— Я надеюсь, что первое, так как даю вам слово, что темнота отвлекает меня больше, чем что-нибудь другое.
Хабил потушила все лампы, и, использую черную морскую ткань, специально принесенную для этой цели, заткнула все щели в дверях и в единственном зашторенном окне, через которые мог проникнуть свет. Когда в комнате стало настолько темно, что даже собственная рука Каны, проведенная взад и вперед перед глазами, не произвела никаких видимых изменений, он сказал, — Что теперь, кузина?
— Вы помните его имя?
— Да.
— И можете произнести его?
— Длинный вариант или короткий?
— Длинный.
— Тристанграскалатикрунагор.
— Очень хорошо. Я думаю, что для этого вы тренировались не один день.
— Оно не выходило из моего сознания все время поездки сюда, как и эта мелодия, о которой мы с вами говорили.
— Вы помните символы, связанные с его именем?
— Это круг, и внутри круга есть стрелка, указывающая на центр, а еще ассиметричная метка с четырьмя крыльями, четырехгранником и полумесяцем.
— Я вижу, что вы поработали на совесть, кузен.
— Что с этим символом?
— Вы должны представить себе имя бога, нарисованное большими буквами, а потом нарисовать этот символ, причем, рисуя, вы должны все время тихо повторять его.
— Насколько большим должен быть мой рисунок?
— Достаточно большим, чтобы вы смогли полностью встать внутри него.
— Очень хорошо, но как я могу нарисовать его, если я ничего не вижу?
— Сделайте все, что можете. Может быть, важен не точный вид символа, но сам акт его рисования.
— Возможно это тот самый случай. Я сделаю, как вы и сказали, все, что в моих силах. Но чем я должен нарисовать его?
— Вашей собственной кровью?
— Очень хорошо. Тогда мне нужен нож.
— Вот он.
— Где?
— Здесь.
— Я не вижу — ой.
— Вы поранили себя?
— Немного. Зато теперь у меня есть кровь, чтобы нарисовать его.
— Очень хорошо. Пока вы рисуете его—
— Да, пока я рисую его?
— Не забудьте представить себе имя бога и негромко повторять его.
— Вы уже говорили это. Очень хорошо. Могу ли я начинать?
— Да, начинайте.
Хабил внимательно слушала звуки, с которыми ее кузен рисовал этот сложный символ на полу комнаты, использую свой палец как перо, а собственную кровь как чернила; она слышала и имя бога, которое он, рисуя, повторял снова и снова. Потребовалось немало времени, которое Хабил заполнила, переминаясь с ноги на ногу и надеясь, что она не сделал ничего неправильного. Наконец, очень тихо, он сказал. — Сделано. Что теперь?
— Теперь встаньте в центре символа, который вы нарисовали—
— Я уже сделал это, насколько я в состоянии в этой темноте.
— Тогда вы должны петь или напевать мелодию, о которой мы с вами говорили.
— Очень хорошо.
— И пока вы будете делать это — вы все еще держите нож в руке?
— Да, в левой руке.
— Хорошо, протяните вперед вашу другую руку. Не двигайтесь; не выходите из символа. Я иду к вам — вот.
— Что вы дали мне? Кажется, оно шевелится.
— Это норска.
— А что с ней?
— Продолжайте напевать мелодию и перережьте норске горло.
— Если я это сделаю, ее кровь зальет большую часть символа.
— Это не имеет значения.
— Очень хорошо, я готов начать.
— Может быть бог появится, — сказала Хабил.
— А что если нет?
— Это будет означать, что наша попытка не удалась.
— И тогда?
— Тогда мы попытаемся опять.
— Может быть бог появится, — с жаром сказал Кана.
