— Ну конечно, и кто теперь проныра? — спросила я, криво и натянуто улыбаясь, но мгновенно посерьезнела. — Несколько недель назад Мак сказала, что вы привязаны к этой планете, возрождаетесь здесь, так что если планета будет разрушена, ты тоже умрешь, — хотя она говорила, что не уверена, умрет ли Девятка мгновенно или продолжит жить, пока они не будут убиты и не смогут возродиться. Как бы там ни было, это означало конец их бессмертия, мгновенно или же в пределах нормального срока жизни.
— Мак слишком много болтает.
— Миру приходит конец. Смирись с этим, — я протянула руку и коснулась его волос, провела пальцами по его жесткому точеному лицу. Я касалась Риодана. И он просто стоял, позволял мне это и выглядел столь же удивленным, как и я сама. Эта фигня с касаниями вызывала зависимость, как только я начала это делать. Это меня пугало. Я не знала правил. Часть меня хотела обнимать всех подряд и наблюдать за их реакцией. Часть меня никогда больше не хотела обниматься. Я отвергала силу всех эмоций, которые это вызывало во мне. Для Джады все было таким простым. Теперь уже ничто не было простым.
Вот только Риодан был таким сильным, электризующим и таким чертовски живым. И через неделю, плюс-минус несколько дней, хоть я пойду спасать Шазама, хоть я пойду туда, куда должен пойти супергерой — вести колонистов в другой мир, отказываясь от личных желаний, потому что так поступают супергерои, и где вы видели счастливого супергероя? — он может умереть. Я могу никогда больше его не увидеть. Я могу потерять моего злейшего врага, моего наставника, мужчину, несшего в себе столько радости, что ее буквально можно было ловить руками, когда он смеялся. Я не хотела, чтобы он умирал. Я хотела, чтобы он оставался бессмертным и всегда был где-то там, всегда знал, что мне сказать, делал что-то, чтобы бросить мне вызов. Я хотела знать, что он всегда жив где-то там.
Я не подумала, прежде чем сделала это.
Я вытянулась в полный рост и поцеловала его. Как я целовала Танцора. Мягкими, чувственными касаниями крыльев бабочки по его губам. В отличие от предыдущего раза, когда я целовала Риодана, этот не был призван провоцировать, бросить вызов или сказать "Пошел ты — ты не можешь этого коснуться". Это был поцелуй, который всего лишь говорил: "Я вижу тебя, восхищаюсь тобой и хочу, чтобы ты жил".
Он застыл, и только когда я осознала, какую идиотскую вещь сотворила, и начала отстраняться, температура в кабинете резко подскочила на пятьдесят градусов, точно воспламенился сам воздух, воспламенилась я сама, и он тоже, и он поцеловал меня в ответ таким поцелуем, который я себе и представить не могла.
Это было совсем не так, как целоваться с Танцором. Поцелуй Танцора был сладким, мечтательным и волнующим. Поцелуй Риодана был острым как бритва, резким и опасным, как и сам мужчина. Находиться в объятиях Танцора — все равно что жить на съедобной планете. Находиться в объятиях Риодана — все равно что ступить в око урагана. Танцор был легким смехом и нормальным будущим (за исключением внезапной смерти). Риодан был бесконечным вызовом и будущим, которое невозможно было себе вообразить.
Танцор принимал меня такой, какой я хотела быть, без вопросов. Риодан заставлял меня сомневаться в себе и доводил до собственных пределов.
Затем мои волосы оказались распущены, его руки зарылись в них, и он целовал меня так глубоко, что его клыки царапали мои зубы, и я ощутила вкус крови. Я четко осознавала каждый дюйм своего тела, касавшийся его: его предплечье, задевавшее край моей шеи, его руки, бережно державшие мой череп, его рот, такой мягкий и все же жесткий, его мощная грудь, прижимавшаяся к единственной части моего тела, состоящей не из сплошных мышц, одно из его бедер, скользнувшее между моих ног, отчего мои колени дрожали и едва не подкашивались.
