"Море отступает. Нам надо уходить из этих краев".
И подданные ответили:
"Мы хотим остаться".
"Судьба наша связана с морем, — промолвила королева. — Если решим изменить судьбу, должны изменить обличье".
"Мы согласны," — ответили подданные.
Тогда королева спросила:
"Кем пожелаете стать — чайками, тоскующими о море? Змеями, постигшими мудрость земли? Или королями зеленых лесов — прекрасными оленями?"
Драйм смотрел на Гильду. Королева Инир могла быть так же белолица и темноволоса. Наверное, в самые страшные минуты с губ ее не сходила улыбка, а голос звучал мягко и приветливо. Ей можно было довериться всей душой, не страшась измены — королева Инир не боялась разделить судьбу отверженных.
"В быстрых оленей преврати нас, о королева, в быстрых оленей, летящих зеленой чащей".
— С тех пор появились в здешних лесах белые олени. Говорят, есть среди них олениха с золотой короной на голове.
— Драйм... — начала Гильда и осеклась на полуслове.
В кухню вбежала запыхавшаяся Плясунья.
— Плут вернулся!
* *
*
Впервые Артур поднялся в трапезную. Оружейник, его дочка, Плясунья, музыканты и Плут столпились в противоположном конце комнаты, испытывая явное замешательство. Артур застыл в дверях. Свиту его составляли Драйм и Либурне. Драйм мучался сильнее всех. Все это время он был на короткой ноге с обитателями дома, а теперь ему отводилось место подле короля — пусть короля низложенного.
Артур прищуренными глазами обвел собравшихся. На губах его появилась прежняя чарующая улыбка, так что у Плясуньи забилось сердце и слезы чуть не навернулись на глаза. Даже мрачный Оружейник оттаял.
— Чудесный дом и добрые хозяева, — промолвил Артур.
В два шага пересек комнату, остановился подле стола, жестом пригласил всех садиться. Драйм поместился по правую руку, Либурне — по левую. Остальные сгрудились на противоположном конце. Артур будто и не заметил разделявшего их пространства.
— Наверное, здесь нет ни одного человека, который не пострадал бы по моей вине, — спокойно проговорил он. — Вы отплатили мне добром за зло, я этого не забуду. Сейчас, однако, надо подумать, как справиться с общим врагом — Магистром.
Артур выдержал паузу.
— Сегодня вечером я должен уйти из города. Надо и вам бежать в Дарль под прикрытием королевской дружины.
"Он рассуждает так, будто дружинники уже свободны," — удивился Оружейник.
— Из города лучше выбираться порознь, — подчеркнул Артур. — Вы согласны?
Все, сидевшие за столом, кивнули.
— Важен совет каждого, — настаивал Артур.
Поглядел на Оружейника.
— Вам идти первому, — буркнул тот, невольно вставая. — Если вас поймают, какой толк бежать остальным?
— Прямой, — мягко откликнулся Артур. — Пока я под пытками не выдал, где скрывался.
Он перевел взгляд на Флейтиста.
— Может, нам проскользнуть уже после того, как дружина будет на свободе? -спросил тот. — В суматохе это легче сделать.
— Беда в том, — объяснил Артур, — что дружинники вырвутся ночью, а на ночь ворота запирают.
— Лучше миновать ворота днем, — подал голос Плут. — Дожидаться вечера не стоит — стражники будут особо бдительны. А днем и народу побольше...
Артур на мгновение задумался, остальные ждали его решения.
— Нет, — с явным сожалением произнес он, — днем грим заметнее.
Больше никто ничего придумать не смог.
— Предлагаю, — начал Артур, — двинуться в путь на закате, за час до закрытия ворот. В это время самый большой поток народа, все торопятся вернуться домой до темноты.
Остальные молча согласились и заерзали на скамьях, придвигаясь ближе друг к другу.
Артур продолжал:
— Я пойду первым. Со мной... — он поглядел на Драйма.
— Нельзя мне с вами, — воспротивился тот. — Мне грим не поможет, на любого навлеку беду.
Артур заметно рассердился, но сказать ничего не успел, вмешалась Плясунья.
