Карпинский и Кабаржицкий, вызвавшиеся отправиться в Енисейск, в ночь перед отъездом не спали, до последнего согласовывая с товарищами пункты возможного соглашения, основные тезисы, разного рода предложения и даже самые, казалось бы, бредовые мысли.
В то же время, договор, привезённый Русаковым из Москвы, был подписан и на неё были проставлены печати. На это члены Совета пошли после бурных обсуждений возможного развития событий, в качестве крайней меры при наихудшем варианте. Свой вариант документа так же был переработан, уния и династический брак признавались не обязательными, но желаемыми условиями. Проблема состояла лишь в требовании верховенства Москвы, быть может, Москва пойдёт на смягчение этого пункта. Быть может, удастся договориться, достучаться до Владимира, до Грауля. Призвать к здравому смыслу. Может быть.
Прощание было недолгим. Ранним утром, по темноте, провожающий народ гурьбой вывалился из жарко натопленного клуба близ замёрзших причалов. Там уже начинался зимник — вместо пароходов по замёрзшей реке регулярно курсировали крытые тёплые сани, запряжённые четвёрками оленей.
— Нет уж! — запротестовал Карпинский, увидев подготовленные к поездке до берега розвальни. — Мы с Володей в возке ещё ой как насидимся, дайте уж пройтись пешочком.
— Это можно! — задорно ответил Стас Соколов, рассмеявшись. — Пошли что-ли?
Два десятка провожающих тепло напутствовали двух товарищей, сопроводив их до саней, уже готовых трогаться в путь. Возница крайних саней зажёг фонарь и всем своим видом показывал — мол, чего тут ждать, ехать надо.
— Успехов! — Соколов первым поочерёдно обнял старших друзей, за ним последовали и остальные.
— Э-эхх! — наконец гикнул передний возница, уже укутанный в тулуп и приученные олени напряглись, отрывая примёрзшие к насту полозья саней. Едва заметное усилие великолепных животных и возки тронулись, снег заскрипел под полозьями. Вскоре небольшой санный караван исчез из виду и только свет заднего фонаря ещё виднелся какое-то время. Поёживаясь на промозглом ветру, кидавшем в лицо колючий снег, люди до последнего смотрели на этот исчезающий вдалеке свет — кто с надеждой, кто с тревогой. Как оно выйдет? Кто же знает.
Сделав короткую остановку в Удинске, караван пошёл далее по Ангаре на север. Покинув недавно отстроенный после разрушительного пожара Братск, сани направились уже на запад, ступив на Канский тракт, чтобы достигнув реки Чуни, по её ледовой дороге держать путь до самого Новоангарска. Оленей, тянувших тёплые зимние возки, часто меняли на остановках, дабы сохранять высокий темп движения.
Карпинский, привычно баюкая в меховых рукавицах кисти рук и проклиная некоего Рейно, чьим именем назван мучивший его недуг, коротал время в долгих разговорах с Кабаржицким. Сходились каждый раз в одном — вражды с Русью надо избежать. На языке каждый раз вертелось словосочетание "любой ценой", но Пётр всегда отметал эти слова из-за их нелепой крайности. Не нужна она была, эта "любая цена".
Всех без исключения интересовала личность Игната Русакова. Откуда он вообще взялся в этом мире? Что им двигало? И почему Грауль с ним заодно?
Перед крайним переходом к Енисейску, отряд ангарцев остановился на окраине Новоангарска, небольшого городка, основанного полтора десятка лет назад при слиянии Енисея и Ангары как таможенный пост для судов, идущих в пределы Ангарии. Здесь Карпинский решил остановиться на пару дней, чтобы привести себя в порядок. Прежде всего — собраться с мыслями перед сложными переговорами в доме енисейского воеводы. Заселившись в лучший новоангарский постоялый двор "Стрелка" и знатно отмокнув в тамошних купелях с горячей водой, сдобренной хвойным экстрактом, друзья направились в одноимённый трактир, оставив охрану и возниц отдыхать в бане.
