Я чуть не пробил головой дырку в крыши "хаммера":
— Что там?!
— Прямой ход в Запредельное, — тихо повторил Ашгарр. — Если хочешь — портал. Вуанг им давно пользуется. Несколько лет уже.
— И ты молчал!
— А ты никогда не спрашивал. Да и он просил не выдавать.
— Сволочи вы оба, вот вы кто.
— Он не злоупотребляет, — сразу, как это у нас и бывает всегда, стал оправдывать поэт воина. — Он в основном из одной точки Пределов в другую... Ну, ты понимаешь.
А моему возмущению не было предела:
— Блин, а я-то думаю, чего он такой чистенький и прилизанный всегда наружу выбирается. А оно вон оно как. Нормально.
— Ну, в общем, я сказал, а ты там смотри.
— Уж посмотрю.
— Все, конец связи, мне пора к Лере.
Услышав имя девушки, я сразу опомнился, успокоился и сбавил экспрессию:
— Давай, Ашгарр, давай, чувак. Держись там. Я скоро. Я уже.
Сразу после этого Ашгарр отключился. Я вернул трубку Архипычу. Он спрятал ее в карман и спросил:
— Как там Лера?
— Плохо.
— А чего шумел?
— Да так, ничего особенного, — ответил я. — Просто у меня сегодня день великих открытий. Надо будет его в календаре кружком обвести и каждый год отмечать.
— А поподробней нельзя?
— Забей, Серега. Это наши дела, драконьи. Но теперь так: канал ваш по боку, пойду, как Ульянов-Ленин, другим путем.
— Каким?
— Этого сказать не могу. Не обижайся.
— Уж как-нибудь не обижусь, чай не барышня, — понимающе обронил Архипыч, после чего спросил: — Ну и где тебя в таком случае высадить?
— Если можно, то возле памятника Ленину, — прикинул я расклад. — Только, чур, потом не подглядывать. Лады?
Архипыч в ответ только хмыкнул, а Боря обиженно покачал головой.
Через восемь минут они, пожелав удачи и выдав по моей просьбе большую отвертку и фонарь, высадили меня там, где попросил. Прежде чем уйти, я сказал им на прощанье:
— Не падайте духом и не качайте головой. Так уж написано мне на роду — потягаться с этим злодеем. Я одолею его или погибну. Если погибну — что за беда? Моя жизнь — не ахти какая потеря. Этот сильный город будет и впредь сопротивляться Козлиной Бороде ничуть не хуже, чем до моего прибытия.
Ничего не понимая, Архипыч с Борей переглянулись и одновременно пожали плечами.
А через две минуты я уже был на пересечении переулка Гашека с улицей Марата, где два противоположно направленных потока Силы рвут Пределы в лоскуты.
Подбежав к водосливу у обочины, я воровато огляделся, ничего и никого подозрительного не увидел, подцепил отверткой чугунную решетку, аккуратно сдвинул ее в сторону и полез в дыру. Уперся ногами в края сливного желоба, опустился с головой и, подтащив в два приема, поставил решетку на место. Затем откинул крышку люка, высеченного в бетонной стене, схватился за вбитую на уровне головы скобу, подтянулся и сунул ноги в распахнувшееся отверстие. Нащупав ступень металлической лестницы, осторожно развернулся, спустился вниз и, врубив фонарь, пошел по узкому технологическому лазу. Через тридцать три шага луч фонаря воткнулся в ориентир, которым служила муфта на коаксиальном кабеле связи в оплетке оранжевого цвета. Я постучал каблуком и убедился, что стою на медной плите, скрывающая вход в подземелье Тайника. Примостив фонарь на муфте, я отошел на шаг назад, присел, нащупал кольцо, ухватился двумя руками и, ухнув по-молодецки, что было сил его дернул. Петли скрипнули, массивная плита поддалась, пошла и — я едва успел отскочить — тяжело опрокинулась на бетон. Дальше двадцать восемь скоб-ступеней вниз, и вот он — небольшой зал с арочным сводом и тремя проемами в кладке противоположной стены. Как и положено, я проследовал в левый проем. Прошел сто метров по настилам из лиственницы, которая за те века, что тут лежит, стала прочнее мрамора, и вновь попал в зал с тремя проемами. Теперь я нырнул в правый тоннель и снова — вперед, вперед, вперед. В общей сложности затратив полчаса (я шел очень быстро, быстрее обычного, чуть ли не бегом) и миновав еще полдесятка залов-близнецов, я добрался до последнего. В этом зале, который я называю Предбанником, напротив входа глухая стена. Для тех, кто знает секрет, на самом деле никакая не глухая. Используя фонарь вместо кисти, я быстро нарисовал лучом на стене пылающий цветок с нераскрывшимся бутоном, полюбовался чуточку своим художеством и произнес заклинание с одиннадцатью "о" и одиннадцатью "е":
С мороза доза, баба с воза —
Все перемелет в пыль хорей.
