Каринаррия Корсач твёрдо знала пагубность подобных настроений из пометок своего опытного в военных делах отца, но ничего не могла предпринять, поскольку была занята делами, если и значительно меньшего масштаба, то уж не слишком отличной ценности. Девушка была серьёзнейшим образом озабочена тем, чтобы сохранить собственной лицо. Не столько в глазах воинов и Наследника, сколько сохранить его вообще, поскольку была заботливо устроена тем самым усатым гроллином на верхушку внушительной кучи походного обмундирования на шатающейся и отчаянно скрипящей телеге. Мужчины двумя группами помогали толкать подозрительное сооружение к почти не пострадавшей дороге трём самым крепким лошадям и нескольким вурлокам, что до явственных капель пота скрещивали пальцы в странном изломанном жесте, зависая возле колёс телеги. Девушка, посаженная сверху, "чтобы не мешалась под руками", несмотря на несколько попыток облегчить вес, была посажена обратно под угрозой связывания.
Дело двигалось медленно, но очень уверенно и через несколько совершенно отчаянных выражений и попытки прибить гиперуслужливого тадо отряд, наконец, встал на скользкий путь к самоубийственному посещению Затаённого леса, неприветливо выщерившегося навстречу. Каринаррия могла видеть лишь удаляющееся поле, далёкую сажалку и три странных светляка, волокущихся под плёнкой мутных луж следом за грязными и уставшими людьми. Призрак, тянувшийся за ними от самого Брагранна, бессовестно отстал и сейчас бессмысленно волокся позади, оставляя в чернеющей земле неглубокие остролапые следы своих выгнутых ног. Девушка невольно передёрнулась от приступа озноба и попыталась подобрать почти бесконечные рукава чужой, непривычно пахнущей рубашки. Ей очень хотелось оказаться подальше отсюда, от этого поджидающего заповедника расплодившихся сумеречников, злых и потрёпанных вурлоков с пугающими красными глазами и раскрасневшимися от сырости носами, избитого и маниакально верного духа бедствий с птичьими ногами, пугающих огней и выхолаживающего нутро чувства обречённости. Словно каждая пядь земли навсегда прощалась с ними и с жизнью. Каринке очень хотелось прижаться к кому-нибудь и рассказать обо всех своих страхах и предчувствиях, укрыться от неизбежности и больше никогда не брать на себя страшного бремени самостоятельности. Только Ларсарец, чей образ казался измученной девушке самым надёжным и подходящим, ехал рядом с телегой и своей непринуждённостью вызывал у Каринки чувство здорового стыда благородной дамы.
...иди ко мне. Веди пищу мою. Охотник мой ждёт, ждёт новых рабов и свежих душ. Одна. Одна ты нужна мне, мой путь, ты одна...
И голос вдруг исчез — тёплые непроницаемые и словно святящиеся изнутри рябистыми бликами крылья сомкнулись над головой побледневшей девушки, вызывая здоровый румянец и нежную улыбку. С этой незримой защитой Каринаррия уже ничего не опасалась.
Наследник лишь с заметным облегчением и радостью следил за загадочной ведьмой, которую так преобразила простая одежда и слегка небрежно заплетённая коса, омолодив и придав чертам утончённо опасную привлекательность. Мужчина изредка отрывал взгляд от изящной фигурки, чтобы не наехать на сутулого и всё ещё молчащего паренька с видом кровной обиды на весь человеческий род. Источник вечной и всевозрастающей обиды ехал чуть позади, возле предводителя вурлоков, и заливисто объяснял специализацию каждого из своих многочисленных амулетов, талисманов и просто украденных симпатичных вещиц. Рокирх обладал титаническим терпением, помноженным на тяжёлый замкнутый нрав и возможность не замечать никого вокруг себя, что делало его единственно возможным слушателем среди уже порядком раздражённых вояк.
— Слушай, что-то с Корсач неладное. Я её такой счастливой не видел даже на праздник Зимнего Оборота, когда водил в музей древнего оружия. Думаешь заразно? — полушёпотом поинтересовался Владомир, глядя на умиротворённое личико названной сестры.