"Стрелкой" владел Илья Ломов, сын одного из рабочих, попавших в этот мир прямиком из Мурманска. Отец его в экспедицию был нанят с судоремонтного завода по спешному набору водителем погрузчика. Ещё раньше, в конце восьмидесятых, Валерий Ломов крутился в сфере кооперативного общепита. Поначалу бизнес шёл вверх. Но с крушением Союза как-то всё пошло наперекосяк и Валера решил вовремя соскочить со ставшего весьма опасным кабацкого дела. В девяностые, после некоторой паузы, Ломов стал баловаться самогоноварением, быстренько заимев свою клиентуру и зашибая этим занятием неплохую деньгу. Но потом им заинтересовались органы, к тому же прибыльный некогда бизнес захирел от обилия недорогой водки, хлынувшей в магазины. Пришлось идти на завод, чтобы как-то кормить семью. Так вот, Ломов-старший, едва Ангария встала на ноги, загорелся идеей открыть трактир. Несмотря на отсутствие у первых ангарцев оборотных денег и финансовой системы в целом, он всё же подвизался на этом поприще, принимая в оплату, как он выражался "любой натурпродукт". Ну а дальше просто попёрло. У населения постепенно стали появляться на руках живые денежки и финансово-экономические колёса прежде замкнутой на обмене и кооперации самообслуживающейся системы завертелись. Золотые россыпи, серебряные и медные рудники исправно давали материал, постоянно расширялась и география торговли. Платили налоги и купцы с Руси, снаряжавшие караваны в китайские земли. Соколов в своё время создал Монетный Двор в Ангарске, пришлось ему организовывать и министерство финансов.
Ломов-старший, он же Лом, постоянно расширял свою трактирную сеть, открывал постоялые дворы в Ангарске, Белореченске, Железногорске. Добрался со временем и до Владиангарска, Новоземельска, открыл по двору в Васильево, Удинске. Многочисленное потомство Лома исправно помогало семейному бизнесу. Вот один из младших сыновей добрался и до крайней западной точки Ангарии — Новоангарску, открыв тут целый комплекс: тут и гостиница и трактир, бани, услуги прачек и швей, ремонт обуви, тележных колёс, саней и всего на свете. Городок с тех пор разросся весьма серьёзно, насчитывая около трёхсот пятидесяти постоянных жителей и полусотни местного гарнизона, не меньше было и временных обитателей городка — проезжие купцы с приказчиками, нанятые работники, переселенцы, да и просто беглый люд с Руси и искатели приключений.
— Вам отдельную кабинку? Или в общем зале желаете? — едва друзья перешагнули порог заведения, к ним подскочил молодой парень с пиратской повязкой на глазу. — Сегодня будет петь Антип Вологодский, душевно исполняет, знаете ли.
— Пожалуй, кабинку, — проговорил Кабаржицкий, с сожалением оглядывая лицо парня. Из-под повязки выглядывали глубокие борозды шрамов. — Эка тебя...
— На медведицу по дурости напоролся по весне, — понизив голос, уже без весёлости сообщил парень и тут же мигом поменялся в лице, снова широко улыбнувшись. — Пойдёмте, провожу в свободную!
Кабинки находились на небольшом возвышении по две стороны от заставленного лавками и столами общего зала. Карпинский сразу же отметил, что по виду это обычное кафе русской кухни, что называется, под старину, из той, прежней жизни. Такой далёкой и почти забытой.
Вскоре к друзьям подошёл другой молодой человек, по виду тунгус, принёс и подал обоим шикарно выделанное кожей меню. — Посмотрите меню или сразу закажете?
От этих слов Пётр аж вздрогнул, а увидев на сделанном под народный колорит местных народов одеянии официанта бейджик с именем "Ваня", переглянулся с Кабаржицким и оба они непроизвольно хохотнули:
— Ясно почему Ломов так в гору пошёл! На ностальгии, гад такой, играл!
Заказав себе по "Столичному" салату, жаркому из оленины с луком, квашеной капусты, солёных грибов, кувшин ягодного морса и пол-литра дорогущей "Женьшеневой", товарищи откинулись на спинки кресел и принялись оглядывать общий зал. Публика была самой разнообразной — от купчин с Руси и ангарских торговых агентов до енисейских дьяков и офицеров. Сидели на скамьях и группки промысловиков, даже вполне цивильные парочки присутствовали. Когда ангарцы принялись за жаркое, в зале вдруг приветственно зашумели, захлопали. Раздался даже продолжительный озорной свист.
