Это было небольшое оружие с соответственно ограниченной точностью и радиусом действия (общепринятая терминология — такие понятия, как "дальнобойность" и "точность" — лишь отдаленно подходила к гипометрическому оружию). Но оно также очень быстро развивалось. Он настроил масштаб его воздействия, нашел решение в сложной топографии параметров оружия, которые соответствовали определенной точке в трехмерном объеме окружающего пространства.
Он восстановил канал связи с корветом. Отступите.
[И снова, не заставляйте нас делать это, Ремонтуа.]
Оружие выстрелило. На карте "холодных точек" корвета в микроволновом диапазоне внезапно появилась рана: идеально полусферический укус в боковой части корпуса. Криогенные температурные градиенты растекались, как вода вокруг воронки, вращаясь в попытке найти новое равновесие. Пары охлаждающих узлов перешли в неустойчивый режим колебаний.
Оружие снова заработало. Он проделал еще одну дыру в корпусе корвета, на этот раз более глубокую, так что рана получилась вогнутой.
Корвет отреагировал. С неохотой он парировал межкорабельные боеприпасы, применив ряд мер противодействия, в то же время придерживая часть средств для машин ингибиторов.
Оружие раскрутилось в третий раз. Он сосредоточился, заставляя себя рассмотреть решение со всех сторон. Ошибка сейчас может оказаться фатальной для всех участников процесса.
Разряд. Его третья атака вообще не была заметна. Если он правильно подсчитал, то просто проделал сферическую дыру внутри корабля, не задев корпус. Это не затронуло бы никаких жизненно важных внутренних систем. И — его главный козырь — центр последней лунки точно совпадал с центрами двух предыдущих с точностью до микрона.
Он подождал мгновение, чтобы до них дошла точность — и необходимая сдержанность — его атаки, прежде чем снова нанести удар. Следующий удар выведет из строя вашу систему жизнеобеспечения. Поняли сообщение?
Корвет колебался. Секунды текли медленно, и помощники Скейди успели изучить тысячи возможных сценариев реагирования, играя с ними, как дети со строительными блоками, сооружая огромные, шаткие здания из событий и контрсобытий. Почти наверняка они не ожидали, что он обратит оружие против них. Их лучшие разведданные никогда бы не предположили, что он в такой степени контролирует действие оружия. Даже если бы это было так — и даже если бы они рассматривали возможность нападения — они, должно быть, предполагали, что он ударит по двигательной установке их корабля, выведя ее из строя в мгновение ока.
Вместо этого он отпустил их, предупредив. Ремонтуа подумал про себя, что сейчас не время заводить новых врагов.
Больше никаких сообщений не поступало. Он зачарованно наблюдал, как криоарифметические двигатели сглаживают температурные перепады вокруг двух наружных повреждений, делая все возможное, чтобы скрыть их. Затем корвет развернулся, увеличил тягу до предела и скрылся из виду.
Ремонтуа позволил себе мимолетно поздравить самого себя. Он хорошо сыграл эту роль. Его корабль все еще был пригоден для полета, несмотря на полученные повреждения. И все, о чем ему сейчас нужно было беспокоиться, — это о приближающемся скоплении машин ингибиторов. Они прибудут через три минуты.
* * *
Две тысячи километров, затем тысяча, затем пятьсот. По мере приближения его сенсоры с трудом воспринимали скопление машин ингибиторов как единое целое, выдавая совершенно противоречивые оценки расстояния, масштаба и геометрического расположения. Самое большее, что он мог сделать, — это сосредоточить свои усилия на более крупных узлах, улучшив маскировку корпуса, чтобы обеспечить лучшее соответствие наружного вида космическому фону. Он скорректировал вектор тяги, немного снизив ускорение, но направив выхлопные лучи своего корабля в сторону от изменчивого скопления вражеских машин. Выхлопные газы были невидимы, их практически невозможно было обнаружить с помощью методов, доступных Ремонтуа. Он надеялся, что то же самое относится и к инопланетянам, но лучше не рисковать.
Скопления перестраивались, приближаясь. Они были все еще слишком далеко и разбросаны слишком рассеянно, чтобы стать эффективной мишенью для гипометрического оружия. Он также опасался использовать его против них, за исключением случаев, когда это было последним средством. Всегда существовала опасность, что он будет показывать им это слишком часто, предоставляя им достаточно данных, чтобы вызвать ответную реакцию. Такое уже случалось с другими видами оружия: раз за разом ингибиторы разрабатывали эффективные средства защиты от человеческих технологий, включая некоторые из тех, что уже были предоставлены Аурой. Возможно, инопланетные машины вовсе не развивали их, а просто извлекали контрмеры из какой-то древней, запутанной расовой памяти. Это предположение встревожило Ремонтуа больше, чем мысль о том, что они могли разработать свои приспособления и реакции с помощью разумного мышления. Всегда существовала надежда, что один вид интеллекта может быть побежден применением другого, или что интеллект — самонадеянный, склонный к сомнениям — может даже привести к собственному падению. Но что, если в действиях ингибиторов не было никакого разума, а был просто процесс архивного поиска, совершенно бессмысленная бюрократия систематизированного вымирания? Галактика была очень старым местом, и в ней было много умных идей. Более чем вероятно, что ингибиторы уже обладали древними данными о новом оружии и технологиях людей. Если они еще не разработали эффективных ответных мер, то только потому, что система поиска была медленной, а сам архив был сильно разнесен. Это означало, что в долгосрочной перспективе люди ничего не могли сделать. Победить ингибиторов было невозможно, разве что в очень локальном масштабе. Подумайте о галактике, о нескольких ближайших солнечных системах, и все уже было кончено.