— Артур, вы должны сделать все, чтобы спастись. Слишком многие ради этого рисковали.
Взгляд Артура остановился на ней. Странное выражение появилось в его глазах. Так радуется человек, наконец-то решив дать себе свободу.
— Как понимаю, — негромко начал он, — после нас с Драймом наибольшей опасности подвергаешься ты. Именно ты узнала Шорка.
Плясунья слушала, затаив дыхание.
— Думаю, поступлю правильно, если возьму тебя с собой.
Плясунья начала подниматься с места, всем видом выражая полную готовность.
Артур скользнул взглядом по лицам остальных.
— Вы согласны?
Оружейник покачал головой.
— Уходить надо поодиночке.
Плясунья в досаде обернулась к хозяину. Сколько можно ее опекать? На прошлой неделе ей исполнилось восемнадцать лет, она уже взрослая и вполне может о себе позаботиться.
— Уходить надо поодиночке, — настаивал Оружейник. — Если одного поймают, у другого останется возможность спастись.
Музыканты одобрительно закивали. Плясунья хотела сказать, что если Артура поймают, ей будет уже все равно.
— В воротах обычно стоят четверо алебардщиков, — вкрадчиво начал Артур. — Прочие отдыхают в караульной. По тревоге выбегут не сразу. Предположим, девушку или меня узнают. Попробуем прорваться силой, — он провел пальцами по рукояти меча. — Во всяком случае, я сумею задержать стражей, пока она убежит. Если же пойдет одна... — Артур закончил обворожительной улыбкой.
Новых возражений не последовало, все только уселись еще плотнее.
Либурне с музыкантами решили уходить втроем; Плут, как всегда, в одиночку. Оружейник с Гильдой могли беспрепятственно покинуть город. А вот Драйм...
— Попытаю счастья, — заявил он. — Последним.
— Нет.
Впервые за столом прозвучал голос Гильды. Артур мгновение разглядывал девушку, удивляясь, почему все с таким вниманием ждут ее слов, и почему это Драйму кровь бросилась в лицо.
— Мне кажется, лучше поступить так, — Гильда изложила нехитрый план.
Оружейник сидел мрачнее тучи.
— Но это же смертельно опасно для вас с отцом! — воскликнул Драйм в отчаянии.
Подобные заявления не могли смутить Гильду. Артур взглядом и жестом пресек возражения Драйма, заключил:
— На том и порешим.
Артур поднялся из-за стола, начали вставать и остальные. И тут только заметили, что все оказались рядом; пустое пространство, разделившее их, исчезло.
* *
*
Несколько часов оставалось на сборы. Оружейник с Флейтистом выкатили во двор большую телегу и осторожно сгружали в нее оружие из тайника. Бережно оборачивали полотном, укладывали на дно, забрасывали соломой.
Либурне рассовывал по мешочкам целебные травы, писал названия, морщился, бормотал что-то: мало, мало успели собрать!
Скрипачу доверили расчесывать парики и бороды, готовить клей. Он изо всех сил старался быть прилежным, но то и дело застывал, устремив взгляд в пространство, руки его опускались, а когда приходил в себя, обнаруживал, что парик лежит на полу, а стол залит клеем.
Плут спал сном праведника — много дней провел в дороге, без сна и отдыха.
Плясунья сидела у зеркала, раздумывая, какой грим выбрать — актеры Дейла и Овайля многому ее научили. Поднялась и сделала несколько шагов по комнате — странной, скользящей походкой, чуть покачивая станом, словно тростник на ветру.
Гильда задумчиво поглядела на нее, завязала в узелок бесценные кисти и краски, помедлила, размышляя, как быть. Взять с собой она могла лишь самое необходимое, Плясунье с Артуром и вовсе предстояло уходить налегке. К тому же следовало позаботиться о еде на дорогу — для всех.
В дверь постучали. Гильда отворила. Посторонилась, пропуская Артура, сама выскользнула за дверь. У Плясуньи тотчас пересохло в горле. Артур неслышными шагами пересек комнату. В руках он держал знаменитый "Грифон".