— О, кажись тот певец появился, вологодский! — усмехнулся Кабаржицкий, увидев, как сцену в дальнем углу зала заняли несколько человек, а стоявший посреди площадки стул занял светловолосый парень, положивший гусли себе на колени. — Приветствуем Антипа! — послышался голос одноглазого метрдотеля, как определил его Пётр. — Прямиком с вологодских земель в наши сибирские украйны! Встречайте!
Объявление потонуло в овациях, снова раздался молодецкий свист, тут же поддержанный звонкими разноголосыми рожками. Антип наигрывал себе на гуслях, ловко перебирая пальцами. Он сгорбился над инструментом, казалось, отрешившись от происходившего вокруг. В какой-то момент он распрямился и вдруг раздался голос певца, чистый и сильный.
— Не соврал, душевно поёт, — восхищённо проговорил Кабаржицкий.
Начавши с серьёзных былин про древние времена и мифических героев да продолжив их военными песнями про события недавние вроде побития турок под Яссами и взятия Хотина, исполнитель, по мере угощения его хмельным, в итоге скатился в кабацкие матерные песенки. Но и этот репертуар, к слову сказать, исполнялся с огоньком и задором. Слушатели, растащив столы, с огромнейшим удовольствием пускались в пляс и подпевали нестройными голосами.
— Вот он, настоящий кутёж! — подмигнул товарищу раскрасневшийся Владимир. — Ты смотри, чего выделывают!
— Пора бы нам честь знать, завтра потемну тронемся! — повысив голос, дабы перекричать стоявший гомон, сообщил товарищу Карпинский. — Чайку?
Когда ангарцы насытились, допив зелёный чай с неплохим вишнёвым пирогом, Пётр глазами поискал официанта. Тот, зорко следивший за желаниями гостей, моментально оказался рядом.
— Ваня! Рассчитай нас!
Парень без запинки протараторил Петру на ухо:
— Жаркое по десяти копеек, а салаты так же да соленья две копейки, так же и пирог, морс копейку, чай о шести копеек, итого пятьдесят копеек и ещё одну! Да водка девяносто копеек! А всего рубль да сорок копеек и ещё одну! А коли добрые, то и Ванятке копеечку накиньте!
— Как тут не накинуть, ишь как считает! — захохотал Кабаржицкий. — Держи рубль с полтиной!
* * *
Ночью Карпинского разбудил требовательный стук.
— Пётр Лексеич! Это Никита Метельский! Радиограмма пришла с Енисейска! — из-за массивной двери раздался голос начальник охраны каравана. — Открой!
С трудом поднявшись с кровати, Карпинский, чертыхаясь, на ощупь откинул засов и открыл дверь. Тут же пришлось зажмуриться от света фонаря, принесённого полуночными гостями.
— Майор Лотман, начальник гарнизона Новоангарска! — чётким голосом принялся докладывать молодой офицер, явившийся вместе с Никитой. — Только что получена радиограмма для вас от Русакова из Енисейска. Дословно: я рад, что вы решили приехать. Оставайтесь в Новоангарске. Навещу вас завтра в ночь.
— Вот как, — нахмурился Пётр. — Занятно.
— Будут ли какие указания? — бесстрастно осведомился Лотман.
Карпинский покачал головой. Майор козырнул и направился к соседней двери — будить Кабаржицкого.
— Оставьте, майор! Я сам утром с ним поговорю. Спасибо!
"Ну вот, теперь не уснуть" — подумал Карпинский, однако, едва он забрался под тёплое одеяло, в сей же миг снова провалился в глубокий и спокойный сон. Наутро, разбудив товарища, он сообщил ему о ночном известии. Владимир остался очень недоволен действиями енисейца, сходу подобрав ему несколько эпитетов. Ему не хотелось менять планы по предложению противной стороны.
