Опасаясь, что Австрия, по своему обыкновению, под шумок может влезть и что-либо хапнуть, войска западных округов пополнили запасными и привели в боевую готовность. Просьбу о переводе в действующую армию командующий округом оставил без удовлетворения. Война окончилась хоть и мягким, но позорным миром. Сергей Юльевич Витте, получил графское достоинство и обидную приставку 'Полусахалинский', Михаил Михайлович Субботин не получил ничего.
С началом войны, казалось бы, открылись перспективы для штабс-капитана, но кроме 'клюквы', Станислава с мечами, да должности старшего офицера батареи, уже капитан Субботин не имел. Карьера не двигалась. С конца пятнадцатого года, Михаил Михайлович, подал три рапорта о переводе в мортирный дивизион, резонно считая, что тяжелые пушки и гаубицы, сводимые в новые дивизионы, позволят вырваться из замкнутого круга.
Получив должность старшего офицера батареи тяжелого артдивизиона, а вместе с ней и прибавку к жалованию, капитан отправился на фронт. Субботин был женат, но детей Бог не дал. Жена его сильно переживала, он же относился к этому философски — все в руках божьих. Поэтому он перенос на другую войну воспринял спокойно.
Из-за недостатка в опытных офицеров, капитан наконец получил батарею. Она, правда, была куцая. В мирное время, четыре трехдюймовки считались полубатареей, но здесь и сейчас это была сила.
Весь день двадцать первого июля, Субботин проползал по еврейскому и русскому кладбищам. Составлял карточки стрельбы и высчитывая углы, поминутно поминая 'тысячные'. Ругался на французский линкор, мачты которого возвышались над морем. Исписал половину блокнота вычислениями и буквально намял себе нос биноклем. Болела шея, очень мешало отсутствие карты, ободрал локти и колени, ползая по твердой крымской земле, но в целом Михаил Михайлович, остался доволен собой и проделанной работой. Вспомнив юнкерские годы, капитан начертил весьма подробную схему. А вот предполагаемый расход снарядов, его просто пугал.
На следующий день, неожиданно случилась нечаянная радость.
В восемь утра, в помощь отряду Ларионова, из Севастополя пришла рота стрелков подпоручика Розова, наполовину состоявшая из солдат Якутского полка, но с четырьмя пулеметами 'Льюис', взвод гаубиц, который возглавлял прапорщик Руденко, и самое главное, из летучего парка, привезли восемь зарядных ящиков со снарядами. Отправляя Сержа с орудиями под Евпаторию, Марков-второй выбил в роте связи телефонистов с телефонными аппаратами и трехверстный запас полевого кабеля.
Обрадованный Субботин, наскоро обнявшись с Руденко, опять погрузился в вычисления. Быстро позавтракав, Михаил Михайлович отобрал двух солдат и, взяв одного телефониста, отправился на выбранный наблюдательный пункт. Связь требует проверки, не дай бог не сможешь вовремя дать команду на перенос огня! Да и провод надобно прикопать, а то как пройдется по нему гренадерская дивизия, и конец связи.
Памятник на могиле Соломона Израилевича Рабиновича, стал прекрасным укрытием. Телефонисты устроились между соседними могилами. Солдаты на открытых местах, прикапывали телефонный провод.
Серж, получил от Субботина указание, встать с 'носорогами' в трехстах саженях левее трехдюймовок. Солдаты устали в пути, но вместо отдыха лопаты в руки и 'копай глубже, кидай дальше'.
Ларионов отправив стрелков в отряд Эссена, проинструктировал поручика, чтобы его люди не зарывались, но и спуска орудийной прислуге не давали. А вот пулеметчиков с их 'ручниками', генерал-лейтенант приказал попарно придать гренадерам.
В полдень все было готово, до начала атаки еще три часа, людям можно было и отдохнуть.
Глава 38. Креси наоборот.
В три часа выстрелила русская пушка. На батареях появились люди. Засуетились орудийные расчеты, пехота и стрелки придвинулись к валам, готовясь выйти на банкет.
