— Не успел я. Если бы я быстрее...
— Если бы вы бежали быстрее, то выиграли бы минуту или даже две. Если бы ваша жена пришла раньше — целых десять. Если бы она возвращалась домой вместе с ребенком, все вообще было бы в порядке, пусть даже только и на тот раз, а если бы вы не скрыли от своей семьи, кто вы по крови, если бы занялись воспитанием сына как мага, если бы сами жили как маг... — Болотин вздохнул. — Знаете, сколько таких вот "если" я могу вам накопать? Вагон и горку. Вот только история с сослагательным наклонением не в ладах. Вы что-то сделали, они, я...все идет, как идет. И случилось, как случилось. Не вините себя, не вините Нину. Мудака из милиции, что живет по соседству. Дружков своих не вините...
— Кого...тогда?
— Ответ вам известен. Вы всегда его знали — и поступили как должно. Как поступили бы на вашем месте и мы.
Парк постепенно наполнялся людьми — солнце ползло все выше и все больше пациентов угрюмого грязно-серого здания в шесть этажей спешили выбраться на свежий, пусть даже и холодный, воздух. Швырнув очередной окурок в снег, Щербанка спрятал руки в теплые карманы.
— Я много чего видел, Виорел. Видел села, забитые обескровленными трупами — и города, превращенные в могильники самой обыкновенной бомбежкой. Видел, на какие извращения способен пойти маг ради проверки какой-нибудь жалкой теории — и как быстро человек, получив лишь небольшую власть, снисходит до зверя. Тварей, которые пришли к нам из мест столь далеких и чуждых, что сам мир пытался выдавить их вовне — и людей, о которых любой бы сказал, что им в мире не место. Хотите знать, что я думаю? Человек, Виорел, любой человек — это просто свинья. Я свинья, вы свинья, вон тот дедок на лавочке — свинья, еще какая... — подполковник устало рассмеялся. — И все, что свинье надо — получше устроиться в жизни, да желательно бы еще помереть в своем хлеву, а не от ножа... — потерев замерзающие руки, Болотин без спешки продолжил. — До Площадки работал в такой же гэбухе, как ваш Гердак, разве что эмблема другая — знаю уж, о чем говорю. Нет там ни пролетариев с рукой мозолистой, как в пропаганде, ни гениальных Шерлоков, как любят на Западе считать...да последних, пожалуй, и не было никогда. Что есть? Когда начинал — уголовщина, когда заканчивал — чиновники, козявки, чей предел мечтаний — вцепиться в кресло зубами, да так, чтоб не отодрал никто. И думаете, я лучше был? Думаете, повыше не пытался залезть, да по чужим головушкам? Пытался, пытался, все было...да только иногда, знаете, свинья свиньей, а жизнь тебе все равно шанс кидает, чтоб оторвался от корыта.
— А сейчас, значит, в люди выбились.
— Не выбился. Выбиваюсь. Человеком — им каждый день, каждую минуту жизни своей быть надо, едва остановишься дух перевести — сам не заметишь, как на старте окажешься... — мрачно проговорил Болотин. — Вы знаете, на кого я работаю. Не надо искать у нас соцсоревнований, конспектов первоисточников и громких лозунгов — приберегите это для простого народа. Не надо искать у нас гуманизм — оставьте его Вольтеру и нежным институткам. Не надо искать у нас совесть — помни мы, что это такое, против магов бы стоять не могли. А среди всех, кому угодно, чтобы свинья свиньей до конца оставалась, ваше племя пальму первенства берет.
— Старая песенка, — ядовито протянул Виорел. — Коли мы такие виноватые, что ж ты на меня время-то разбазариваешь?
— И правда, чего это я? — подполковник чуть улыбнулся. — Ведь все же так хорошо, так ладно у вас шло. Еще год, два...да все десять лет назад можно было не вспоминать ни о чем. Ни о Цепях своих, ни о том, против кого силу, в них залитую, применить можно. Никаких проблем по части вашего мира. Полукровки? Да это как метеорита на голову ждать. Вы о них, верю, и не думали — голод и холод добили б куда верней, чем какая тварь с зубастым не в меру прадедом. А и встретите такого, так что ж — кроме жизни-то терять и нечего. Вот только потом в эту вашу жизнь вошел человек. А потом еще. А потом вы понесли потерю...
