таких же идиотов как их бабушки выходить, а мне идти на сцену, и всё здесь буду решать я. И что главное, в чём они заинтересованы, чтобы при этом у меня было хорошее настроение, потому, что мне предстоит им делиться со слушателями и зрителями. А для того, чтобы у меня было хорошее настроение, мне должно нравиться то, что на мне надето. Поэтому их мнение меня интересует в самую последнюю очередь, в письменном виде поданное в последний день года для того, чтобы я успел их выкинуть до наступления нового года. А чтобы мне понравилось, они должны сделать так, как нарисовала моя личная художник и стилист, которая стоит перед вами. Когда я закончил обе тётеньки напоминали статуэтки японских ритуальных жабок, которые, если им в пасть вставить монетку должны деньги приносить. Монеток в зубах у них не было, а вот глазки выпучились. Мне эффект очень понравился. Я ведь ещё не забыл, что, скорее всего именно эти козы несколько дней назад мою Алю обидели, а я не злопамятный, просто злой и память у меня хорошая. И мою сладкую Няшу обижать я никому не позволю. Пока была пауза и я любовался результатом, одна сумасшедшая с крашенными светлыми кудельками чего-то вякнула, вернее попыталась, но тут по ней и её товарке просто проехал паровоз, это до Фреда дошло, что я сказал, а сказал я правильные и логичные вещи, как это очень любят мужчины и он наконец тронулся от вокзала пыхая дымом и паром. Я бы на месте тётенек, под этот бронепоезд не полез, если жить хочется. Но у них как-то плохо с инстинктом самосохранения, потому, что вякнула чего-то и вторая. Мысленно я с ними уже попрощался, Фреда понесло, я же вижу. И тут я узнал, как кайзеровские солдаты новобранцев к общему знаменателю приводили. При всей скудости немецкого мата, Фред почти не повторялся, хотя разные варианты дерьма и дерьмовый присутствовали неоднократно. А "безголовые тупые жареные квочки" было наверно самым милым эпитетом из перечисленных. Закончил он ярко, красиво и кратко. Он взял пять листов с отобранными платьями, правда два Аля успела выдернуть, не знаю, что уж ей не понравилось, шлёпнул листками по раскроечному столу, воткнул в них свой толстый палец и изрёк: "Сшить! Это! Два дня!". Сценка была достойна жизнеописания Фридриха Великого. Шеф был зол и очень крут. Квочки доказали, что они жареные и промолчали, видимо рудименты ума всё-таки проснулись...
А через два дня у меня появились три платья. Тёмно-серое, графитовое, почти чёрное прямое трикотажное с длинными рукавами и воротником стоечкой под горло. Второе из какого-то материала вроде тафты, сочного винного цвета, но не марсала, как у пальто, оттенок более алый, крой чуть расклешённый от груди, почти балахонной формы с короткими рукавами, с небольшим прямоугольным вырезом, длиной до середины икр, я бы назвал это сарафаном. Последнее платье тёмно жёлтого цвета прямого рубашечного кроя с накладными карманами и поясом на талии, длиной немного ниже колен и рукавом в две трети, вроде как закатанными на пару оборотов. Аля меня заверила, что этот цвет идеально выделит мои красивые глаза. Померил, мне понравились первое и третье. И когда я подумал о том, что в первом буду петь первое отделение, а в третьем второе, я понял, какой будет концерт, я его увидел весь. И не видя ничего перед собой, зашарил по столу в поиске чего-нибудь пишущего, чтобы записать получившуюся последовательность...
