— Знаете — уточнил я — мне такие тонкости сложны. Я и цикл Кребса, хоть он и наш, питерский ученый, помню плоховато.
Травин осекся, видно рассчитывал, что я как собеседник вполне соответствую его уровню.
— Я был уверен, что вы, как доктор, поймете хотя бы простейшие биохимические открытия, которые наша лаборатория успела уже сделать — укоризненно вымолвил провожатый.
— Ну. Я более практик, так что биохимию подзабыл — извинился я, приняв максимально виноватый вид. Нет, я понимаю, что то что тут сделали уже — вполне заслуживает пяток Нобелевских премий, их вообще за всяую фигню выдавали, но мне -то какой от всей этой науки прок?
— Поскольку при зомбировании возникает сильный ацидоз, возможно, что обменные процессы у новообращенных идут не по циклу Кребса, а по анаэробному механизму (что вполне оправданно — покойники не дышат. Возможно, вирус запускает этот цикл после смерти коры. Это, кстати, объясняет, почему "новообращенные" — медленные — энергии не хватает — вы понимаете это? — спросил меня Травин.
— Ну это-то я вполне понимаю — надул щеки я. Травин успокоенно кивнул:
— Очень удивляет, что в многочисленных случаях упокоения зомби, описанных в свидетельствах очевидцах, зомби валятся как снопы при удачном попадании в голову. А ведь у живых полно случаев, когда и пули, и осколки в башке мирно существуют, да и вообще — при любой трепанации мозги бывают ложкой черпают, потом детрит из всех щелей прет — а человек не то что живет — а даже в сознании... Я даже здесь это видал, да и раньше в госпитале... Может быть: при запуске вирусной программы происходит стирание межнейронных связей в коре, и последняя начинает работать по типу некоего "жидкого кристалла" — стоило бы уточнить у электронщиков — это чистой воды бред — или что-то в этом есть?
— Что вы имеете в виду? — уточнил я у спутника.
— При нарушении целостности оболочки этого кристалла происходит "пробой" — как в конденсаторе, с моментальной ликвидацией информации. То есть — все опять завязано на коре — так что нейрохиругам — почет и слава в новом мире. А также эндокринологам — у тех знаний по ацидозу — прилично. Как нам не хватает и тех и других — огорченно помотал головой Травин, словно продолжая ранее прерванную дискуссию с кем-то другим.
Я так и не понял — то ли Травин медик, то ли тут нахватался знаний. Видно только, что он живет всем тем, что тут делается.
— Погодите — остановил я полет размышлений этого человека — что мне стоит уточнить, раз уж вы, как тот самый бес, у меня подписку взяли. Ну, типа душу я свою вам продал... Парень смотрит на меня грустно. Словно я обдал его струей из огнетушителя — пеногона.
— Вас интересует только то, что может быть практически применено? — осведомился печально Травин.
— Учитывая наш выезд в скором будущем — да. Потом видно будет, мне важно остаться в живых хотя бы в эти ближайшие дни — честно признался я.
— Ладно, пойдемте в приемную Кабановой — молвил Травин,чуток подумав.
И мы пошли по каким-то запутанным переходам. Меня удивило то, что даже на мой непросвященный взгляд все пространство было напичкано видеокамерами, разными датчиками и перекрыто тяжелыми решетками. Несколько раз попадались по дороге суровые дядьки, обвешанные оружием.
— Не слишком ли вы тут оборону осложнили? — спросил я у сопровождавшего.
— У нас тут находятся зомби. Есть и морфы. Результаты исследований таковы, что и сосдушки наши ими очень заинтересованы. К тому же Кабанова считает не без оснований, что угрозы нашей безопасности не только этим исчерпываются.
— Что вы имеете в виду? — спросил я пробираясь по весьма заковыристой древней винтовой лстнице, украшенной несмотря на свое прозаическое назначение литыми египетскими мотивами-бараельефами.
