— Не чушь... Там сказочный мир — страна Фантазия — и ее губит страшное Ничто, она просто исчезает по краям...
— Такие книги калечат психику ребенка! — настаивала мама. — Ты должен запретить и впредь контролировать... Уже почти час ночи, а она не спит!
— Подожди, Эльза! Ну-ка, Гели, читай последнюю фразу. На которой ты остановилась, когда вошла мама.
— Вслух?
— Вслух.
Гели прокашлялась и старательно, с выражением, но несколько торопливо прочла:
Наш мир бесконечен, и все в нем случится,
Но только однажды! Струясь и звеня,
Сейчас я пою и порхаю, как птица,
Но время промчится — не станет меня.
В комнате воцарилась тишина.
— Ну, и что это значит? — ехидно спросила мама.
— Я же говорила! Фантазия гибнет! Ее пожирает ужасное Ничто! А юный герой Антей пришел к Уиулале...
— К кому?!
— Подожди, Эльза, — поморщился папа. — Гели, эта книга в стихах?
— Нет. Просто Уиулала говорит только стихами. И у нее нет тела... — жалобно прошептала Гели.
— Ну, все! — взорвалась мама. — На будущий год поедешь в Швейцарию! Уж там-то проследят, чтобы никакой Уйлиулы...
Она еще долго шумела и кричала. Потом ушла, выдернув вилку ночника из розетки. А папа остался. Он укрыл Гели и сказал, что посидит с ней, пока она не заснет. Гели была очень расстроена. Она боялась, что мама действительно отправит ее в Швейцарию. А уж там-то точно никакой Уиулалы не будет и Балтазара Бастиана Букса тоже.
— Не переживай. Мама передумает. Я ее уговорю. В конце концов, счета-то мне оплачивать. Да и мало ли что случится до следующего года... Не стоит плакать. Просто постарайся больше не сердить маму.
— Возможно, наступит конец света, — пробормотала Гели.
— Если мама еще раз застанет тебя среди ночи с книгой? Точно, наступит, — рассмеялся папа.
— Нет. Я не про маму. Я говорю про настоящий конец света. Мало ли что случится до будущего года? Или — до завтра? Может быть, уже завтра конец света и наступит. Может быть, мир вступает в последнюю фазу существования. Может, нам всем осталось жить только двадцать четыре часа. И ничто уже пожирает края нашей вселенной.
— Ну и ну... Неужели мама права и эта книга действительно калечит твою психику?
— Ты думаешь, конец света невозможен? Но ведь у всего бывает конец... У каникул, например. И у контрольных тоже. Наверное, конец света тоже когда-нибудь наступит.
— Но не завтра же!
— Ты не можешь знать наверняка. Возможно, завтра у нас в саду упадет комета... Или высадятся инопланетяне. Или русские бросят на нас атомную бомбу.
— Русские нам больше не враги.
— А бабушка в это не верит! И вообще... Все возможно.
— Тогда я не пойду завтра на работу. Отправимся с тобой в зоопарк. И в кино. И в кафе-мороженое. А маме соврем, что ты была в школе.
— Правда?! — Гели вскочила на кровати, глаза ее, еще мокрые от слез, лучились счастьем.
Конечно, папа не верит в конец света, просто он хочет устроить маленький праздник тайком от мамы! Такое случалось — не очень часто, но все же... И лучше всего, что эти праздники всегда бывали сюрпризом!
— Ну, если конец света наступит через двадцать четыре часа, то на это время можно позабыть о дисциплине! — смеясь, ответил папа. — Спи.
Папа вышел. Гели несколько минут полежала в темноте, изо всех сил стараясь заснуть. Но у нее ничего не получилось. Сон не шел. Мысли о завтрашнем празднике, о возможном конце света и о недочитанной главе из книги так беспокоили ее, что Гели решилась: встала, раскрыла книгу и села к окну. В свете уличных фонарей буквы были вполне различимы...
У этой книги есть конец, как и у всего на свете, хоть и называется она "Бесконечная история".
И, если вдруг конец света наступит через двадцать четыре часа, Гели должна быть готова к нему. Она должна пойти на суд Божий, ни о чем не сожалея. То есть, ей придется сожалеть о плохом поведении... Но это ерунда по сравнению с возможным сожалением о недочитанной книге!
Нет, конечно, конец света она просто придумала...
Но вдруг?..
Закончится песня, а жизнь еще длится
Лишь только у тех, кто имеет тела.
Ничто приближается, плохи дела.
Закончится песня — и жизнь прекратится.
Гели читала.
Она не знала, что слова ее — внезапно родившееся в одурманенном усталостью и огорчением мозгу, чудовищное и фантастическое предположение — на самом деле были пророческими.