Глава 36
Когда я схватил ручку и уже прицелился начать писать на одном из Алиных эскизов, она успела выхватить его из под моих рук, и дала мне чистый лист. Я со всей возможной скоростью стал писать программу концерта, последовательность песен и я как наяву видел каждую песню, как её петь, вернее, как именно я её пою, как двигаюсь, как пережидаю паузы вокала между проигрышами. Я всё видел словно на экране со стороны. А ещё я видел платье. Не настолько хорошо я разбираюсь в материалах, но оно было из чего-то текучего, чёрное, но с прозрачными бесцветными блёсками, которых больше поверху и меньше в направлении подола. И я словно наяву видел, как цветной направленный прожектор наводится именно на платье, стараясь не захватывать голову и особенно лицо. И когда луч красный, всё платье искрится красными всполохами, словно угольки в догорающем костре. В голубом цвете искры голубые и синие и по мне словно течёт вода или просто мокрое само платье. В жёлтом или оранжевом платье выглядит как звёздное небо в центре галактики, где, говорят, так много звёзд, что и без светила на орбите светло, если не как днём, но как в сумерки точно. В белом свете платье сверкает, словно снежинки припорошившие его, причём так ярко, что кажется не чёрным, а белым, этаким сияющим облачком, ведь белый прожектор может освещать меня целиком и даже с нескольких ракурсов. Я видел платье, но не мог объяснить какое оно. Цвет и ткань описать было проще всего. А вот дальше... Я очень старался и пару раз чуть не сорвался на Алю, что она никак не может понять такие простые вещи. Наконец, совместными усилиями мы смогли выяснить, что ворот плотный с вырезом "лодочка" под горло без всякого воротника. Крой можно сказать прямой частично прилегающий, но не так. Ткань мягкая и словно бы сшита или связана вертикальными полосами сантиметра по полтора-два, и как в широкой вязаной резинке, когда четыре петли лицевые, две изнаночные и как ряд за рядом, получается резинка четыре на два. И полоса по четыре лицевых выступает этаким рубчиком, а полоска изнаночных как провал между полосами лицевых. Только в случае моего платья всё сложнее, оно не вязаное, может трикотаж, но эти выступающие и глубокие полосы широкие и совершенно не видно структуры ткани, значит структура мелкая. Платье не облипает грудь и талию, просто чуть их обозначает — оконтуривает, может просто из-за ширины немного прилежит к бёдрам, но тоже не в облипку. Вниз подол падает совершенно прямо, не сужается и не расширяется. Но материал достаточно эластичный, что я могу сделать довольно широкий шаг, если пожелаю. Длина до лодыжек, туфли закрытые, чёрные с блестящими под металл небольшими вставками и тоже обсыпаны стразами. Рукавов как таковых нет. Руки открыты до плечевых суставов. А вместо рукавов на вершине проймы, пришиты за угол по квадрату из той же ткани, что и платье, размер такой, что свисающий квадратный лоскут свободным углом дюймов на пять ниже локтя. Если поднимать или иначе двигать руками, то эти лоскуты могут накрыть плечо, как не длинный рукав, а могут соскользнуть в сторону, полностью обнажая руку.
А второе платье для первого отделения концерта — самое простое, просто снежно белое, вязаное, пушистое с высоким как у водолазки воротом, длинными обтягивающими рукавами, длиной чуть ниже колен, и хочу чтобы подол был срезан косо, справа короче, чем слева на шесть-семь сантиметров. К этому платью изящные белые босоножки из тонких ремешков, хоть считается, что пушистое вязаное платье не должно сочетаться с такими лёгкими босоножками. Чтобы я в таком платье на сцене не ужарился, мне обещали, что оно будет не шерстяное, а из какой-то синтетической или вискозной пушистой нити. Не знаю, как оно будет к моей нежной коже, но меня заверили, что волокно достаточно гипоаллергенно и проблем у меня быть не должно. Я же надеялся, что пару часов я даже в металлическом рыцарском доспехе выдержать смогу. На этом всё. Сил у меня совершенно не осталось. Я рухнул в кровать, и только Аля набрала Фреда и подсунула мне трубку, чтобы я всё ему объяснил. Чего там орал и как бесился Фред я слушать не стал, а вызвал Валерия и с ним в качестве переводчика отправил Алю к портным творить мне платья и обувь. Сам просто вырубился, а радостные зверики, что я никуда не убегаю и можно на меня залезть, тут же заняли свои любимые места. Мне снился какой-то удивительный сон, как я парю в высоте или плыву в глубине, в любом случае ощущение самое удивительное, что тело невесомое и где-то далеко-далеко внизу скользит мелкая и суетливая жизнь, а я неспешно перебираю своими плавниками-крыльями... И когда я проснулся мне казалось, что продолжаю плыть в этом золотистом тумане, и я некоторое время лежал, наслаждаясь ощущениями и слушал самозабвенный храп Хрюши и тихое дыхание Али привычно приткнувшей свой подбородок к моей ключице. Ямочка над ключицей у её подбородочка давно стало любимым парковочным гнёздышком, да я и сам уже привык. Она, вообще, вместо ладошки под щекой предпочитает моё плечо и не даёт повернуться, крепко обняв обеими руками за талию, и часто просыпаюсь со сказочными ощущениями колючих мурашек в отходящей руке, которую мне отлежали, изящная милая головка, как показывает дело — штука достаточно тяжёлая при достаточной экспозиции. Единственный способ с этим бороться, это ночью пару раз сначала столкнуть с ног Хрюшу и обняв Алю аккуратно переложить её на другой бок и на другое плечо, что её вполне устраивает, и она даже не просыпается. А вот если просто вытащить из-под неё плечо, просыпается мгновенно и как слепой котёнок к соску лезет обратно, чтобы уткнуться лбом мне куда-нибудь под ухом...