Но через канал своей матери Аура сказала им, что это еще не конец. По словам Ауры, существовал способ выиграть время, если не одержать полную победу над ингибиторами.
Обрывки, фрагменты — вот и все, что они смогли почерпнуть из сбивчивых сообщений Ауры. Но из этого шума появились намеки на сигнал. Снова и снова возникала группа слов.
Хела. Куэйхи. Тени.
Это были осколки, отколовшиеся от большого целого, сформулировать которое Аура была не в состоянии, слишком мала для этого. Все, что мог сделать Ремонтуа, — это представить себе общую картину, опираясь на то, что они узнали до того, как Скейди похитила ее. Он верил, что ни Скейди, ни Ауры больше нет, но эти осколки все еще были у него. Они должны были что-то значить, каким бы невероятным это ни казалось. И, что удивительно, между ними существовала четкая связь. Хела и Куэйхи: эти слова имели какое-то общее значение. Но о Тенях он вообще ничего не знал.
Что это были за существа и какое значение они могли иметь?
Агрегат был уже совсем близко. Он начал выстраивать рога по обе стороны от его корабля, темные клешни, мерцающие скрытыми фиолетовыми молниями. В срезанных краях и ступенчатых изгибах теперь можно было разглядеть намеки на кубическую симметрию. Он проанализировал свои возможности, учитывая системы, поврежденные во время атаки конджойнеров. Он пока не хотел использовать гипометрическое оружие и сомневался, что сможет развернуться для второй атаки, прежде чем неповрежденные элементы уничтожат его.
Планета впереди заметно увеличилась в размерах. Он выбросил из головы другую совокупность, но она все еще была впереди, все еще приближалась к хрупкой биосфере жонглеров и ее человеческим паразитам. Половина мира была погружена во тьму, остальная часть — в мраморно-бирюзовый полумрак, испещренный белыми облаками и клубящимися грозовыми тучами.
Ремонтуа решил, что это должны быть мины-пузыри.
За долю секунды в корпусе его корабля, имеющего форму трезубца, открылись отверстия. Еще через долю секунды пусковые установки выбросили во все стороны полдюжины боеприпасов размером с дыню. Корпус зазвенел, когда оружие было приведено в действие.
Затем наступила тишина.
Прошла целая секунда, затем боеприпасы взорвались в точно заданной последовательности. Не было никаких ослепительно-белых вспышек; это были не термоядерные устройства или боеголовки на антивеществе. На самом деле это были всего лишь бомбы в самом широком смысле этого слова. Там, где взорвался каждый боеприпас, внезапно образовалась некая сфера шириной в двадцать километров, похожая на быстро надуваемый аэростат заграждения. Поверхность каждой сферы была морщинистой, как кожура сморщенного фрукта, окрашенной в пурпурно-черный цвет и склонной к тошнотворным всплескам цвета и радиуса границы. Там, где две сферы случайно пересекались — поскольку их боеприпасы находились на расстоянии не более двадцати километров друг от друга, когда они взорвались, — границы слияния мерцали сладковатыми оттенками фиолетового и пастельно-голубого.
Механизмы внутри мин-пузырей были такими же сложными и непостижимыми, как и внутри гипометрического оружия. Были даже странные точки соприкосновения между этими двумя технологиями — странные детали, которые выглядели смутно похожими, что наводило на мысль, что, возможно, они произошли от одного и того же вида или из одной и той же эпохи галактической истории.
Ремонтуа подозревал, что мины-пузыри представляют собой ранний шаг на пути к метрической инженерной технологии строителей завес. В то время как строители завес научились заключать целые космические пространства размером со звезду в оболочки из измененного пространства-времени (с его собственными сверхъестественными защитными свойствами), мины-пузыри создавали нестабильные оболочки шириной всего в двадцать километров. За несколько секунд они вернулись в нормальное пространство-время, исчезнув в вихре экзотических квантов. Там, где они были, локальные свойства метрики проявляли слабые признаки более раннего напряжения. Но снаряды невозможно было увеличить или сделать более долговечными, по крайней мере, с помощью технологии, которой их снабдила Аура.
Боеприпасы, которыми он располагал, уже начали разлагаться. Шары отскакивали один за другим в случайной последовательности.