— Заткнись уже, сделай милость.
-...замечу, по чистой случайности. Бедной зверушке в шкуре вчерашней сельской бабы просто захотелось кушать. Очень сильно захотелось, удержу нет, войдите в положение, господа хорошие, — яда в голосе Болотина хватило бы на целый полк. — Такова жизнь, верно? Вам может упасть на голову кирпич, на вас может донести сосед, может свалить простуда, вами может перекусить гибридная особь...все это вещи одного порядка, Виорел. Вещи, которые могут случиться с кем угодно, но некоторые вещи, будьте уверены, куда чаще происходят с теми, кто предпочитает прятать голову в корыте.
— Вы, конечно, готовы мне помочь ее удержать повыше, надо только на вас пахать.
— А почему бы и не на нас? — сотрудник "Эрмия" вновь улыбнулся, но улыбка та быстро сгинула прочь. — В настоящий момент я предельно откровенен с вами, Виорел. Представьте себе, пусть даже на минутку, такую картину. Однажды человек выбирается за пределы родной планеты и находит себе новый дом. Он никогда не будет пожран гибридной особью, никогда не станет живым мертвецом после встречи с шальным Апостолом. Никогда не падет жертвой кого-то из носящих Цепи, ведь маг, оторванный от привычной среды, от систем, вписанных его далекими предками в ткань мира, никогда не узнает, кем бы он мог стать — и будет таким же славным парнем или девушкой, как и все остальные...как вам кажется, это возможно?
— Нет.
— Нет. Верно, Виорел, верно, — тихо кивнул Болотин. — Но почему так? Потому что человек, как правило, не заинтересован в том, чтобы чем-то жертвовать ради того, что при жизни сам не застанет. Человек никогда не поднимется над своей скотской природой, никогда не увидит дальше своих мелочных интересов, не увидит того, что стоит над ним и решает его судьбу из века в век. Человек никогда не прекратит быть пищей полукровки, ходячим мешком с кровью для Апостола, глиной для лепки в руках мага...ненавистной заразой — для мира как такового. Что остается человеку? Словесный онанизм про яблони на Марсе? — глухо и устало рассмеялся подполковник. — Разведи мы их там, пришлось бы, как и тут, окружать заборами — иначе яблочки очень быстро растащат...
— Слушайте, я...
— Мы не ангелы, Виорел, и уж точно не всесильны. Что такое "Атропа"? Я уже говорил вам ранее — у нас не любят громких лозунгов, но одно...определение все же существует. Мы — последняя черта. Со стороны может показаться, что мы одерживаем великие победы в своих войнах, но те, кто смотрят изнутри, знают, что сил нам едва хватает на оборону. Выигрывать еще год, еще день, еще час. Умирать, чтобы сон других был спокоен, а утро для них обязательно наступало. Вот все, что мы можем из раза в раз — и поверьте, почти каждый из них мы оказываемся на грани. Мы — последняя черта. Мы вне существующей системы, над системой, но система нужна нам больше воздуха, потому что это тот единственный островок...нет, не спокойствия, конечно, но его слабой тени. Все, что мы можем — не давать этой тени исчезнуть. Конечно, многие из нас хотели бы большего, но ответьте мне, Виорел. Поднимать человека над собою, тащить его из свиной шкуры — есть ли в том резон, когда волки все еще бродят рядом? Когда все силы уходят на то, чтобы отогнать их до следующего утра? Мы — последняя черта, но за чертой человечество ждет не страшное чудище или сумасшедший маг. За чертой даже не ад, Виорел. Мы последняя черта. За чертой нет ничего.
— И вы хотите видеть меня в своих рядах. Хотите чтобы мой...гнев был направлен туда, куда вам угодно.