Шестьдесят Восьмая Глава
Как боги были озадачены некоторыми действиями Каны
В том туманном, сумрачном и смущающем месте, где умы смертных теряли всякое понятие о том, что реально, а что вымышлено, и где Боги решают судьбу Человечества в целом и человека в частности, и где само время является настолько неясным понятием, что является предметом серьезного обсуждения, то есть в Залах Суда, Боги изучали продвижение в делах того, что, как они надеялись, опять станет Драгерианской Империей.
Здесь темнота, казалось, была совершенно материальной, и ее нужно было разрывать, когда один из Богов бросал на другого божественный взгляд; а случайный луч настоящего света, долетавший из-за большого круга, являвшегося Залами, медленно пролетал вдоль помещения, как если бы был живой искрой, стараясь найти дорогу в темноте, прежде чем потухнуть; но даже в этом месте, созданном сном существ, находящихся за пределами нашего понимания, разговор, если он обращался к Империи, становился общим, и привлекал интерес всех, или почти всех из присутствующих, за исключением маленькой фигурки, девочки, соскользнувшей с коленей Верры и молча бежавшей по полу, как если бы ребенок знал, что разговоры взрослых не могут не быть скучными.
— Ваша Феникс не делает ничего с Орбом, — заметил Ордвинак, — но только забавляется и играет. Она и ее товарищи мечутся с места на место, устраивают замечательные вспышки света, и даже не приближаются к главной цели: защитить наш мир от Создателей.
— Более того, — заметил Келхор. — На северо-западе был спасен умирающий человек.
— Как это? — спросил Ордвинак.
— Он был настолько близко к смерти, что, даже в дни старой Империи, его бы назвали мертвым человеком. Его сердце остановилось, и только мозг еще чуть-чуть действовал. Тем не менее, один волшебник, Атира—
— Значит, — сказал Ордвинак, — нам действительно удалось очистить Орб и усилить степень его воздействия. Но, как вы понимаете, это, пока, не приблизило нас к нашей главной цели, то есть такому функционированию Империи, которое даст силу защите от Создателей.
— Демонесса, — заметил Кехор, — доказала свою эффективность.
— А Кана доказал, что он на грани отчаяния, — сказала Марансё.
— Отчаяния? — переспросил Ордвинак.
— Я так думаю.
— Что он сделал?
— Он попытался говорить прямо со мной, хотел, чтобы я появилась. Похоже, он желал заключить со мной сделку — то есть он хотел мою помощь против меня самой, но он-то этого не понимает. У меня было большое искушение так это и сделать, и закончить с ним.
— И почему ты этого не сделала, сестра? — спросила Верра. — Кажется, это был совершенно замечательный случай.
— Да, с ним было бы покончено, но не с его кузиной и не с его организацией. На самом деле теперь он должен понять, что боги против него.
— И, — сказала Нисса, — если теперь они знают это, быть может достаточно убедить их отказаться от других попыток?
— Что касается его кузины, — сказала Морансё, — я думаю, что это только сделает ее более осторожной и более аккуратной. Необходимо разобрать на кирпичики всю структуру организации, построенной Каной, или ее полностью уничтожить; вот мое мнение. Смерть самого Драконлорда не даст нам ничего.
— Да, — сказала Верра. — Подумав, я склонна согласиться с тобой.
— Что-нибудь хорошее надо сказать и о Кане, — заметил Ордвинак. — Он решителен и целеустремлен. Возможно мы должны были поддержать его претензии, а не этой Феникс.
— А Цикл? — возразил Барлен. — Что с ним? Разве вы забыли про него? Так как он, уверяю вас, о нас не забыл. То есть он продолжает поворачиваться, одобряем мы это или нет.
Ордвинак вздохнул. — Да, вы правы, старый бог.
— Если посмотреть на ситуацию в целом, — сказал Барлен, — Феникс сделала в точности то, что она и должна была сделать, заняв пост Императрицы, или, по крайней мере, большую часть. Многие из лучших элементов Империи, созданной Каной, сейчас в ее руках, и она постоянно работает над тем, чтобы добыть еще больше. После того, как Герцог Гальстэн перешел на ее сторону, разведка Дракона почти скончалась; это был тяжелый удар.