Само собой, что с утра я услышал остатки ярости Фреда, который вынужден в авральном порядке ублажать мои капризы, а они — немцы народ спокойный и размеренный, привыкший работать по плану и без эмоций. Ага! Подумал про себя, на себя в зеркало посмотри, какие немцы безэмоциональные, обхохочешься. Но честно сказать, мне было совершенно всё равно на его ругань, у меня в голове колыхались части, наконец, сложившегося выступления и я понимал, что оно получилось. Две плаксивые песенки я бы выкинул, но Фред легче согласится отрезать себе палец, чем исключить из концерта хоть одну песню. Может отрезать ему парочку, вон у него их целых десять. Ладно, пусть живёт без звания "Беспалый", я спихнул их в первое отделение. Вообще, по традиции первое отделение обычно делают длиннее, иногда даже не две трети от всего концерта, а даже три четверти, а на второе отставляют самые забойные вещи. И считается, что на перовое отделение больше сил не только у зрителей, но и у артиста, а на второе все уже немного устали и от артиста требуется выложиться, поэтому лучше его сделать короче. Вот только у меня получилось наоборот, первое отделение примерно две пятые, а три пятых — второе. Как я не прикидывал, но перебросить в первое отделение не получалось ни одной песни. Нагрузка будет бешеная, но я был уверен, что справлюсь. А главное — что именно так и нужно сделать, если я рассчитываю получить нужный результат...
Когда Фред немного выдохся, я успокоил его, что два новых платья мне нужны к концерту во Франкфурте, где я должен окончательно всех положить на лопатки, а для этого я должен быть самой красивой корейской девочкой и не немецкой эстрады, а всего мира. На мои слова Фред словно врезался в толстую стеклянную преграду:
— Ты уверена, что тебе стоит выступать в "Königliche Konzerthalle"? Мы же договорились, что решим это после первых двух концертов.
— Да не вопрос. Решим когда договаривались, а сейчас я тебе просто говорю, что буду там петь, и мы всех порвём, как Тузик грелку. А для этого мне нужны новые платья и толковый мастер по свету, чтобы грамотно светил в меня разноцветным светом, так как я ему скажу и без всякой самодеятельности и личного мнения, как у твоих портняжек...
А сам поехал в репетиционный зал, у меня осталось только полтора дня для полноценных прогонов. И я хотел минимум дважды полностью прогнать получившуюся версию концерта. Заодно я должен был полностью работать уже в новых платьях и туфлях. Фред и Аля настаивали на том, что мне обязательно нужно какое-нибудь украшение на шею и чего-нибудь на руку, хотя бы браслет. Но я упёрся, что у меня и так хватает украшений, в ушах у меня по дракончику и ещё по одному гвоздику. А на руки я ничего не хочу и менять я ничего не стану. Как я сейчас жалел о своём счастливом колечке, но, чего уж теперь... И если Але так сильно хочется, то может взять Валеру и машину, чтобы съездить во Франкфурт, говорят там самые хорошие ювелирные магазины, даже лучше Берлинских или Мюнхенских. Вообще, может вчера меня так пробило на гениальные озарения потому, что у нас вчера был день красоты. С утра нас отдали в салон, где над нами с эСэСовскими замашками издевались с утра и до обеда. Правда, я хитрый, со мной вместе верещала Аля, так, что мне было одному не так скучно. А красота, блин, требует, блин, жертв, блинский блин! И почему именно с меня надо эти жертвы брать? Садисты! Сатрапы! Свободу Юрию Деточкину! Над Алей ещё издевались с масками и шкрабами, а я отстрелялся у маникюрши с педикюршей и ждал ее, принимая ванну с гидромассажем и какими-то жутко полезными травками, из-за чего зелень воды была, как в цветущем болоте. А всё-таки, класс, когда мелкие пузырьки по коже скользят и сок у них в салоне вполне ничего. Ладно, не буду пока взрывать ядерным батоном этот салон красоты... Скоро пришла живая Аля и плюхнулась в соседнюю ванну, не забыв заметить, что я здесь очень хорошо устроился. Долго блаженствовать нам не дали, до чего же завистливые мелочные люди у них работают, нас вытащили из ванных и отправили к парикмахерам. Ну, это мы проходили. Только ждать и терпеть. Аля с моим переводом объяснила, что нужно делать у неё на голове и что на моей. А я закрыл глаза и только как попугай переводил всё, что слышал вокруг с немецкого на русский и с русского на немецкий. Сам отъехал в нирвану, а рот сам переводил в автоматическом режиме. Да по фиг ему, тут кажется даже мозг уже не нужен, я так сросся за это время с немецким, что это был даже не перевод, а словно я просто по цепочке передавал дальше полученное сообщение. Так увлёкся, что, как потом рассказала Аля, я переводил ей на русский даже всю болтовню мастеров между собой, в том числе и то, что они шептали... А по-фиг...