Английский и французский коменданты, находясь на колокольне Николаевской церкви, в зрительные трубы наблюдали за действиями русских, обмениваясь мнениями.
— Ничего нового, русские решили второй раз наступить на грабли.
— Вы правы, сэр. Опять они ставят большую батарею, их полки медленно выдвигаются. Если они будут продвигаться таким темпом, то через полчаса можно будет открывать огонь.
— Ха! Смотрите налево, они опять основной удар собираются наносить со стороны русского кладбища.
— Отряд, идущий с севера, выпустил цепь застрельщиков.
— Пусть подойдут поближе, перестреляем как вальдшнепов.
Шрапнельный снаряд разорвался, не долетев метров пятьдесят до пятой батареи. Второй разорвался перед пехотной ротой, стоявшей в плотном строю у вала. На земле упало человек сорок.
— Ого! Да они не шутят!
Вслед за этим на батарею и примыкающие валы обрушился град из сорока снарядов. Расчеты артиллеристов выбило начисто, в пехоте были тяжелые потери, солдаты побежали в город, ища укрытия. Обстрел прекратился, но только на пять минут. После того как осела пыль, на несчастную пятую батарею упал шестидюймовый снаряд. Выпущенный для пристрелки, он очень удачно попал в пороховой погреб. Над батарей вырос чудовищный гриб и тяжелый грохот прокатился над домами города. Англичанину и французу показалось, что колокольня заходила ходуном под ногами. Брустверы валганга взрывной волной смахнуло в ров. Вслед за первым, на батарее разорвалось еще четыре снаряда.
— Пятой батареи больше нет, черт меня побери! Чем они стреляют?
— Так ли это важно, сэр? По-моему, надо дать команду туркам убраться с укреплений.
— Поздно!
На редут вылился коктейль из двадцати шрапнельных трехдюймовых и десяти фугасных шестидюймовых снарядов. Под обстрелом, укрепление напоминало вулкан во время извержения.
— Очередной перерыв. Сейчас, они по очереди разнесут все батареи, потом подведут к валам пушки и картечью расстреляют стрелков. А может, подведут пехоту и расстреляют наших солдат вышедших на банкеты.
— Варвары! Лупят с расстояния, с которого даже пороховой дым не виден. Дикарям дали бомбы с горящими фитилями и они их кидают в безоружных белых людей.
— Очень похоже на битву при Креси. И, похоже, потери будут такие же. Бедная Франция!
— Причем здесь Креси? Вы, сэр, постоянно пускаетесь в исторические экскурсы! При Креси, французы убили около ста англичан. Сейчас русские уничтожают наших солдат с безопасного расстояния. Они вообще пока никого не потеряли.
Уничтожив редут, русские перенесли огонь на батарею номер четыре. Едва над ней разорвался первый шрапнельный снаряд, все кто в этот момент находился на батарее, бросились бежать. И опять над батареей встал гриб взрыва порохового погреба. Колокольня качнулась еще раз.
На площадку звонницы поднялся Мегемет Ферик Паша.
— Что скажете господа? Через час, русские разнесут все укрепления и бросят в атаку гренадеров, мы все погибнем. Аллах сегодня не на нашей стороне. Что делать?
Генерал был бледен, тряслась его борода, тряслись руки. Турецкий генерал-лейтенант не был трусом. Но сейчас, он не хотел погибать без возможности даже на краю могилы вцепиться в горло врагу. От растерянности он путался, задавал одни и те же вопросы.
Редкая цепь русских застрельщиков подошла к батареям шесть и семь на четыреста метров и залегла. Русские энергично копали ямки. Тем временем, артиллерия русских обстреливала батареи ядрами. Это было привычно и понятно. Орудия союзников тоже не оставались без дела. На правом фланге союзников, расстрелу подверглась следующая по счету, третья батарея. В пороховой погреб русские не попали, но целых орудий и живых на позиции не осталось.