— Как, он переметнулся? — сказал Ордвинак.
— А вы не знали? — удивилась Верра.
— Ну, это хорошо, я думаю.
— О, конечно.
В разговор вмешалась Кейрана, сказав, — Морансё, моя любимая.
— Да, дорогая сестра?
— Ты сказала, что Кана хотел, чтобы ты появилась перед ним?
— Конечно. Он откуда-то узнал один из самых старых ритуалов, и замечательно точно выполнил его. Я слышала, как он называл мое имя так ясно, как сейчас я слышу твои слова, обращенные ко мне.
— Я поняла, но—
— Да?
— Но почему он позвал именно тебя?
— Могу себе представить, — сказала Марансё, — что он почувствовал, что от помощи бога ему не будет никакого вреда. Возможно, я должна была сделать вид, что помогу, а потом предать его, но ты сама знаешь, насколько это трудно.
— Чистая правда. Но это не ответ на мой вопрос.
— Как?
— Почему он выбрал тебя из нас всех?
— А почему бы и нет? Разве я не богиня? Или ты позавидовала мне, моя любимая?
— Не в этом случае, моя драгоценная, хотя в прошлом, признаюсь, я завидовала твоей красоте и талантам; но кто нет?
— Ах, ты так добра.
— Но в этом случае я просто интересуюсь и хочу понять. Какое именно качество из всех многочисленных талантов и возможностей, которыми ты обладаешь, привлекло его настолько, что он захотел именно твоей помощи, а не кого-нибудь другого.
— Теперь, когда ты спросила, моя дорогая родственница, я тоже начала спрашивать себя об этом. Большинство из тех, кто поклоняется мне, живут на Востоке. На самом деле, — сказала она, обращаясь к Верре, — меня сильно задело, что ты заключила договор с этим твоим маленьким Драконом, так как он вырос на Востоке и изучал Восточные магические искусства, следовательно должен был искать моего покровительства.
— Потому что, обожаемая сестра, — сказала Верра, — я знала, что он перейдет от Восточных искусств к тем, которые изучают в Империи, — тут она кивнула Кейтане, — и в будущем перейдет к изучению самого старого из всех магических искусств, которое явлется моей областью.
— Тем не менее, — заметила Кейрана, — в нем нет крови предков, кооторая позволила бы ему овладеть этой силой полностью.
— Что до этого, — сказала Верра, — мы еще увидим.
— Но, — настойчивым голосом сказала Кейрана, — я опять спрашиваю тебя, Морансё, почему именно ты? Что его привлекает?
— Не могу понять, — сказала богиня, немного подумав. — Но, тем не менее, раз уж ты затронула эту тему—
— Ну?
— Я тоже очень хотела бы это узнать.
Послесловие
Рецензия на книгу, составленная в форме исходящего документа, дополненная некоторыми жизненными наблюдениями и советами для достижения мудрости, Илином, магом
Материал из Издательства Университета, который сопровождает Мощный Разряд Мудрости, ни Одно Слова Которого не Может Быть Оспорено: Доказательство Неудачи, Этической, Моральной, Литературной, Исторической, Грамматической, Интеллектуальной и Так Далее Работы и Личности Паарфи Раундвудского, Бывшего Члена Университета — Поверхностный Обзор делает ясным, что Издательство Университета спешно подготовило этот шеститомник в печать как раз в то время, когда печатался второй том Виконта Адриланки, что было не слишком мудро, так как такая книга может и будет рассматриваться как печальный случай недозрелого плода; и это при том, что на пространстве почти в 3700 страниц собрались вместе больше дюжины бывших коллег Паарфи: профессора истории, литературы, фольклора, специалисты по стилю и этикету и некоторым другим дисциплинам, с одной единственной целью, а именно продемонстрировать неудачу Паарфи Раундвудского.