Рокирх неожиданно для самого колдуна обернулся на голос. В красных глазах мужчины читались опустошение и смертельная усталость, притом смертельная скорее для излишне докучливых попутчиков. Владомир хотел что-то отметить по этому поводу и даже вызывающе ухмыльнулся, но получил внушительный тычок под рёбра, от подъехавшего тадо:
— Господа просили передать ведуну, — счастливый от выполненного задания пояснил раб Тварителя и махнул в группу императорских гроллинов. — Они говорят, чтоб ты отстал от командира, морда твоя пёсья!
Владомир, как наименее привлечённый к высвобождению телеги, обладал приличным запасом энергии и потому не преминул потратить время для обучения жалкого тадо правилам обращения с Читающим и просто отыгравшись за известные ему одному обиды. Тем временем, места возле крайне удобного слушателя, оказались занятыми неразговорчивыми и неожиданно предупредительными гроллинами. Каринаррия лишь краем сознания отметила их манёвр и собственную радость за Рокирха, заслужившего у жителей Долины если не полное доверие, то определённое уважение и принятие.
Непривычная, гнетущая тишина сопутствовала совершенно безрадостной и слегка запоздавшей трапезе. Воины инстинктивно хранили молчание и лишь незаметно вжимали головы в плечи: им было непривычно есть под наблюдением десятка невидимых глаз мёртвого и такого густонаселённого леса. Даже животные с лёгкой опаской косились на ничем не примечательные стройные деревца, что с невинным видом словно подкрадывались понемногу с каждым морганием. Странное опасение, что лес поглотит после очередного неосторожного полуприкрытия век, посетило практически всех. Люди, не сговариваясь, стали моргать реже. От запаха листьев и смолы дурманило голову. Тёплое, пряное дыхание леса уже окутало их ноги и сейчас заботливо подползало к хребту, чтобы поглотить наверняка. Яркие солнечные лучи высвечивали внутренности бескрайних просторов древесной ярмарки, оставляя глубокие золотистые пятна на поднявшейся молодой траве и свежайшем мху. Игры лучей, завивали их в ласкающие взгляд силуэты сказочных обитателей леса, неземных созданий. Лес был упоительно прекрасен. Он ждал. Он просто не мог дождаться и все это чувствовали до животного ужаса.
— Не боись, парни! — рявкнул Владомир, фамильярно пихая в плечо Наследника, от чего не привыкший к такому обращению мужчина едва не заглотил ложку. — Мы тут в прошлый раз с оборотнем шатались и ничего! Зато сумеречников нажрёмся на всю оставшуюся жизнь. Я в их ловле спец! Кто-нибудь пробовал похлёбку из шуш?
Разумеется, никто не бросился в разговоры с колдуном, которому просто не приходила в голову идея, что в каком-то лесу Читающему может угрожать опасность, но всем стало немного легче. Рыхлая и необхватная пелена глупой безысходности сама собой медленно размякала сырым хлебом и сползала с людей. Гибкие лапы страха больше не проявляли интереса к ожившему отряду, довольствуясь мазохистским поглаживанием шершавых стволов. Мимо воли динамика зарождалась в движениях, кратких обменах ничего не значащими фразами, отдаче распоряжений. С ней к людям по капле возвращалась выманенная хитростью жизнь, и уже никто не решился бы сказать, что могло так напугать взрослых воинов в пустом и светлом лесу.
Рокирх после еды немного пришёл в себя и развил бурную деятельность по перегруппировке отряда, сбору предметов первейшей необходимости и подготовке длительной стоянки для нескольких счастливчиков, что должны были оставаться на опушке леса и большей частью провизии и непригодными лошадьми. Привыкшие к его командованию гроллины действовали слаженно и ничем не уступали беловолосым в оперативности и сообразительности. Командиру только и оставалось, что удобнее пристраивать своё весьма многочисленное оружие и посылать многообещающие взгляды недовольному советнику.