Он целовал меня так, как делал все остальное — с исключительным умением, страстью и стопроцентной сосредоточенностью. Это был Риодан, отбросивший свою маску бизнесмена, свой холодный фасад, и оживший с жаром и мощностью тысячи солнц. И я осознала, что именно это так восхитило меня на четвертом уровне — я видела, как он отбросил все свои щиты и трахался как возбужденный мужчина, ничего не сдерживая. Открытый, незащищенный, каким он был, когда мы разговаривали.
Контролирующий себя Риодан крайне восхищал.
Открывшийся Риодан вызывал неописуемую зависимость.
Он целовал меня так, будто я была империей, которую он поклялся защищать и умер бы тысячью смертей, чтобы сохранить ее в безопасности. Он целовал меня так, будто я была женщиной с темной глубинной дикостью, требовавшей утоления, и он точно знал, как это сделать. Он целовал меня так, будто он умирал, и это был последний уготованный ему поцелуй. Затем поцелуй изменился, язык его был шелковым и бархатистым, и он целовал меня так, будто я была отменным тонким фарфором, требующим огромной заботы и нежности. Затем в нас обоих вселился шторм, и я вжималась в него, и он искал своим поцелуем, его руки скользили ниже, к той части меня, что была диким животным, как и он, и мы собирались забыть о мире и превратиться в двух примитивных, неусложеннных зверей, трахающихся так, будто наша страсть служила топливом для вселенной. И я была уверена, что мы можем. Я чувствовала, как что-то поднимается во мне, жажда, радующаяся жизни, и я знала, что она вырвется наружу и порезвится так жестко, как ей угодно, потому что я никогда не смогу сломать этого мужчину. Даже своими суперсилами. Я могу выплеснуть на него все, что угодно, и мне не нужно беспокоиться, что у него случится сердечный приступ, сломается кость, или я нечаянно поставлю ему фингал. Он может справиться с чем угодно. С моим вспыльчивым характером, моей жаждой приключений и побуждений, моим интеллектом, яростью, ругательствами, моей исключительной физической силой, даже с тьмой моего подсознания. Он был широкоплечим зверем. Он был крепким, умелым, стойким, и имел бессмертное сердце. Во мне взорвалось безумие страсти, и я ответила на ярость его поцелуя всей яростью своей души, а уж этого было дохрена. Отдаленной частью мозга я подумала о Танцоре и гадала, что возможно, он мог справиться лишь с малой частью меня, возможно, я сдерживалась не только потому, что боялась быть такой чертовски уязвимой, но и потому, что я боялась навредить ему и...
Риодан оборвал поцелуй и оттолкнул меня так резко, что я споткнулась о стул и едва не грохнулась. Мое тело замерзло там, где был жар его ладоней. Мои ноги тряслись, и я настолько преисполнилась жара и нужды, что на мгновение утратила дар речи. Я просто стояла там, желая, чтобы он вернулся, снова касался меня, держал меня, разрывал меня изнутри и пробуждал каждую клеточку моего тела. Каково было бы оказаться голой рядом с этим мужчиной, закрыться от всего мира и отпустить все, зная, что он справится с чем угодно? Уйти от ответственности, позволить ему взять верх, почувствовать себя в безопасности. Отдохнуть. Перезарядиться. Выйти в мир целой.
Я восстановила равновесие и встала, уставившись на него. Он открыл во мне коробку, которую я не могла закрыть. По крайней мере, не так быстро.
— Погоди, что? — я покачала головой, пытаясь избавиться от ступора. — Почему ты так на меня смотришь?
— Тебе нужно уйти. Сейчас же, — прохрипел он.
— Ты этого не хочешь. Твое тело совсем этого не хочет, — мне было больно от отсутствия контакта с его телом.
— Ты траханая девственница.
— Оксюморон. Я нетраханая девственница. И нет ничего плохого в том, чтобы быть девственницей. Я хранила это по весомой причине.
