— Если вы о компании — так она еще не родилась.
— Но схватки уже начались. Русские люди узрели мой успех — и возжаждали легких денег. Слышите топот? Это будущие вкладчики. Они, как стадо диких слонов, затопчут любого, кто преградит им путь к вожделенному богатству. Меня, если не оправдаю надежд. Вас, коли сочтут помехой. Многие важные персоны составили себе изрядные состояния — а лежащие без дела сокровища вызывают неутолимый зуд. Лучше поссориться с иностранной державой, чем сами знаете, с кем.
Барон поморщился: пожалуй, намек был слишком прямолинеен. Господствующая фамилия вполне оправдывала свое прозвание. Даже с лихвой. Руки у них оказались не просто длинные, но и загребущие. Естественно, Долгоруковы пожелают выгодно вложить наворованные богатства, и впрямую противиться их алчности опасно. Хитрейший и осторожнейший Андрей Иванович такого делать точно не станет.
А что станет?
Однако на лицо собеседника уже вернулась непроницаемо-благожелательная улыбка. С видом простодушного любопытства он возобновил беседу:
— Скажите, любезный граф, собираетесь ли вы завести торговлю с Великим Моголом и другими индийскими царствами? Или намерены ограничиться Китаем?
— Вы предостерегали от ссоры с хозяевами морей: извольте видеть, меня тоже сие заботит. Китай силен и самостоятелен; никакая европейская держава не вправе препятствовать мореплаванию в его водах. Да и возможности не имеет. В Индии иначе. Власть падишаха ослабла; вассалы бунтуют. На побережье тесно от европейских кораблей, купцов и факторий. У англичан, голландцев и французов позиции сильные. Все они точат зубы друг на друга — хотя не нападают, до случая. Португальцы держат несколько пунктов, но никому не мешают, понеже торговли значительной не ведут. Датчане владеют Транкебаром; их не принимают всерьез.
— Разве? Зачем же тогда державы хлопочут об их устранении? Не далее, как нынешней весной, в апреле месяце, Англия с Голландией заставили короля Фредерика ликвидировать Датскую Ост-Индскую компанию.
— Ну, к этому времени она была просто ширмой для голландского купца ван Асперна, и к тому же обанкротилась. Иначе король не уступил бы так легко. В будущем стоит подумать о покупке датских владений в Индии — но нужен благоприятный момент. Разумею войну между европейцами: тогда каждая из сторон остережется нам вредить и умножать враждебные силы; теперь же соединятся и выкинут вон.
— Если до сего предполагаемого момента вы не намерены посылать корабли в Индию — зачем именовать компанию по этой стране? Только разжигать ненужное беспокойство.
— What's in a name? That which we call a rose by any other name would smell as sweet! Китайская, Восточная, Азиатская... Или даже Южных Морей, как у британцев! Вооружаться против наших плаваний в Кантон никому из европейцев резона нет: еще и потому, что Российская империя с Китаем граничит и ведет караванную торговлю. Полагаю, одно другому не во вред — хотя морской путь быстрее и дешевле.
— А вы обсуждали сие с графом Рагузинским?
— Ну как же! Саву Лукича я почтил визитом в числе первых. Жаль старика: китайское посольство дорого ему обошлось. Пока путешествовал, дети умерли; жена молодая сбежала; ну, да венецианки верностью не славятся — у них иные достоинства... Сам из Сибири больной приехал. Шестидесяти лет пускаться в такие дали — большую смелость надо иметь.
— И как он смотрит на ваш прожект?
— С пониманием. Понеже меховая торговля в кризис пришла, нужда в перемене системы очевидна. Конечно, некая доля ревности присутствует... Знаете, барон, мы ведь с ним почти земляки — но никогда тесно не дружили. Скорей, глядели друг на друга, как на соперников. Однако граф — умный человек и опытный негоциант. Он понимает, насколько Китай велик. Пекин и Кантон — это север и юг державы, примерно как у нас Петербург и Азов. Совершенно отдельные области в торговом смысле.