Ремонтуа осмотрел повреждения. Там, где разорвались мины, разрушенный механизм ингибиторов был выведен из строя. В беспорядочном скоплении кубических элементов виднелись математически ровные изогнутые раны. Молния дугообразно пронизывала разрушенное сооружение, и ее безумное мерцание свидетельствовало ни о чем ином, как о боли и ярости.
Бей по ним, когда они упадут, — подумал Ремонтуа. Он отдал мысленную команду, которая должна была окончательно забросать минами-пузырями окружающие машины.
На этот раз ничего не произошло. Сообщения об ошибках заполонили его мозг: механизм запуска вышел из строя, получив повреждения в результате предыдущей атаки. Ему повезло, что один раз он все же сработал.
Впервые Ремонтуа позволил себе нечто большее, чем мгновение настоящего, леденящего кровь страха. Теперь его возможности были серьезно ограничены. У него не было брони на корпусе: это была еще одна инопланетная технология, которую они почерпнули от Ауры, но, как и инерциальное подавление, она плохо работала в непосредственной близости от гипометрического оружия. Броня корпуса позаимствована у личинок, гипометрическое оружие и мины-пузыри — у другой культуры. К сожалению, были проблемы с совместимостью. Все, что у него осталось, — это гипометрическое и обычное вооружение, но по-прежнему не было четкой цели для атаки.
Корпус содрогнулся, когда из люков были выпущены обычные мины. Небо окрасилось взрывами ядерного оружия. Он почувствовал, как возникшая электромагнитная волна разрушает его импланты, создавая в поле зрения абстрактные фигуры.
Ингибиторы все еще были на месте. Он выпустил две самонаводящиеся ракеты, наблюдая, как они разлетаются на скорости в сто g. Ничего не произошло: они даже не взорвались должным образом. У него не было лучевого оружия, больше ему нечего было предложить.
Ремонтуа стал очень спокоен. Его опыт подсказывал ему, что использование гипометрического оружия ничего не даст, кроме еще одного шанса машинам изучить его функциональные возможности. Он также знал, что волкам еще предстоит захватить одно из орудий, и что он не может допустить, чтобы это произошло сегодня.
Он подготовил команду на самоубийство, представив себе коронку из термоядерных мин, установленных в гондоле инопланетного оружия. При взрыве они должны были вызвать эффектную вспышку, почти такую же яркую, как та, которая последовала бы мгновением позже, когда сработал бы двигатель конджойнеров. По его мнению, было очень мало шансов на то, что зрители оценят что-либо из этого по достоинству.
Ремонтуа настроил свое душевное состояние таким образом, что не испытывал ни страха, ни опасений по поводу собственной смерти. Он почувствовал лишь легкое раздражение из-за того, что его не будет рядом, чтобы увидеть, как будут развиваться события. Во всех существенных отношениях он подходил к вопросу о своей кончине со скучающим смирением человека, который ждет, когда придется чихнуть. Он думал, что в том, чтобы быть конджойнером, есть свои плюсы.
Он уже собирался выполнить команду, когда что-то произошло. Оставшиеся механизмы начали отходить от его корабля, отступая с удивительной скоростью. Помимо машин, его сенсоры улавливали признаки выстрелов из оружия и большое количество движущихся взрывчатых веществ — мин-пузырей, сигнатуры которых слегка отличались от тех, что он использовал. Последовали взрывы антивещества и термоядерных боеголовок, затем струящиеся выхлопные газы ракет и, наконец, одиночный мощный взрыв, который, должно быть, был произведен взрывным устройством крастбастера.
В обычных условиях это не имело бы большого значения, но он ослабил механизм ингибиторов своим собственным нападением. Датчик массы выдал признаки одиночного небольшого корабля, который, как он теперь понял, соответствовал корвету класса Мурена конджойнеров.
Он предположил, что это был тот же самый корабль, который он пощадил. Они развернулись или, возможно, все это время следили за ним. Теперь они делали все возможное, чтобы отвлечь от него внимание машинерии ингибиторов. Ремонтуа, вне всякого сомнения, понимал, что этот жест был самоубийственным: они не могли надеяться вернуться к своей фракции в бою. И все же они приняли решение помочь ему, даже после их предыдущего нападения и его отказа отдать гипометрическое оружие. Он размышлял о типичном мышлении конджойнеров: они без колебаний изменили бы тактику в последнюю минуту, если бы это было сочтено выгодным для долгосрочных интересов Материнского гнезда. У них не было ни чувства разочарования, ни чувства стыда.
Они пытались договориться с ним, а когда это не удалось, попытались взять то, что хотели, силой. Это тоже не сработало, и, чтобы подчеркнуть это, он сделал вид, что пощадил их. Было ли это проявлением их благодарности? Возможно, подумал он, но, скорее всего, это было сделано скорее для тех, кто наблюдал за битвой, для союзников Ремонтуа и других фракций конджойнеров, чем для него самого: пусть они увидят, на какую отважную жертву они здесь пошли. Пусть они увидят, как все начинается с чистого листа. Если двадцать восемь тысяч и одно предложение поделиться ресурсами не увенчались успехом, возможно, этот жест стал бы тем, что изменило ситуацию.