Со стороны русских пошли уже не одна, а четыре цепи застрельщиков. Цепи шли перекатами. Передовая залегла, следующая бегом перемещается и залегает вместе с первой. Затем такими же перекатами бегут третья и четвертая. На расстоянии метров в четыреста от валов, цепь останавливается и начинает густеть. Посвист пуль вокруг аскеров, которых офицеры выгнали на банкет, заставляет их прятаться.
Все это прекрасно видно в зрительную трубу с колокольни, также как и то, что русские конные батареи лихо выдвигаются и встают на позицию. Грохот пушечной пальбы сливается с разрывами снарядов на батарее номер два.
Английский офицер неожиданно повернулся и стал спускаться с колокольни. Джентльмен просчитав обстановку, понял, что ему с тремястами стрелков в Евпатории делать нечего, надо успеть на пароход.
* * *
Генерал-лейтенант Жерков, увидев взмывшую вверх ракету, опустил зрительную трубу, снял треуголку и перекрестился.
— Барабанщики! Бить поход! Горнистам играть 'Атаку!'. С Богом господа! Не посрамим гренадерского имени!
Полки двинулись вперед колоннами, грозя знаменитым таранным штыковым ударом. Рвы у четвертой и пятой батарей были полузасыпаны, а перед первыми рядами гренадеров, бежали наиболее сильные солдаты, которые несли мешки с землей, фашины, грязные исподние рубахи и кальсоны, тоже набитые землей.
Под размеренный 'гренадерский поход' и чистые звуки горна, полки ускоренным шагом шли вперед. Турецкие офицеры, колотя плашмя клинками, выгнали-таки аскеров на стрелковые позиции. Раздалась частая стрельба в залегшей цепи, а легкоконная батарея, выплюнула картечь по ничем не защищенным людям. Аскеры, уже не обращая внимания ни на кого, побежали.
Командир головного Архангелогородского гренадерского полка подал команду:
— П-о-олк! Бегом! Марш!
— Ур-а-а-а!!
Словно подстегнутые кнутом солдаты бросились к рву. Стрелки первого батальона, выискивая глазами врагов, вынуждены были встать и сбиться в кучки, чтобы их не снесли бегущие на штурм. Некоторые охваченные общим настроением присоединились к гренадерам.
Люди уже перешли черту, когда можно остановиться. Ссейчас не страшно, все мысли, чувства, желания куда-то уходят. Остается одно, старинное, доставшееся нам от прародителей — добраться до врага и воткнуть в него штык, вытащить и снова воткнуть, и так до тех пор, пока враги не кончатся.
* * *
Когда в атаку пошли гренадеры генерала Крылова, с моря раздался звук бортового залпа французского линкора. Увидев, что на чашу весов победы противник бросил гирю главного калибра, капитан Субботин, после погрома батарей, оставшийся без работы, в ответ, решил внести свою лепту. Приговаривая: "Сейчас, сейчас" и передавая данные на батарею, он устроил расстрел неподвижно стоящего корабля. Получилось это не сразу, только после четвертого выстрела 'носорога', удалось взять корабль в 'вилку'. Сразу после этого, обе шестидюймовки начали обстрел. В корабль из двенадцати выпущенных, попали четыре снаряда. Один разорвался от попадания в мачту, которая, конечно же, сломалась и, обрывая поврежденные осколками снасти упала. Осколками досталось и палубной команде, и самой палубе. Второй рванул на юте, вдребезги разнеся кают-компанию, каюту командира и офицерский буфет с посудой. Палуба, на юте лишившись бимсов перерубленных осколками, рухнула вниз. Третий попал в носовую часть. Тушка фугасного снаряда, проломив верхнюю палубу, сдетонировала на батарейной. Из пушечных портов носовой части корабля выплеснулось пламя, полетели доски обшивки и брусья набора.
Жертвы среди орудийной прислуги были большие, но еще больше было раненых щепками и осколками дерева. Бросив орудия по команде артиллерийского офицера, уцелевшие, стали тушить разгорающийся огонь.