— А почему Вы здесь? — с едва скрываемым волнением и трепетом спросила Каринка у сидящего рядом и нисколько не заботящегося о поднявшейся суете Наследника.
— Мне нравится проводить время с тобой, — улыбнулся Ларсарец, склоняя голову на бок, чтобы заглянуть в изменившиеся глаза странной девушки; каждое его движение и эта лёгкая улыбка, и выражение глаз, и рука, придерживающая Каринке плащ, были великолепны.
— Разве Вам не стоит сейчас помочь своим людям подготовиться к походу через Затаённый лес, ободрить их? — неуверенно отстранилась юная Корсач, хоть это и стоило ей колоссальных усилий.
Мужчина снисходительно улыбнулся и очень изящно поправил выбившуюся из пёстрой косы прядку, что кокетливо легла на узкое плечико:
— Мне значительно важнее ты, Рин. Я же обещал, что не спущу с тебя глаз и не в силах этого сделать. А гроллины и сами разберутся, тем более что с ними вурлок возится...
Улыбка была прекрасна, глаза глубоки и почти невозможны в своей пронзительности, каждое прикосновение вызывало волну теплоты и дрожи, но Каринаррия Корсач, будучи верной своей вредной привычке следовать собственным порой парадоксальным представлениям о долженствовании, уже не могла воспринимать его образ до конца целостно и всеобъемлюще. Как Ларсарец, её спаситель и верный защитник, мужчина, сидящий рядом, был безукоризнен и просто неподражаемо хорош, но как Наследник Империи и будущий Император вызывал ужасные опасения в самой возможности процветания и благоденствия Долины.
"Это просто уму непостижимо! Из Кирха Император получится значительно более качественный, чем из этого личностно ориентированного и неготового к ответственности человека!" — с внутренним содроганием патриотично настроенной подданной Императора подумала девушка, сквозь силу переводя взгляд на Рокирха, договаривающегося с поваром о делёжке остатков провизии.
Эта разрушительная сама по себе мысль подействовала на Каринку эффективнее ведра холодной воды: она всё ещё считала Ларсареца самым замечательным и почти родным, но уже не могла так необдуманно растаять от его нежного взгляда или изысканного комплимента. В разуме юной Корсач, словно отделившись от души и сердца начала зарождаться другая ужасная и крамольная в сути своей идея, превосходящая любой заговор вурлоков. Идея была слабой и очень невнятной, больше похожей на тень или отголосок, зато её цепкие коготки умудрились закрепиться в сознании девушки, которая всё ещё жаждала бороться с судьбой, пока у неё будут на это силы.
О том, что один в лесу не воин
...на знакомой опустевшей улице шёл дождь. Капли — сбитые в комки крупицы белёсого песка — летели с небес сплошным потоком, как настоящий осенний ливень, сбегая ручейками-потоками в искорёженный ров и подтекая под самые окна перекошенных опустевших домов. Лужами барханы забивали самодельные окопы и заграждения из косо струганных кольев, превращали колодцы чудовищные провалы. Живая белёсая шапка песка содрала с одинокой красной беседки последние плети дикого плюща. Великая чаша пустыни, просыпающаяся ночным ливнем, со скрежетом накренилась сильнее, качнулась на растрескавшемся основании и опрокинулась на вымерший город — Постав пал вторично и безвозвратно. В осколке слюдянистой пустыни мелькнуло полупрозрачное отражение божественно прекрасного лица: "Быстрее!"
Каринаррия распахнула свои доверчивые объятья проплешинам звёздного неба в кроне угрюмых деревьев и явственно ощутила, как пропитанный потом пустыни обрывок долины медленно закручивается вокруг её хрупкой фигурки, сжимаясь огненным кольцом.
— Как безумно мало осталось, — пролепетала девушка, когда её, наконец, привели в чувства и смогли поднять с земли отяжелевшее и словно одеревеневшее тело.