— Убирайся, — повторил он, и его серебристые глаза стали холодными и жесткими, как древние монеты. Открытый, незащищенный мужчина исчез прямо на моих глазах, и было больно видеть, как он уходит. Как будто тебя отрезали от чего-то священного. Как будто посчитали недостаточно святой, чтобы это увидеть.
— Ну конечно, теперь ты будешь вести себя как Джада? — сорвалась я.
— В Джаде есть смысл. Я просто не хотел, чтобы ты все время была ей.
Мои руки сжались в кулаки.
— Я не понимаю. Ты целуешь всех. Черт бы тебя подрал, ты целовал Джо. Я такая же хорошенькая, как и Джо.
— Ты. Не. Все, — он помедлил, затем хрипло добавил: — И ты не хорошенькая. Проклятье, Дэни. Ты прекрасна.
— И вот еще одна причина, по которой твои слова не имеют смысла, — сердито сказал я. Он может умереть! — Что, если ты умрешь и никогда больше меня не поцелуешь?
Серебристые глаза прищурились, сверкая злостью.
— Вот почему ты хотела заняться со мной сексом? Потому что я могу умереть раньше Танцора, и решила трахнуть нас по порядку, кто первый умрет?
Я взорвалась.
— Я не говорила, что хочу тебя трахнуть. Я просто целовала тебя. И ты целовал меня в ответ. И тебе это нравилось.
Он сделал шаг назад, и свет теперь падал на его лицо так, что одна часть была на виду, а другая — скрыта тьмой.
— Возвращайся через три дня с Танцором, — сказал он так же ровно, как говорила я, будучи Джадой. — Мы спасем Шазама. Ты найдешь мир, обзаведешься домом с Танцором и никогда не вернешься на Землю.
— Отъебись, Риодан, — сказала я, задетая его отказом, его ледяной отстраненностью и тем, что опять оказалась по другую сторону его дьявольских стен. Несколько минут я провела в райском саду. И меня изгнали.
— Только что отказался от этого, — холодно сказал он.
Я развернулась и перешла в режим стоп-кадра.
Ничего не произошло.
Мои силы отказали.
Иногда я правда ненавижу этого мужчину. В тот момент я очень, очень ненавидела его.
Притворившись, что и не хотела переходить в режим стоп-кадра, я медленно вышла из его офиса, длинноногая и чертовски сексуальная, показывая ему то, чего он никогда не получит. Я пустила в ход все те невероятные ощущения, которые пробудил в моем теле Танцор и он сам.
У него был шанс, и он его упустил. Отверг меня.
Ни один мужчина не получает второго шанса с Дэни-О.
Даже великий Риодан.
♪
Как только дверь закрывается, я прижимаюсь лбом к холодному стеклу.
Мой кабинет без нее кажется пустым. Солнце исчезло за облаками.
Она стояла, смотрела на меня с огнем в глазах, сравнивая себя с Джо и не видя, что это совсем не то же самое. Да, я между делом трахал Джо. Никто не трахает Даниэль О'Мэлли между делом.
Ее энергия ядерная, ослепляющая и чистая, как свежевыпавший снег. В страсти она едина и не страдает от конфликтов. Я, может, и представляю собой адское пламя, но эта женщина-ребенок состоит из чистой энергии и эмоций, яростна и сильна как валькирия.
Другой мужчина испытает ее процесс самопознания, недолговечные нюансы ее первого раза.
Я мог бы целыми днями наблюдать, как она говорит. Глаза сияют, лицо светится, сердце так ярко полыхает на ее лице, что освещает весь мой кабинет, согревает мою холодеющую кожу.
Я все еще чувствую жжение ее рук на своем лице, в своих волосах, как они скользили ниже по моему телу, когда поцелуй сделался глубже и яростнее.
Но не ураган, подобный мне, должен сокрушить последний барьер ее невинности.
Ей нужно медленное погружение с нежной рукой, дающей больше, чем забирающей, мужчина, который медленно и нежно проведет ее к любви. Ей нужно то, чего воин с яростным сердцем никогда не имел — нормальный хороший опыт с нормальным хорошим мужчиной.
Я не такой мужчина.