Но брод в огне ждет рифмы "роза",
Так на — возьми ее скорей.
Не прошло и секунды, как заклинание стало работать. Бутон раскрылся, и из него вырвалась наружу чудесная роза. Чудесной она оставалась недолго, вскоре превратилась в безобразную огненную кляксу, которая стала расползаться во все стороны. Через минуту уже вся стена полыхала огнем. Мне оставалось лишь войти в него и выйти.
Всегда при прохождении Огненной Стены власть над моим сознанием захватывают различные визуальные образы из чужого бывалого и своего неизбывного. Вот и на этот раз поплыли перед внутренним взором: широкая, бесконечная равнина, перехваченная цепью бежевых холмов; шоссе, идущее мимо кладбища и пропадающее среди волнистых полей; кресты, которые ловят раскинутыми руками бегущие световые полосы авто; мелькающие вдоль шоссе кучки щебня; металлически-меловая хвоя чахлого ельника; заброшенные каменные хижины; маленькая площадь; одинокий, словно единственный во всем мире и неизвестно для чего светящий фонарь, ну и, конечно, — как без этого? — самоцветные глаза бессонной кошки, испугавшейся шума мотора.
Через пять шагов и один полушаг огонь остался позади, и я очутился в большом круглом зале с куполообразным сводом. Этот зал, стены которого украшены трофейным оружием, и есть бункер, в котором устроен Тайник с фрагментом Вещи Без Названия. Тайник находится за одной из пяти обитых медными пластинами деревянных дверей. Еще за тремя — кельи Хранителей. За четвертой — кухня с очагом. Что скрывалось за последней, за пятой, нам знать было не положено. Открывать ее запрещалось.
Вуанг, моя бритая и мускулистая копия, уже давным-давно почувствовал, что я приближаюсь, зажег дополнительные факелы (сам он вполне обходится двумя или даже одним) и, когда стена за моей спиной вновь стала каменной, поприветствовал сдержанным кивком. Как и всегда, на воине была его любимая подземная униформа — просторные хлопчатобумажные штаны черного цвета и такая же курточка с одной, но огромной деревянной пуговицей, пришитой в районе пупка. На ногах — и это принципиально — ни ботинок, ни тапок. На лице — маска непроницаемости. В глазах — вопрос: какого ты, дружок, приперся в неурочный час?
Чтоб обрисовать ситуацию, мне хватило трех фраз. Хотя, наверное, Вуангу достаточно было бы и трех слов: "атака", "заложник" и "выкуп". Узнав, что в качестве выкупа от нас требуют, помимо сердца, еще и фрагмент Вещи Без Названия, Вуанг сказал строго:
— Вещь — нельзя.
И при этом на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Это не обсуждается, — похлопал я его по плечу. — Мужайся. Будет надо, возьмем на время, а потом вернем.
— Нельзя, — твердо стоял немногословный воин на своем.
— Говоришь, нельзя? — Я показал рукой на запретную дверь. — Эту дверь вот тоже открывать нельзя. А поэт говорит, что ты давно положил болт на это "нельзя".
— Случайно, — сказал Вуанг, ничуть не смутившись.
— Один раз случайно, а второй? Третий? Потом?