— Меч придется спрятать тебе. Возьми под накидку.
Плясунья кивнула, не в силах ответить. Приняла из его рук "Грифон". Не удержалась, вынула из ножен, коснулась пальцами сияющего клинка. Артур медлил, не уходил.
— Станцуй для меня.
Плясунья вскинула глаза, спросила севшим голосом:
— Без музыки?
— Без.
— Я давно не танцевала... — начала она, оправдываясь.
Артур ждал. Плясунья заметила, что у него дрожат руки. Он тоже волновался, и это ее ободрило.
Плясунья зажгла свечу и вышла на середину комнаты. Был полдень, но за окном сгустился сумрак. Грозовые тучи ходили с самого утра, никак не могли пролиться дождем. Парило.
Плясунья прыгнула, свернулась в воздухе кольцом, пальцами ног коснулась головы. В руке она держала свечу. Язычок пламени метнулся вверх и опал, казалось, погаснет — осталась только маленькая искорка на фитиле, но пламя вспыхнуло вновь.
Девушка танцевала, перекидывая свечу из руки в руку. Маленький огонек вился в полумраке комнаты.
Огненные точки так же перечеркивали темное небо — далеко на западе, в краю яблоневых садов. Артуру сразу вспомнился теплый летний сумрак, падающие на землю белые лепестки, мягкое дуновение ветра, напоенного ароматами ночных цветов. Рои светлячков. Маленькие, летучие огоньки — леди Арна украшала ими прическу.
Пламя свечи трепетало, желтый язычок тянулся к потолку, сменялся голубым лепестком, а тот — красной искрой. Свеча не гасла в быстрых руках Плясуньи. Девушка остановилась, поднесла огонек к губам. На мгновение высветились ее лицо и руки — и растворились в полумраке. Плясунья задула свечу.
— Я должен сказать тебе, — начал Артур. — Я должен многое тебе сказать...
...На кухне Гильда хлопотала подле очага. Последнее время обитатели дома питались скудно — карман Оружейника не был бездонным, лучшие куски отдавали раненому. Гильде хотелось напоследок порадовать домочадцев. Жирный гусь был ощипан и нанизан на вертел. Присев перед очагом, Гильда поливала гуся стекавшим с него жиром.
По лестнице вприпрыжку спускалась Плясунья. Ворвалась в кухню, встала к столу, осведомилась:
— Чем помочь?
Гильда вручила ей каравай и вернулась к очагу, ни о чем не спрашивая. Плясунья, пританцовывая, резала хлеб.
— А мне он сказал, — выпалила она через минуту, — что, выбери он в первую нашу встречу в таверне меня, а не корону, был бы счастливее. И ему следовало потерять королевство, чтобы это понять...
Тут она умолкла, потому что в кухню заглянул Драйм. Плясунья тотчас вспомнила о каком-то важном деле и упорхнула.
— Я искал тебя, — сказал Драйм Гильде.
— Да? — она вытерла руки о передник и повернулась к нему. В спокойных глазах ее пряталась улыбка.
— Я никуда не уйду из города, — рубанул Драйм.
Гильда взглянула на гуся — не подгорит ли? Сняла передник. Спокойно промолвила:
— Тогда и я останусь.
— Зачем? — опешил Драйм.
— Чтобы тебе не было одиноко, — откликнулась Гильда, подходя ближе и кладя руки ему на грудь.
Драйм и прежде красноречием не отличался, а теперь утратил всякую способность облекать мысли в слова. Не дождавшись ничего, кроме нескольких бессвязных восклицаний, Гильда добавила:
— Должно быть, я в тебя влюбилась.
Драйм резко провел ладонью по лицу.
— Разве в меня можно влюбиться? — спросил он почти грубо.
Впервые в глазах Гильды вспыхнул гнев.
— Моя мать искала отца на пожарище. Неужто не приняла бы его из-за ожогов?
С шипением лопнула на гусе кожица, брызнул жир. "Пускай горит," — подумала Гильда, оказавшись в объятиях Драйма.