— Я уже сказал ранее — лгать я вам не собираюсь, — Болотин развел руками. — Мы...
— Тогда ответьте мне, — Щербанка вновь повернулся к подполковнику. — Ответьте, почему я? У вас полно профессиональных бойцов, которые меня, даром что с Цепями уродился, в два счета уработают. Взять, например, вон того узкоглазого в шапке, что курит через дорожку. Ваш же человек, верно? Не первый день замечаю, как он за мной посматривает...
— А вы наблюдательны, — Болотин бросил короткий взгляд в направлении, указанном загипсованной рукой мага. — Да, Ким тут на всякий случай. Вероятность какой-нибудь глупой попытки отомстить со стороны мужа убитой вами твари все еще существует...
— Зубы не заговаривайте, — прорычал Виорел. — Почему я? Потому что суку эту прикончил? Бред, уже сказал почему — вам и штатных сотрудников довольно. Если бы она мимо моей семьи прошла, вы бы еще пару трупов спустя почесались, если не через пару десятков. Вы ж у нас занятые такие, вечно на грани, вечно на краешке...мразь эта сдохла, так какой вам резон вообще свои рожи казать здесь было? Меня от Гердаков всяких спасать? Оставили бы как есть — меня б домучили да расстреляли, все концы в воду. Зачем вы здесь, а? Зачем? Не из гуманизма же, — оскалился маг. — Не из совести.
— Потому что человек суть свинья и личные интересы для него заведомо выше общественных, а большое и понятное "сейчас" — куда важнее, чем какое-то "завтра". Потому что Директорат, высшее руководство Ленинградского Клуба, состоит из людей и магов. Потому что пригретые нами на груди змеи — с Цепями, чертовой кровью или еще какой дрянью в теле или мыслях — продолжают шептать, что без них не выжить и в то же время жалить до смерти. Потому что система, над которой мы стоим — всего лишь система, и как любая система, она обречена быть разъеденной изнутри, словно мебель жучком, и рано или поздно рухнуть под собственным весом. Потому что некоторые из нас все это понимают. Потому что некоторые еще помнят, ради чего мы вступили когда-то в бой.
— Я начинаю догадываться. Вам нужен...
-...тот, кто будет делать свою работу без бюрократических проволочек. Без страха. Без сожаления. Тот, кого нельзя будет купить, кому нельзя будет спустить какой-нибудь запрет...потому что официально в рядах нашей организации состоять он вообще не будет.
— Тот, кого можно будет прикопать в леске, когда он будет знать слишком много.
— Выстрел громкий, да мимо цели, — Болотин устало покачал головой. — Нам куда проще вывести вас во временную консервацию, чтобы в будущем, если придется, снова прибегнуть к вашим услугам. Куда проще и, что немаловажно, куда дешевле, чем вербовка полностью нового кадра. Поймите, Директорат — это далеко не монолитный блок. Его члены проводят множество личных проектов, часто даже не ставя друг друга в известность, и, само собой, вступают в конфликты. Дела встают, время идет, жертв все больше, а машина, способная раздавить угрозу, никак не может прокрутить одну несчастную шестеренку. Они далеко, для многих из них жертвы — просто цифры, строки в графе об убытках. Для вас — нет. Вы уже на собственной шкуре знаете, что это не так.
— А еще на моей шкуре куда легче осуществить такой вот...личный проектик.
— Вы еще помните, что видели тогда, перед выстрелом?
— Да, — не проговорил — проскрипел, едва разжимая зубы, маг. — Помню.
— Помните ее лицо?
— Это...не лицо...даже не морда. Это...
— Вы видели, — повторил Болотин. — Запомните и примите, как таблицу умножения, что каждый, в чьих жилах есть хоть немного чертовой крови, рано или поздно явит миру именно...то, что вы видели. Если вам не рассказал об этом ваш родной отец, если вас не научил этому Бельц, если вам не хватило для осознания смерти собственного сына, то эту мысль попытаюсь донести до вас я. Неважно, какая маска надета на них с рождения, неважно, во что они верят, что знают, о чем мечтают — это выходит наружу. Пока мы с вами тут болтаем...