— Как знать, как знать... Когда товар настолько ценен и легок, что семь тысяч верст вьючного пути коммерции не помеха — лишних две тысячи ничего не значат. Вы собираетесь просить о дозволении торговать кантонским чаем в России?
— Не обязательно. Груз 'Менелая' скупили евреи из Ливорно: надо думать, для продажи в Англии через тамошних соплеменников. Меня эти покупатели устраивают — пока дают цену выше, чем христианские купцы. Конечно, парламент рано или поздно сию дыру в таможенном заборе заткнет. Разговоры уже ведутся. Но я надеюсь, что процедура затянется. Кстати, есть новость для вас: английские друзья пишут, что соглашение с Испанией и отпадение оной от Венского альянса — дело ближайших недель. Трактат давно был готов, однако все знали нелюбовь нового короля к отцовским министрам и ожидали крупных революций. Потому и не подписывали. Теперь уверяют, что Тауншенд и Уолпол снова в фаворе, особенно последний.
— Н-да, любопытно...
Сложенные домиком ладони барона пришли в движение, женственные бледные пальцы нервически заиграли, словно на невидимом клавикорде. Жест, означающий затруднение и напряженную работу мысли. Довольный, что посеял недоверие между Остерманом и де Лириа, я усилил атаку на этот пункт:
— Говорят, незадолго до моего приезда герцог ходатайствовал о дозволении использовать русский торговый флаг для плавания в Индию. Двум судам, якобы из Сен-Мало...
— Сей флаг не предназначен для прикрытия всяческих айндринглингов либо интерлоперов.
— Совершенно согласен. Решение оставить ходатайство без удовлетворения было единственно верным. Да и тридцать тысяч, которые он предлагал за эту услугу — просто несерьезная сумма. Не покрывает возможный позор. При вашей проницательности, вы, вероятно, догадались, откуда тянутся нити...
— Остенде?
— Именно так! Сей вояж затеял один из остендских директоров, который прежде звался Чарльз Пайк, а ныне известен как Шарль Пике. Корабли мне тоже знакомы: 'Аполлон', сиречь бывшая 'Эрцгерцогиня', и 'Святая Тереза'. Секретное предписание правления Ост-Индской компании... Я могу рассчитывать на вашу сдержанность?
— Разумеется, граф.
— Так вот, агентам в Бенгалии и капитанам компанейских судов приказано атаковать оные корабли при первой возможности, дабы захватить или уничтожить. Представьте, были б они под нашим флагом... Стерпеть и утереться — урон престижу империи, лезть в драку за чужой интерес — тоже не слишком разумно... Отдаю должное испытанной мудрости Вашего Высокопревосходительства. Но хотелось бы знать, Андрей Иванович: где предел уступкам, на которые следует идти, дабы не раздражать морские державы, и в какой мере мы готовы отстаивать против них уже не чужое, а свое? Сразу скажу: я всецело поддерживаю политику примирения с Англией; однако признать за британцами право указывать границы русскому мореплаванию и торговле — не считаю возможным.
— Не нужно алармировать, дорогой генерал. Союз с венским двором есть вернейшая гарантия того, что в Европе нам будут оказывать должный респект. Даже если Испания отпадет. Однако надлежит действовать осторожно, избегая всего, что может обострить вражду.
— Никто здесь не собирается понапрасну, из чистого озорства, дразнить Париж и Лондон. Не мальчик, знаете ли. Но четверть века воинской службы убедили меня, что бесконечная ретирада — неподходящее средство для склонения неприятеля к миру. Равно как в дипломатии преждевременные уступки лишь умножают амбицию противной стороны.
— Генерал, вы намерились учить меня дипломатическому искусству?