Давайте для начала заметим, что, несмотря на все, что можно сказать или о чем нужно помолчать, основное впечатление, полученное от чтения этого шеститомника состоит в том, что Университет, публикуя этот труд, убежден, что введенные в заблуждение души тех, кому настолько не повезло, что они обманули самих себя, решив, что наслаждаются книгами Паарфи Раундводского, будут, прочитав даже первый из этих томов, просто ошарашены, пелена спадет с их глаз, и они постараются избежать этого сомнительного удовольствия в будущем.
Так что если какой-нибудь придворный прочитает, например, Второй Том, главы ХХIV-XL, которые объеденены заголовком О Публичном Пьянстве Паарфи, он, начиная с этого момента, предаст анафеме Гвардию Феникса; а серьезный читатель (или тот, кто считает себя таким) может, после прочтения в Четвертом Томе глав ХС-СХХХIII, озаглавленных Обычные Заблуждения в Понимании Истории, Опубликованные, Распространяемые, Усиленные или Поддерживаемые Паарфи Раундвудским, с Дополнительными Заметками о Нескольких Простых но Всеобщих Заблуждениях, из-за Которых Паарфи не Сумел Использовать Свое Положение Ответственного и Достойного Доверия Автора для того, чтобы Избавить Публику от Иллюзий, и узнает, что то, что Паарфи описывает как "полированная экзотическая твердая древесина", на самом деле, как доказывается в книге, является древесиной из дерева черного ореха, которая не является ни экзотической, ни, по меньшей мере технически, твердой, а тем более полированной (древесина черного ореха получает свой цвет и прочность только тогда, когда ее смазывают жиром, долго выдерживают в темноте, а потом смазывают опять), и вследствие этого поклянется самой страшной и обязывающей клятвой, что человек, способный увековечить такие опасные заблуждения, является автором, которого в будущем стоит избегать. У автора этого обзора есть знакомый в Издательстве Университета, который сообщил ему, что Университет был уверен, что Мощный Разряд будет продан в количестве, вполне сравнимом с самым последним творением Паарфи. Увы, связки нераспроданных и не украденных томов (за исключением, что интересно, Пятого Тома, О Развратном Поведении Паарфи Раундвудского, с Огромным Количеством Великолепных Гравюр и Офортов, Многие из Которых Выполнены в Цвете, Изображающих Каждую из Актрис, Манекенщиц, Воительниц, Куртизанок, Дорогих Проституток и Подающих Надежды Юных Женщин-Писательниц, с Которыми Имя Паарфи Было Связано, Были ли Эти Связи Доказаны (Главы I-LIV), или Просто Слухи, Хотя и Основанные на Веских Доводах (Главы LV-СIV), или Недостоверные или Вообще без Всяких Доводов (Главы СV-СLХ), который оказался целиком распроданным в тех некоторых местах, в которые обозреватель заглянул во время своей утренней прогулки по району книжных лавок) соседствовавших с постоянно уменьшающимися стопками, которые были огромными запасами последнего тома Виконта Адриланки, продемонстрировали, что, в то время как аппетит читающей публики на романы Паарфи Раундвудского превосходит способность типографии удовлетворить его, почти никто не захотел узнать об ошибках автора.
Таким образом автор обзора верит, что его долг — суммировать и прокомментировать тома Университета для тех, кто никогда не прочитает их, для того, чтобы такая огромная и во многих отношениях удивительная работа (хотя, конечно, этот титул является предварительным) дошла до тех, кому она предназначена. Итак. Сущность всех аргументов Университета состоит в том, что Паарфи взял тему и свел ее к незначительным, предназначенным для потехи толпы нелепым выходкам толстяка и его ссорам на публике; что Паарфи не хватает подготовки и образования, что он попросту фигляр, и к нему больше невозможно относиться как к уважаемому или уважающему других историку. Точка.