— Хватит, — Виорел вздрогнул.
-...где-то — может, далеко, а может, близко — в ком-то закипает чертова кровь и еще одна тварь убивает еще одного человека, потому что иначе уже не может. Еще одного Виорела. Еще одну Нину. Еще одного...
— Заткнись!
Болотин поднял голову, заглянув в глаза мага — вскочив со скамьи, тот так и застыл с поднятой будто бы для удара рукой. Медленно дал отмашку спешившей к ним по тропинке фигуре Кима — штурмовик Второй Площадки остановился, возвращая оружие в кобуру. Голосом спокойным и тихим — продолжил:
— И помочь им, Виорел, никак нельзя. Не придумали ничего, хотя уже годами бьются. Одно средство есть — пристрелить, покуда еще багрянка свое не взяла.
Маг шумно дышал, пытаясь совладать с дрожью. Опустив, наконец, руки, он, весь как-то сгорбившись, подошел к скамье. Сел — осторожно — у самого края.
— Ответ вам нужен сейчас?
— Нет, — вытащив из кармана небольшой кусочек картона, Болотин протянул его магу. — Вот телефон. Пока вы находитесь в больнице, у вас есть время на размышление. Как я уже говорил — неделя-две, в лучшем случае — месяц. В тихой, спокойной обстановке. Выйдете на волю — сделаете то, что решили за это время.
— Если я соглашусь...
— Вы будете получать цели, — безразличным тоном произнес подполковник. — В основном — гибридные особи, иногда — нечто иное. Те, кто слишком далеко, те, за кем гоняться слишком долго, те, кто обзавелся соответствующим прикрытием со стороны нашей организации и считается благонадежным...но кто, так или иначе, должен будет умереть. Сейчас не времена Гражданской и не сороковые — мы не можем себе позволить пускать кровь ручьями и списывать все на войну, кроме того у "Атропы" и так непочатый край работы, а длинные руки щупальцам не равняются. Тут-то в дело и вступаете вы. Первый год будем оказывать поддержку — обучим, прикроем, в случае чего подстраховать своими силами сможем, дальше...дальше вы, в основном, сами по себе. Вербуйте, кого сочтете нужным, вводите в дело, работайте. От нас — информация, финансы, помощь с пересечением границ, на этом все. Официально вы действуете сами по себе и...
-...если меня в процессе сожрут без соли, Площадка плакать не станет.
— Схватываете на лету. Таким манером — пять-шесть лет, может, чуть больше. Потом консервация и оплачиваемый отпуск. Сколько он продлится — гадать, конечно, не стану...
— А если я откажусь...
— Значит, откажетесь, — подполковник пожал плечами. — Смиритесь, как смирились многие и будете жить своим умом. Тоже выбор — и он полностью в вашей воле. С нашей стороны никаких претензий, как никаких и дальнейших контактов — "Атропа" не крестная фея и двадцать раз подряд помогать не станет.
— Мне надо...подумать, — после долгого молчания произнес Щербанка.
— Думайте, Виорел, думайте, а я, пожалуй, пойду собираться, послезавтра выезжать, как-никак.
Поднявшись со скамьи и отряхнув налетевший на одежду снег, Болотин несколько секунд постоял, глядя на мага, после чего протянул тому руку...
...и, до боли сжав простертую в ответ загипсованную конечность, заговорил — голосом сухим и бесконечно холодным, таким, какого Виорел не слышал у него еще никогда прежде:
— Выбор целиком твой, а времени подумать будет более чем достаточно. Возможно, ты решишь забыть — и тогда мы друг друга забудем. Но возможно, ты согласишься — и потому я скажу тебе еще кое-что, скажу очень простыми словами, теми самыми, что когда-то сказали мне. Организация — это твоя сестра, твоя мать, твоя жена. Но не твоя блядь. Блядь ты можешь выебать и расплатиться. Но если ты попробуешь сделать это с организацией, платить придется очень дорого.