— Никоим образом. Просто хочу быть уверен, что в случае заключения трактата с Англией вы не одобрите — и даже обсуждать не станете — никакие статьи, стесняющие нашу коммерцию в любой части света. Что наш государь, когда окончательно возмужает, не упрекнет нас с вами в малодушии и недальновидности. Восемьдесят лет назад король испанский выказал слабость; ныне цесарь обнаруживает намерение обменять индийские моря на признание Прагматической санкции; так хоть вы не будьте Исавом, готовым отдать право первородства за чечевичную похлебку!
— Помилуйте, Александр Иванович: разве я похож на Исава?!
— Нет, пожалуй: на хитроумного Иакова больше. Это меня и утешает. Беспокоит лишь приверженность ваша венскому двору, который, мнится, ступил на ложный путь и согласился пожертвовать восточной торговлей в обмен на пустые обещания. Неловко будет занимать для себя торговое место, с коего англичане только что согнали ближайших союзников. Зря Карл Шестой поддался: готов биться об заклад на любую сумму, что передача императорской власти по женской линии все равно без войны не обойдется.
— В последнем пункте не стану с вами спорить, такой оборот действительно вероятен. Впрочем, кардинал Флери неизменно стремится к сохранению мира. По-вашему, кто при дворе французского короля мог бы составить ему оппозицию в сем вопросе?
Беседа перешла на предметы, близкие сердцу Остермана, но не имеющие жизненной важности для меня. Потянув разговор, сколько требовала вежливость, я распрощался, выразив надежду на будущее плодотворное сотрудничество, великодушную помощь и прочая, и прочая, и прочая... Смысла в сих словесных узорах не обреталось ни на полушку. Что вице-канцлер содействовать в учреждении компании не станет, с самого начала было понятно. Мешать... Бог знает. При его осторожности, вошедшей в анекдоты, если будет — то чужими руками. Любое дело можно похоронить в канцеляриях, под ворохом пыльных бумаг, не выказывая противности открыто.
Наилучшим исходом переговоров я бы считал нейтралитет собеседника — но возможно ли на него надеяться, осталось неизвестным, ибо сей изощренный в кознях интриган, по обыкновению своему, никаких обещаний не дал. Скорее, мы с ним расставили некие вехи, обозначив позиции, которые не уступим, и границы, иже не след переходить, если не хочешь нажить смертельного врага. Грядущее таилось в тумане: подводных скал, способных пустить ко дну сей коммерческий прожект, имелось на моем пути предостаточно.
Кто мог послужить лоцманом? Мне был знаком на Москве лишь один человек, соединяющий совершенное знание приказных хитростей с высоким полетом мысли: обер-секретарь Сената Иван Кирилов. Тоже попович, как и Остерман, только не вестфальский, а московский, сделавший к тридцати трем годам карьеру почти столь же блестящую. Его действительное значение далеко превосходило видимый чин: как секретарь изъяснит дело важным персонам, так они и рассудят.
Но и секретарь моих надежд не оправдал. Труднее всего иметь дело с людьми бескорыстными, мыслящими и независимыми. На каждую вашу идею у них найдется иной вариант. Кирилов одушевлен был мыслью об изыскании северного пути на Восток: по его мнению, это устранило бы соперничество с европейцами, открыв для России моря, им недоступные. Он с нетерпением ожидал отчетов капитана Беринга, имеющих поступить в ближайшие месяцы. Ну, а ежели новую дорогу в Индию и Китай откроет казенная экспедиция — казна и должна получать бенефиции с нее! Где тут место приватным компаниям?! Из уважения к заслуженному генералу, обер-секретарь спорил не слишком буйно, — однако чувствовалось, что мои слова его не пробирают. Трезвые аргументы отскакивали от сих воздушных замков, словно картечь от крепостной стены.