На главной батарейной палубе, ощутили, как вздрогнул корабль, но огонь не прекратили и дали еще один залп. Четвертый попавший в корабль снаряд, проломил наклонный борт толщиной в полметра, и разорвался в середине, между двумя орудиями, образовав дыру, площадью в десять квадратных метров. Две пушки в результате упали в воду, Погибли трое, но ранено и искалечено было еще восемнадцать человек. Контузии от взрыва, той или иной степени тяжести, получили все. Рядом с кораблем встали еще два водяных столба высотой до нижних рей. Корабль прекратил огонь. Пожар к счастью удалось потушить.
* * *
Бой в городе, всегда считался самым сложным. Это не поле, где впереди враг, сзади тыл. В городе, противник в любой момент может появиться у тебя за спиной. Враг стреляет и снизу и сверху, из домов, которые уже остались в тылу. Неприметный переулок может стать ловушкой, когда прямо в середину колонны врывается целая толпа врагов. Если в городе есть население, да еще и враждебно настроенное, то это только усложняет задачу.
Все прелести городского боя испытали на себе штурмующие колонны. Забравшиеся на валы гренадеры авангардного Астраханского полка тут же оказались под обстрелом. Аскеры, с удобством расположившись на крышах близстоящих домов, как в тире выбивали людей, препятствуя их дальнейшему продвижению.
Пятого февраля, вот так же солдаты Азовского полка не смогли продвинуться дальше. Частая ружейная стрельба, свидетельствовала о том, что турки твердо решили повторить свой февральский успех. Но в данном случае имелся неучтенный ими фактор. Два расчета ручных пулеметов залегли на гребне вала и открыли огонь по стрелкам.
Первый номер, младший унтер-офицер Топилин, родом из крещеных касимовских татар, вогнал сошки в землю, крикнул второму номеру, чтобы готовил диски и хлестнул свинцовой струей по ближайшей крыше.
— Так их, так их мерзавцев! — приговаривал случившийся поблизости поручик-астраханец.
Когда заработал второй пулемет, очистив от турок крышу дома с обвалованными стенами, гренадеры начали прыгать вниз стремясь побыстрее добраться до защитников города и 'пощупать их штыком'.
Задержка с открытием огня вторым расчетом, была из-за того, что первый номер был ранен пулей в руку, второй номер был убит, и вести стрельбу пришлось совсем молодому солдату, выполнявшему обязанности подносчика патронов.
С криками 'Ура!', астраханцы ворвались в город. Узкие, кривые улочки старой части Евпатории, не давали возможности развернуться. Турки перегородили улицу баррикадой из всего, что попалось под руку. Отступать им было некуда, поэтому и защищались отчаянно. Для того, чтобы ворваться на второй этаж с которого вели огонь турецкие и французские стрелки, последних было немного, надо было вынести двери, пробиться через наваленную мебель, пройти сквозь визжащих, царапающихся и машущих ножами и кусками дерева татарских женщин и детей, выдержать залп с верхнего этажа на лестнице, и только после этого стрелков уничтожали.
Бой сразу распался на отдельные очаги. Шедший за головным, фанагорийский полк, выполняя план штурма, пошел от места прорыва вдоль валов напольной стороны. Ему тоже досталось, несколько орудий на шестой и седьмой батареях были развернуты и встретили атакующих картечью. Потери были тяжелые, но возбуждение и самоотречение солдат достигло такой степени, что на них не обращали внимания. Гренадеры, с громовым 'Ура!', буквально захлестнули вражеские батареи, и сошлись в штыковой с бросившимися на помощь артиллеристам пехотинцами.
Генерал Жерков, взойдя на вал не смог ничего увидеть. Густые клубы порохового дыма застилали всю картину боя. Сейчас, когда преимущество в артиллерии уже не играло никакой роли, оставалось только уповать на крепость русского штыка и выучку солдат.