— Запрет можно нарушить только раз.
С логикой Вуанга, завидно железной, как и его мускулы, было трудно не согласиться, и я согласился:
— Тут ты, чувак, определенно прав, девственность действительно можно потерять только один раз. — После чего предложил: — Давай не будем ссориться. Оставим это на потом. Изъятие Вещи на данный момент не актуально и не ясно, станет ли актуально. А сейчас мне срочно нужно в Запредельное.
После этих слов я направился к запретной двери и решительно схватился за чугунное кольцо.
— Подожди, — сказал по-кошачьи бесшумно ступавший за мной Вуанг.
— Что еще?
— Откроешь дверь, нарушишь запрет.
— Вуанг, — взмолился я, — не начинай, ради Силы, сначала.
Он постучал кулаком по двери:
— Я открою, а ты войдешь. Входить никто не запрещал.
— Вот ты про что, — усмехнулся я. — Я в таком случае чистым останусь?
Воин кивнул, рванул дверь, и на нас пахнуло холодом.
— О, блин! — задохнулся я.
— А ты думал, тут мертвые женщины по стенам, как у Синей Бороды? — с угрюмой вежливостью поинтересовался Вуанг.
Я мотнул головой — помолчи. Сам выдержал паузу, а затем приказал помертвевшим голосом:
— Если не вернусь, вызывайте Куратора.
Про себя же, задержавшись на пороге и набрав полную грудь воздуха, решил: если все сладится, брошу пить, курить и буду бегать по утрам трусцой.
Шаг вперед сделать не успел.
Чувствуя, что за всей моей внешней решимостью скрывается тревога за благополучный исход предприятия, Вуанг напомнил:
— Не забудь расслабиться.
И, словно инструктор начинающего парашютиста, с силой втолкнул меня в темноту.
Не найдя ногами никакой опоры, я тотчас полетел вниз. А возможно, вверх. Но лучше, наверное, сказать (поскольку в Запредельном нет никакого низа, а равно верха), что полетел я в бездну. Применительно к данному случаю это очень удачное слово: ничего конкретного не обозначает, но дает возможность кое-что прочувствовать. Впрочем, может, и не летел я ни в какую в бездну, более того — вовсе не летел. Может, ощущение полета было иллюзией, порожденной измененным состоянием сознания, характерным для прохода по узкому коридору между жизнью и смертью. Поди там разбери, когда нет никаких ориентиров, а есть только одна темнота. И даже когда через время (на самом деле, с учетом того, что времени в Запредельном нет, не понять, когда) темнота сменилась светом, легче от этого не стало. Свет был настолько тотальным, настолько ярким, что все равно ничего видно не было. Да и смотреть особо не хотелось, хотелось зажмуриться, так было больно глазам. А потом свет простыл, сквасился и благополучно выродился в серые переливы, запрудившие все пространство. На самом же деле с учетом того, что пространства в Запредельном нет, запрудил он, конечно, не понять что. Но под завязку. И тут я наконец в полной мере воспользоваться советом воина — расслабился.
Это в Пределах для того, чтобы наколдовать чего-нибудь, нужно сосредоточиться, напрячься, сконцентрироваться, собрать всю свою Силу в кучу и наложить ее на образ. В Запредельном надо действовать с точностью до наоборот. Силы тут, как грязи. Все эти серые переливы и есть визуализация Силы, которая в Запредельном никакая уже не Сила, а просто сила. Вот почему Здесь надо поступать по следующей методике: успокоился, расслабился, наметил в сознании нужный Образ — и вперед: накладывай его на силу, роняй его в эту многозначительную и всепоглощающую грязь. И вот что интересно: на то, чтобы воспроизвести в сознании прообраз Образа, тоже не стоит тратить особых усилий. Мозг настолько мощный аппарат, что сам все сделает без дополнительных с твоей стороны стараний. Ему в таких экстремальных условиях достаточно лишь намека. Достаточно какой-нибудь самой малой детали. Достаточно какой-нибудь косой линии на белом листе, чтобы он решил — вот линия горизонта, сверху — небо, снизу — земля. А как решит он так, сразу и начнет этот мир обустраивать. Да так напористо, что уже не остановишь. Он такой. Он ассоциативный. Он способен накуролесить и нагромоздить.