В начале ноября, после двух месяцев скакания по лесам и полям, во стольный град воротился царь со всею свитой. Ближайшие к монарху места занимали сплошь Долгоруковы. Я попытался увлечь новоявленных властителей России соблазном богатства. Но и они, при ведомой своей алчности, отвечали на обольщения восточной коммерции как-то вяло: не отрицаясь от участия, принятие решений откладывали на будущие времена. Почему — стало ясно, когда распространилось известие о скорой помолвке княжны Екатерины Алексеевны с государем. Ходили слухи, что отец невесты присмотрел себе чин генералиссимуса, старший братец — 'великого адмирала', князь Василий Лукич метит в канцлеры, на место престарелого Головкина. Взять под себя империю и разделить должности — вот что важно и срочно, а торговая компания не убежит! Время шло, дела не двигались. Шепоты 'по секрету', закулисные интриги... Остерману грядущая смена начальства пришлась не по вкусу, он стал потихоньку забегать к Дмитрию Михайловичу Голицыну: вероятно, в должности добровольного курьера между Голицыными и четырнадцатилетним государем, не слишком-то жаждавшим надеть на свою шею ярмо брака. Цесаревна Елизавета образовала другой центр недовольства. Ее наметил было себе в трофеи (вместе с адмиральской должностью) молодой Иван Долгоруков, — но принцесса заупрямилась и отвечала, что не выйдет замуж за подданного. Полагаю, это было лишь отговоркой: находились подданные, которых сия очаровательная фея одаривала своим вниманием более чем щедро; однако все лизанькины фавориты, помимо телесной красоты, отличались природной порядочностью и скромностью. Наглецы и скоты у нее успехом не пользовались — а сукин сын Ванька двадцати лет от роду был уже настолько испорчен, что развлекался, насилуя дам, приходивших с визитами к его матери. Не потому, что блудодействовать не с кем: исключительно ради пикантности ситуации и наслаждения властью. По дружбе князя с государем, никто ему не смел и слова сказать. Что воистину удивления достойно, после отказа Елизаветы сей высокородный сатир посватался к Наталье Шереметевой, и она (умница, красавица и чистый бриллиант по душевным качествам) влюбилась в эту обезьяну, как в прекрасного принца. О, женщины! Вы непостижимы!
Не имея охоты барахтаться в помойной яме, именуемой высшим обществом, и осознав полную свою бездарность по части интриг, с первым снегом я укатил в гости к Брюсу. По выходе в отставку, фельдмаршал жил отшельником в подмосковном имении. Супруга его умерла прошлым годом, детей не было, племянник беспокоил не слишком часто. Затерянный средь латинских книг и астрономических приборов, Яков Вилимович являл собою вполне вероятный образ моего собственного будущего: увы, уже недалекого. Года летят, и старость (враг неумолимый!) начинает осаду: где-то там, на краю видимости, закладывает первую параллель. Придет время, и беспощадный неприятель ворвется в крепость. Постойте, не так быстро: я же ничего не успел! Но небеса пусты, и жалобы тщетны...
Давний мой друг и покровитель с живым интересом слушал как о новшествах в изготовлении пушек, так и о покорении восточных морей. Его советы полны были выстраданной житейской мудрости.
— Ты, Александр Иванович, отвращение свое к первенствующей ныне фамилии сдержи. Хотя б и были причины, помимо них теперь никакого дела не сделать.
— С ними тоже не сделать. Беда в том, что сибирским вице-губернатором сидит князь Владимир Владимирович, брат фельдмаршала. Понятно, с караванной торговли кое-что имеет. А Остерман, лиса хитрая, предложил Тайному Совету запросить его мнение об учреждении восточной компании, и до получения ответа никакой резолюции не принимать. Попробуй сам догадаться: скоро ли придет ответ и каким он будет?! Кого послушают: меня или родича своего?
— От кого будут ожидать больше денег, того и послушают. Твои прибытки многим на зависть.
— Да уж, с крестьян столько не слупишь! Подушного со всей империи сходит четыре миллиона...