Когда они вновь смогли спокойно заговорить, Гильда сказала:
— Сам решай, уходить нам или оставаться. Как только станет известно, что Оружейник бежал, на этот дом найдется много желающих. Вряд ли убережемся.
И, решительно отвергнув всякие попытки Драйма задержаться на кухне, выпроводила его прочь. Кинулась к очагу, спасая гуся. Оружейник вошел и остановился за ее спиной. Воскликнул с отчаянием:
— Гильда, ну почему именно он, можешь ты объяснить?!
— Могу, — не оборачиваясь откликнулась Гильда, подула на обожженный палец. — Разве ты не видишь? Этот человек умеет жалеть и любить.
* *
*
В золотистых лучах заходящего солнца лежала дорога — пыльная, истоптанная сотнями ног. Трава по обеим сторонам была скошена, в вечернем воздухе разливался аромат подсыхающего сена.
Алебардщик Герн отер рукавом влажное лицо, сплюнул — на зубах скрипел песок. В душном сгустившемся воздухе пыль стояла столбом. Уже слышались далекие глухие раскаты. Близилась гроза. Крестьяне торопились вернуться домой до дождя, беспокойно поглядывали на небо. Герн выборочно останавливал — одного, другого. Задавал вопросы, позевывая, заглядывал в котомки. Многих знал в лицо: каждый день являлись в город торговать. Герн лениво переругивался с Тоглом. Тот слишком уж тщательно разбирался с входившими в город. Особенно, если попадалась хорошенькая девчонка — тут уж всякое движение замирало. Не пропустит, пока не выспросит: кто такая, да откуда.
— Не успеешь до дождя толпу спровадить, сам будешь мокнуть, — ворчал Герн.
— Гляди, всыплет тебе капитан за небрежение, — огрызался Тогл.
Герн только плечом дернул. Он в своем деле не новичок. Ему и спрашивать не надо, и так видит, что вот тот человек, шагающий легко и размеренно — воин, возвращающийся в лагерь под Тургом. А другой, судя по тяжелой, медлительной походке — землепашец. Верхом, словно не замечая пеших, зазеваешься — задавят, выезжают слуги Магистра. Герн, и закрыв глаза, скажет, что так скрипят колеса тяжелой повозки, влекомой волами; так шаркает ногами старик; а следом стучит каблучками юная красавица...
Герн открыл глаза, подпихнул в спину какого-то горожанина — чтобы пошевеливался. Глянул вдоль улицы: скоро ли толпа поредеет? Людской поток начал спадать. Герн обратил внимание на человека, приближавшегося к воротам в обнимку с женщиной. Против обыкновения, Герн затруднился бы сказать, кем мог быть незнакомец. Шагает стремительно, уверенно — воин? Нет, слишком порывисто, слишком легко двигается. Судя по осанке — знатный сеньор. По одежде, впрочем, не скажешь: серо-зеленая куртка, мешковатые штаны, стоптанные сапоги.
Герн перевел глаза на женщину. С ног до головы закутанная в покрывало, она двигалась странной, скользящей, танцующей походкой. Когда приблизилась, стало слышно, как позванивают при каждом шаге браслеты. "Эге, — смекнул Герн — да это южанка". Тут он разглядел за спиной мужчины лук и понял, с кем имеет дело. Легкая походка, не согбенные тяжелой работой плечи, лук за спиной — вольный охотник, ловец дичи, приходивший в город купить стрел или сбыть свой товар.
— Погоди-ка, — стражник протянул руку, останавливая незнакомца.
Еще раз пытливо оглядел — темные волосы, перехваченные узкой лентой, холодные прозрачные глаза, черная полоска усов. Поморщился — не хотел бы встретиться с этим молодцем в лесной чаще.
— Зачем в город приходил?
— Стрелы покупал, — откликнулся незнакомец, показав колчан.
Герн вытащил пару стрел, осмотрел — срезни, оленей бить. Кинул обратно.
— Куда путь держишь?
Незнакомец крепче прижал к себе женщину.
— Сестру домой провожаю.
— Сестру! — передразнил алебардщик. — Сходство в глаза бросается.