Обычно, попадая по известному графику в Запредельное, я начинал с того, что представлял покатую крышу Храма Книги. Даже не саму крышу, а ее контур, галочку такую, две иголки сосновые. На этот раз я представил луну — полную, яркую, с родимым пятном в виде охотника. Мне показалось, что этого хватит, и даже с лихвой. Но я ошибся. Переливы стали ярче, пошли волны и круги, но нужный Образ не проявился. Мало того, на меня хлынула волна чужой и ненужной мне фантазии. Я явственно — этого вот только не хватало! — услышал, как кто-то не то закашлялся, не то зашелся кудахтующим смехом, а после этого приступа пробормотал хриплым голосом:
— Как сказал мой папа перед тем, как убить маму: "Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам".
Потом раздались выстрелы. А когда стихли и они, и гулкое эхо, ими вызванное, все тот же хриплый проорал:
— Умри! Умри! Почему ты не умираешь?! Почему ты не умираешь?
— Под этой маской больше, чем плоть, — ответил ему кто-то молодо, звонко и задорно. — Под этой маской — идея, мистер Криди. А идеи — пуленепробиваемы.
Так не пойдет, подумал я. Чего доброго, сейчас стану героем чужой истории. Какого-нибудь детектива в стиле нуар. Или городского комикса. Или еще чего похуже.
Скомкал все чужое, отбросил в сторону, раскрепостил сознание и вновь завесил луну, на этот раз прикрыв один ее бок живописным облаком. Однако затем подумал, что облако — это слишком уж по-детски, убрал его и навел вокруг луны много-много радужных кругов. И как только замкнул последний — все сработало как надо. Уже в следующий миг (так, во всяком случае, мне показалось, хотя быть может, минула и целая вечность) я оказался там, где и мечтал оказаться: в ночи на пыльной дороге посреди пустынной равнины. Вдохнув теплого воздуха, наполненного густыми горькими ароматами паленых трав, я посмотрел туда, где на фоне багрового зарева виднелись две одинаковые, но разделенные километрами башни-донжоны, и подумал: оно.
И вот что было удивительно: куда бы, в какую бы сторону я ни глядел — вправо, влево, назад, куда угодно, везде видел эти трехъярусные каменные башни и дорогу, пролегающую между ними. Дивиться этому обстоятельству было глупо, не с руки, да и просто некогда. Отметив себе, что вот как здорово все тут устроено — захочешь, не заблудишься, я восславил Высшего Неизвестного и зашагал в предложенном направлении.
Не успел пройти и десяти шагов, как на дорогу с прытью, которая казалась мне раньше не свойственной подобным раскоряченным существам, выполз рак устрашающих размеров. "Устрашающих" — эта никакая ни гипербола. Рак действительно был огромен, разве только чуть-чуть поменьше слоновой черепахи.
Понимая, что нахожусь не в Пределах, и случиться может всякое, я насторожился, и, как оказалось, не напрасно. Развернувшись ко мне отвратительной своей усатой мордой, рак вдруг сделался еще огромней, правая передняя его конечность стремительно и чудесным образом вытянулась в телескопическом режиме и пребольно пережала мне клешней правое предплечье.
— Чего тебе, уродище? — морщась не столько от боли, сколько от брезгливости, спросил я.
— Загадка, — просвистел рак на своем тухлом языке.
— Валяй. Только побыстрее.
— Кто смотрит восемью глазами?
— Тот, кто смотрит со стороны.
Получив скорый, а главное, точный ответ, рак присвистнул сконфуженно и глазища его, состоящие из тысяч и тысяч маленьких глазенок, смешно завращались на подвижных стебельках. В следующий миг он разжал клешню, сделался привычных размеров рачком и медленно попятился с дороги, страшась, как бы я его не раздавил. Ждать, когда он уберется восвояси, я не стал, перешагнул и двинул дальше.