Видения сжимающегося ночного мира Каринка не могла отогнать от себя. Когда ломкие обглодыши гор в песчаной пудре перестали стоять перед глазами, девушка смутилась и постаралась побыстрее улизнуть от обнаружившего её Нлуя. Мужчина долго смотрел на её маленький навес и молчаливо хмурил густые брови, подвластный своим тяжёлым раздумьям.
Это случилось на вечернем привале, что решено было организовать на лысоватой обочине лесной дороги в тёплых недрах Затаённого леса. Всё излучало волны тепла и умиротворения: стволы, ровные, будто точёные специально на заказ из редчайших самоцветов; сочная, словно разбухшая от собственной благостности крона, даже на хвойных выглядела мягкой пушистой листвой; вечнозелёная подушка ажурного мха сладостно пружинила под ногами и отдавала россыпью изумрудов. Мимо воли в сердце закрадывался покой и нега далёких сказочных кущ, в которых по россказням служителей обитают только величайшие праведники, отдыхая в упоительном счастье и праздно наблюдая за неблагодарными потомками. Ход отряда замедлился сам собой и также неожиданно прервался на удобной поляне без внешних приказов или решений свыше. Всем хотелось вкусить прелести медлительного и приторно спокойного вечера в таком пугающем и одновременно благодатном лесу.
Каринаррия, изначально выступая против таких своевольных ночёвок возле неизвестно откуда появившейся дороги, не стала разубеждать окружающих и лишь тяжело вздыхала после восторженных фраз очередного воина о красоте местной природы, лёгкости дыхания и мягкости земли. Девушка чувствовала себя почти предательницей, поскольку не могла разделить общих умонастроений, даже если бы очень возжелала, забыть про сумеречников, требовательное сердцебиение притаившихся в чаще руин и запах улыбающегося Охотника в камере пыток. Она очень хотела предупредить людей, спасти от неминуемой опасности, вывести из западни, она слишком хорошо помнила свои прошлые попытки вразумления окружающих и просто старалась думать об этих живых душах, как чём-то потерянном для неё. Когда же ощущение близости к отвратительному голосу стало невыносимым, это случилось. И Нлуй не стал звать посторонних к лежащей на дороге девушке, что невразумительно описывала, как будет уничтожен маленький лагерь на краю руин, приятным немного хриплым голосом зрелого мужчины.
Теперь Каринаррии Корсач, дабы не попадаться под совершенно неуместные вопросы следовало изображать полнейший упадок сил и здоровый сон. Девушка порадовалась, что не стала дожидаться хвалёных жареных шуш, а поужинала остатками обеда. Сон приходить как-то побаивался, понимая не хуже своей настороженной хозяйки, кто может воспользоваться её беспомощностью и что нашептать, отбивая последнее желание к жизни. Довольствуясь мягкой, но вполне удовлетворяющей тело дрёмой, Каринка предалась вялым рассуждениям о ценности сего мероприятия скорее не из желания уразуметь для себя всё величие плана и проникнуться общим духом, а из страха возвращения в голову мерзких скрипов Тварителя. Для начала девушка постаралась в красках представить первичный вариант плана, очень героический и столь же абсурдный в пестроте вымышленных выгод. Потом плавно и постепенно стала воплощать его в жизнь, щедро снабжая яркими картинками из детских фантазий: прекрасная дама, прекрасной может быть Феррбена, а дамой будет сама Каринка (девушка дала себе волю и добавила к образу дамы лёгкий невесомый меч для осуществления настоящих подвигов, отобрав его у вурлачки); ужасный колдун (а Владомир со своим характером и самомнением действительно был временами ужасен); благородный рыцарь и заколдованный принц в одном лице доброго и самоотверженного Ларсареца; а роль мудрого повелителя животных досталась Нлую, хоть он и не совсем годился для настоящего героя. В идеалистических картинках было много сражений, славных побед и, разумеется, счастливых развязок, только Каринаррия смирилась с неизбежностью и умерила яркость красок в получившейся истории. Тогда из-под них совершенно неожиданно стали всплывать детали, посланные здравомыслием и собственными видениями.