— Людям с ВИЧ — инфекцией, бешенством или вирусным гепатитом несказанно повезло от прихода Песца — они ведь были обречены. Возможно, что кто-то из них будет и противиться работам по нейтрализации 'шестерки', может и активно — "вы тут останетесь, а мне ждать, кода у меня цирроз или иммунодефицит разовьется?! Взорвать к ляду всю вашу лабораторию!" — повернулся ко мне Травин.
— Я как-то с такой стороны и не думал — признался я спутнику.
— А многие не думают — отмахнулся парень.
Кабанова оказалась занята. Попросили подождать полчаса. Я воспользовался этим перерывом и передал Травину бумажку с фамилиями претендентов на новый экипаж моего американского пациента. Парень кивнул и обещал быстро уточнить их благонадежность. А мне дал возможность посидеть наверху — на верхней площадке форта.
Сверху планировка форта стала более понятной — чисто боб. Или почка. Выгнутая сторона — смотрит на рейд. Внутренняя с пристанью — на Кронштадт. К моему удивлению наверху стояла впоне внятная артиллерия — две ЗУшки и штуки три 'Утесов'. А что, разумно — тут можно накрыть любого посягнувшего хама.
Я присоседился к группке морячков у крайней зенитной установки. Они перебирали и протирали красивые снарядики. Старшой, покуривавший козырную трубку, вещал что-то, что скрашивало однообразную работу по переборке боеприпаса. Я прислушался. Ничего не понял, потому что речь шла о механических тонкостях работы этой самой ЗУшки. Свирепая машина плюется этими самыми блестящими снарядиками как осатанелая, 2000 выстрелов в минуту и достает на 2,5 километров. Правда, как это она делает технически — мне никогда не понять, не мое это.
Старший прервался, посмотрел на меня.
— Новенький? Из научников?
— Ну да, в общем. Внештатный, вот.
— Тогда давайте моим архаровцам что полезное расскажите, все равно ж без дела сидите.
— Так вроде они заняты же? А так отвлекутся...
— Работа стандартная, механическая, самое то слушать что полезное, а то информационный голод будет. А у ребят и так информированность убогая, до Беды из них болванчиков делали, теперь так нельзя. Умнеть надо.
— А, так тут у вас вроде как выездная лекция?
— Угу. Они многого не шарят и не рубят. По мне так это плохо, вот и толкую о чем сам знаю. Давайте, расскажите что полезное — и старший в расчете подмигнул.
— Ну, ладно. Я вот про эксперимент один расскажу.
— С мышами? — ехидно осведомился конопатейший паренек.
— Конечно. Со слонами тоже можно проводить эксперименты. Только очень накладно. С мышами проще.
— Харитоненко, увянь. А то и тебя на опыты пустим. Например на эксперимент — как быстро матрос Харитоненко может выдраить гальюн — мрачновато осек бойкого подчиненного старший в расчете.
Подчиненный тут же увял. И я пустился в повествование о науке.
— Значится вот такой эксперимент. Ну вы знаете, что мыши умеют плавать, но нехорошо — недалеко. И недолго. Пять мышей помещали в емкость с водой. Засекали время. Через 20 минут мыши уставали, начинали хлебать воду и шли на дно. Во второй раз снова в воду пускали пять мышей, но когда они начинали через 20 минут тонуть, трем мышам, которые дольше удерживались на поверхности воды давали дощечку, мыши на нее залезали и спасались. В третий раз снова пускали пять мышей, но две мыши были новые, а три мыши — те, что спаслись в прошлый раз. Так вот, первые две тонули через 20 минут, а три опытные мыши держались шесть часов! Совершенно обессиленные мыши из последних сил продолжали плавать в расчете на дощечку. И потом так повторялось всякий раз. Новички — тонули, опытные дожидались в конце концов спасительной дощечки. Идея понятна?
Старший расчета ухмыльнулся и осведомился у своего конопатого подчиненного:
— Матрос Харитоненко, смысл эксперимента постиг?
— Если умеешь плавать — это хорошо. Лучше, чем не умеешь.