Траханье со мной сделало бы ее больше похожей на меня.
Траханье с ним сделает ее больше похожей на него.
Я знал этого ребенка. Я знаю эту женщину. Она никогда не удовлетворится одним любовником. Дэни жаждет опыта, вызова, изменений, закалки, роста. Ей нужно попробовать все. Я это понимаю.
Однажды она выберет себе пару. Она пожелает стать волчицей, бегущей бок о бок с волком, равным ей во всем, и когда это время придет, ей нужно быть уверенной, что она выберет самого лучшего.
Я тот мужчина.
Но у нее нет базы для сравнения.
Она потеряет девственность с Танцором. Скоро. Она воспламенилась.
Она носит мою метку.
Я почувствую слишком многое. В этот раз и во всякий другой.
С моим бессмертием — если я переживу следующую неделю — предстоящие годы могут показаться бесконечными.
Я никогда не буду ее первым.
Но однажды я стану ее последним.
53
Девочка, ты скоро станешь женщиной
Дэни
Я вышла из душа и вытерла себя насухо, улыбаясь и слушая, как Танцор гремит на кухне, готовя ужин.
Был лишь этот момент, эта ночь. Тепло дома, восторг от того, что мой лучший друг готовит домашнюю пиццу, обещание фильма, который будем чаще ставить на паузу, чем смотреть, чтобы иметь возможность поговорить обо всем на свете.
Я заключила сделку с самой собой — сегодня не думать. Никаких мыслей о завтрашнем дне, о Шазаме или сердце Танцора, или судьбе мира. Я знала правду: от беспокойства завтрашний день не станет лучше; он станет только хуже. Я хотела одну-единственную золотую ночь, прежде чем я приму тяжелые решения, с которыми должна столкнуться.
Мозг аккуратно разделил меня, убирая части Джады и освобождая Дэни. Я высушила волосы, провела пальцами по кудрям, затем сделала шаг назад и посмотрела на себя. Обнаженная. С ясными глазами. Без макияжа. Без духов или лосьона. Просто я.
На обратном пути в пентхаус я кое-что осознала. Секс с Риоданом был бы всего лишь сексом. Он был бы ураганным, диким, сводящим с ума. Секс с Танцором был намного сложнее. Это уже занятие любовью. Это было бы сладко, нежно, до разрыва сердца. Надеюсь, не буквально.
Я нашла способ обмануть себя. Поскольку я застывала в тот момент, когда Танцор снимал с меня джинсы, я просто их не надену. Проблема решена.
Когда я голышом вышла из ванной, Танцор стоял ко мне спиной, но он, должно быть, услышал меня, потому что повернулся, держа пирог и поддразнил:
— Мега, я знаю, ты определенно хочешь грибы на твоей п-п-... АХ.
Он выронил пиццу, и она шлепнулась на пол, разлетевшись в стороны. Корка теста пошла в полет, соус разбрызгался по доскам пола и шкафчикам. Не то чтобы он заметил.
— Охренеть нахрен! — яростно произнес он и просто стоял там с приоткрытым ртом, ничего не говоря. Мгновение спустя он закрыл рот так резко, что зубы клацнули друг о друга.
Он стоял там, стараясь удержать взгляд на моем лице, как будто пялиться на мое тело было бы невежливо, и я поддразнила:
— Танцор, грандиозная ты зануда, я сняла всю одежду, чтобы ты смотрел на меня.
Получив разрешение, его взгляд камнем рухнул вниз. Он посмотрел вниз, вверх, вниз и снова вверх. Я задрожала от того, что его взгляд блуждал по мне, заставляя меня одновременно гореть и мерзнуть.
Он смотрел и смотрел, и как раз тогда, когда я гадала, что мне придется сделать для того, чтобы подтолкнуть развитие событий, он потянулся рукой к спине, стянул футболку, расстегнул ремень, скинул джинсы, отшвырнул их в сторону прямо в соус от пиццы, и тоже остался голым.
— Не мог позволить тебе быть голой в одиночку, — пробормотал он.