Походив по комнате из угла в угол, Кабаржицкий выглянул в коридор и потребовал тёплой воды. Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали, вошёл мальчик с тазом в котором стоял кувшин с тёплой водой. Паренёк поискал глазами куда бы поставить свою ношу и вопросительно посмотрел на Карпинского, который тут же подставил табурет. После чего мальчик вынес ночной горшок и закрыл за собой дверь, не забыв по пути сцапать предложенные Владимиром полкопейки.
Наскоро умывшись с помощью друга, Кабаржицкий хмуро пробурчал:
— Пойдём до трактира, а то жрать охота.
Взявши с собою почти всю свою команду — шестерых возниц и четвёрку стрелков, ангарцы ввалились в трактир. Заведение в сей ранний час было пустовало, лишь пара столов была занята. Заказали молочной каши, варёных яиц, пирогов и чаю. Владимир попросил ещё яичницу и, сев напротив Карпинского, продолжил гундеть:
— Вот подлец, ведь опять удивил! Инициативу держит, ты смотри, — ворчал Кабаржицкий, недовольно качая головой. — Напыщенный индюк!
— Да что ты завёлся? — усмехнулся Пётр. — Может, ему это и надо — вывести нас из равновесия?
Владимир молча кивнул и, махнув рукой, принявшись за принесённую глазунью.
Игнатий Янович не обманул. Его возок, с двуглавым орлом на дверце, поздно вечером вкатился в гостеприимно распахнутые для енисейца ворота двора. Едва возок проехал, створки ворот тут же были захлопнуты охраной "Стрелки". Русакова встречал Илья Ломов, лично проводив того в потайную комнату над трактиром. Чуть позже Илья Валерьевич, в компании Метельского, зашёл и за Карпинским. Пётр, ожидаючи новостей, тем временем, перекидывался в картишки с Владимиром, пряча своё волнение за игровым процессом.
— Наконец-то! — буркнул Кабаржицикий, принявшись собирать приготовленные папки с документами в свой саквояж, укладывая их в нужном порядке. В груди противно кольнуло, когда он укладывал папку с орлом, ставшую ему столь ненавистной за это время.
Собравшись, Пётр ещё раз оглядел и свой чемоданчик — печати, писчие принадлежности. Всё в порядке.
— Веди, Илья Валерьевич, в свои тайные апартаменты, — улыбнулся ангарец.
Когда, по прибытию на место, Илья, остановился посреди длинного коридора, скудно освещаемого через небольшие оконца и сделал предупреждающий жест, Карпинский с интересом стал наблюдать — что же такого он нажмёт, дабы открылась невидимая глазу дверь? Оказалось всё проще — Ломов постучал в стену меж резных колонн и та подалась назад, послышалось негромкое кряхтенье. Никаких хитроумных механизмов. Вон и Владимир лишь усмехнулся, переглянувшись с товарищем.
— Прошу вас! Гости из Енисейска уже там, — Илья, приглашая ангарцев внутрь, сам оставался в коридоре. — Оставляю вас и искренне желаю вам успеха!
Друзья прошли из полутёмного коридора в переговорную, ярко освещённую несколькими светильниками, свисавшими с балок под потолком. Находившиеся там трое енисейцев тут же встали из-за стола, дабы приветствовать вошедших. Помимо уже известного ему молчуна, рядом с Игнатием сидел прежде не виденный им молодой парень.
— Пётр Алексеевич! — Русаков, радушно улыбаясь, протягивал Карпинскому руку для рукопожатия. — Не скрою, очень рад снова видеть вас! Обойдёмся без средневековых церемоний, рассаживаемся, — подмигнул Игнат, сделав приглашающий жест. Парень тут же был представлен как Лука.
— Он в курсе всего, — пояснил Русаков.
Массивный стол из лиственницы, задрапированный зелёным сукном, занимал едва ли не четверть помещения переговорной комнаты. Два ряда таких же крепких, добротно сделанных стульев с мягкой обивкой и резными элементами стояли по две стороны от него. В углу комнаты находились два дивана, стоящие напротив друг друга и изящной работы столик меж ними. Окна закрывали тяжёлые портьеры, так, что с улицы невозможно было увидать свет в помещении. На выбеленных стенах висело несколько картин с сибирскими пейзажами. Завершал интерьер комнаты стоящий у окна сервант всё той же изящной резной работы.