— Матрос Слесарев, тот же вопрос.
— За битого двух небитых дают. Те три мыши были уже с опытом, знали, что есть шанс на спасение и потому держались стойко. Так, товарищ старший лейтенант?
— А это вон у ученого спрашивай.
Все посмотрели на меня.
— Да, когда знаешь, что победить можно — скорее победишь. И у тех, кто так считает шансов на победу больше, чем у других, не знающих о том, как побеждать. У нас, человеков, опыт выживания куда больше, чем у мышей — так что очень жизнеутверждающий эксперимент. Тот, кто считает, что сдохнет и складывает лапки — дохнет. Кто знает,что в таких условиях люди побеждали — выживет и победит.
— Когда ж это такое было? — с сомнением в голосе осведомился конопатый матрос Харитоненко.
— Да постоянно — ответил ему Слесарев.
Другие матросы загалдели, споря и со мной и друг с другом.
— Плохо молодежь историю знает — грустно заметил я старшему расчета.
— Плохо — печально согласился он.
— Ну, вот например, эпидемия чумы в Средневековье. Черная смерть дала 75% умерших из населения в Европе. Чтоб прикинуть — две трети присутствующих накрылись бы. Нас тут шестеро — так четверым бы амба. Тридцатилетняя война — в немецких землях две трети населения ласты склеили, особенно мужиков выбило — церковь христианская официально разрешила двоежонство, чтоб хоть как население восполнить.
— Точно, тогда еще лысые появились! — вспоминает молчавший до этого матросец.
— Это как так?
— Ну бюргер себе взял вторую жену, молодуху. Та и стала у муженька седые волоски выдергивать, чтоб он больше к ней подходил, моложе казался. А старая жена увидела — стала выщипывать черные, чтоб под себя подогнать. Так старались обе, что облысили напрочь мужа. И дети которые потом рождались у молодухи были с рождения лысые. Вот.
— Да ну, глупости. У меня дядька лысый — не с рождения же — убежденно произнес Харитоненко — вечно ты Малышев напридумываешь!
Все заржали. Видно Харитоненко не впервой покупался на всякие подначки.
— У нас в семье тоже была история — включается в разговор старлей — Праздник семейный, все вино пьют, а теща у меня непьющая, ей купил бутылку лимонада. Ну первый тост, все значит, выпили. А теща морщится — де лимонад как-то пахнет не так и вкус у него не такой какой-то. Все понюхали — да, воняет, изрядно. Стали смотреть. Бутылка зеленая, видно плохо — но что-то в лимонаде болтается, с полмизинца. Вылили в блюдце — оказалось мышонок. Теща и сейчас не верит, что я не специально бутылку подбирал, а уж сколько лет прошло.
— Не дотянул мыш-то. Не выплыл — подвел итог Малышев.
— Видно нетренированный был — согласился и Харитоненко.
Все опять заржали.
— Хорошо, а при чем тут история? — спросил Харитоненко, когда все отсмеялись.
— История при том, что если знаешь, что по граблям ходить не стоит — то не ходишь. А не знаешь — получишь по лбу — пояснил старлей.
— Так я и так по граблям не хожу.
— Я все время забываю, что у тебя, Харитоненко, мышление сухопутное. Проще говоря — если твой дед и твой батя с какой-то бедой справились — то зная об этом и ты с бедой справишься. Так понятно? — резонерски выговорил старший расчета.
— Так у моего деда и бати зомбей не было. И вообще у меня два деда было. А батя один — недоуменно подвел итог Харитоненко.
Мне не получилось дослушать беседу, Травин вернулся.
— О чем вы так зажигательно беседовали? — полюбопытствовал он.
Расчет как-то затих.
— О мышах — ответил старлей.
— Полезные зверьки — вежливо согласился Травин. И неожиданно выдал: — Храбрый самурай был застигнут поздним вечером в незнакомых местах. Остановился на ночь у крестьянина. Тот предложил воину одеяло. Самурай презрительно ответил: 'Это вы привыкли нежиться в постелях! Мы — воины, закалены и не изнежены!'
Ночью выпал снег. Похолодало. Самурай совсем замерз. Разбудил хозяина.
— Вы своим мышам на ночь лапы моете?
— Нет, господин, у нас такого не делают.
— Дикие невежественные дурни! Ваши мыши испачкают мою одежду. Ладно, давай свое одеяло!
Травин со значением подмигнул озадаченным зенитчикам и мы двинулись в глубины лаборатории.
Когда мы спустились с крыши в полумрак казематов верхнего яруса, он негромко сказал, протянув мне листок с фамилиями:
— По нашим данным за ними ничего не замечено.
— То есть чистые и порядочные люди?
— Нет, просто нам о них ничего порочащего не известно. Улавливали раньше разницу между 'связей порочащих его, не имел' и 'в связях, порочащих его, не замечен'? — уточнил Травин.
— Улавливал. Эти значит — не замечены? — сказал я.
— Именно. Валентина Ивановна приказала вам провести экскурсию по лаборатории.
Экскурсия получилась впечатляющей. Впрочем Травин как экскурсовод был куда интереснее записных экскурсоводов мирного прошлого, сыпавших тысячами совершенно ненужных цифр и дат, но не дававших ничего полезного, отчего вся эта мусорная информация потом еще долго бренчала в межушном пространстве. Тут говорилось все по делу, может и суховато, но запоминалось слету. Я диву дался, поняв, что за короткий срок в мертвом выпотрошенном форте создали не менее грамотную лабораторию, чем бывшая тут раньше противочумная. Странно смотрелись новенькие еще пахнувшие окалиной грубоватые решетки в старых краснокирпичных коридорах, масса видеокамер и каких-то еще датчиков и всякие другие следы поспешного усовершенствования — от свежеслепленных стенок с бойницами, которые вместе с железными решетками перекрывали в некоторых местах коридоры, до мебели в облагороженных казематах. Несколько раз приходилось по приказу сопровождающего высоко поднимать ноги переступая через натянутые поперек коридора проволочины.
— Мины? — не очень умно спросил я.
— Сигнальные фейерверки — на случай несанкционированного передвижения.
— А, понял... Это уже запретная зона?
— Для посторонних — да. У американцев она была бы покрашена зеленой краской.
— А, полосой такой! — вспомнил я виденные всякие боевики.
— Ага. У нас вон — серые значки. Незачем зря стенки пачкать и краску переводить. Так что это — серая зона. Запрет для внешней охраны, ну да их дальше караульных помещений вообще стараемся не пускать, нечего им тут делать, салагам. А там где раньше — в чумной лаборатории была заразная часть — там зона строгого допуска.
— Как делится-то? В смысле что к чему относится? — уточнил я.
— Как раньше. Форт свое значение как крепость потерял довольно быстро. Вот его и переоборудовали — правая половина была заразная, левая — не заразная. Как легко понять — между ними было и карантинное помещение — там сейчас опять же промежуточная зона, рыжая называется. А место содержания особо опасных экземпляров — красная зона.
— Мутабор со своей 'кошкой' там? — тихо спросил я.
— Да. И не только он. Из живых там только наш нейрохирург, но он немного не в себе.
— Я слышал. Так и живет с лоботомированной семьей?
— Да. Совершенно бесценный специалист, приходится идти навстречу. Даже мебель его из квартиры привезли частью, как просил. Ощущение леденящее, когда к нему заходишь, но он делает вид, что все в порядке — и мы тоже. Политес.
— А живых тут много? — осведомился я.
— Не очень — вежливо и обтекаемо поставил меня на место экскурсовод.
Ну, понятно, нефиг мне знать сколько тут кого. Да полагаю и сами сотрудники не вполне в курсе. Хотя даже на первый взгляд — снаружи не меньше отделения на смене, значит подсменками еще два, получается взвод. Наверху расчеты артиллерии — тоже взвод.