КОНЕЦ СВЕТА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГ НАСТУПИТЬ ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА!
Только никто этого еще не знал. Даже сама Гели! Она была уверена, что все это просто придумала... Из страха перед монастырской школой в Швейцарии.
... Бездомные, ночующие под одним из лондонских мостов, не знали о грядущем конце света. До сих пор подлинным концом света для них было отсутствие выпивки или появление "бобби". Или заморозки. Холод — вот истинный бич бездомных! От дождя можно кое-как укрыться, от холода — нет.
Они все завидовали сумасшедшему Генри — его называли Генри, хотя точно никто не знал, как его зовут — он всегда ходил в сопровождении целой стаи собак и кошек. И собак, и кошек! Удивительно, но животные прекрасно ладили между собой. Смотрели на Генри любящими, преданными глазами. А когда он находил местечко посуше и начинал обустраиваться на ночлег, все эти собаки и кошки укладывались вокруг него, обеспечивая непрерывное живое тепло даже в самые страшные холода, какие только случались в Лондоне в последние годы.
Как удавалось Генри их приручать — никто не знал. Видно, ему был ведом язык животных. Год от года он бродил по Лондону — грязный, заросший — а за ним вереницей шли собаки и кошки. Полицейские и лига защиты прав животных давно уже оставили Генри в покое. Полицейские даже защищали его от шпаны, а защитники животных бесплатно прививали его любимцев от инфекционных болезней. И милостыню Генри собирал куда более щедрую, чем остальные бродяги вместе взятые. Правда, тратил он денежки неразумно... Не на выпивку и не на кайф, а на еду для своих скотов. Ну, да что с него возьмешь! Сумасшедший — и есть сумасшедший!
Зато спать ему всегда было тепло. Так тепло, как если бы он укладывался не на картонках под лондонским мостом, а на ковре возле камина в гостиной родного дома...
Даже если бы бродяги знали о грядущем конце света, они бы все равно продолжали завидовать сумасшедшему Генри. Ведь его любили... Пусть это просто чертовы блохастые собаки и паршивые коты, но все равно — любовь есть любовь, и нет в мире создания, даже самого отверженного и погрязшего в грехах, которое втайне не мечтало бы о том, чтобы его любили.
Вот и бродяги из-под лондонского моста... Их никто не любил. Друг друга они ненавидели.
А Генри шел мимо, а за ним плелись вереницей собаки и кошки...
... В фермерском домике в Австралии сорокалетняя Маргарет Бурк почти без страданий, при содействии одной лишь старой служанки, произвела на свет мальчика.
Она мечтала о девочке — шестеро сыновей у нее уже было...
Но этот мальчик был какой-то особенный — Маргарет поняла это сразу, и служанка поняла, и даже кошка, следившая за всем происходящим со шкафа, тоже поняла и заинтересовалась младенцем. Он почему-то не кричал. Просто откашлялся и сразу задышал нормально, и посмотрел на всех осмысленным взглядом, но не плакал, как плачут все дети, являясь в этот мир скорбей.
— Супруг-то ваш, мистер Бурк, он ведь тоже седьмым сыном у отца был? — прошамкала служанка, пеленая дитя.
— Да. А что? — пробормотала, засыпая, Маргарет Бурк.
— Будто не знаете! Седьмой сын седьмого сына... Колдуном будет ваш мальчик!
... Даже если бы отцу Гонсалесу из церкви Сан-Педро в Кордове сказали, что конец света наступит всего через двадцать четыре часа, и предъявили веские научные доказательства неизбежности этого явления, он бы все равно не поверил.
Не потому, что был туп или костен, но потому, что бесконечно верил в милосердие Божье.
Господь не обрушит огненный дождь на город, в котором живет хотя бы один праведник. А в Кордове праведников было предостаточно. Ну, может быть, не настоящих библейских праведников, но очень хороших людей. И если даже за всю Кордову он не вправе был отчитаться перед Богом, то за своих прихожан готов был держать ответ даже в день Страшного Суда.
Многие из прихожан помогали отцу Гонсалесу в церковном приюте для слабоумных и калек. И, хотя все добровольные помощники каялись на исповеди в бесчисленных прегрешениях, неотъемлемых от современной жизни, отец Гонсалес в глубине души был уверен в том, что все они спасутся в день Страшного Суда. Что такое — грехи плоти? Станут землей вместе с плотью... А души у них у всех чистые. И сердца добрые.
Один из мальчиков, когда-то певших в церковном хоре, Альберто Моксикка, теперь и сам был рукоположен и служил в миссии святого Дамиана, то есть, попросту, в лепрозории. Посвятил жизнь заботе о прокаженных, спасению их душ из тенет диавольских. Ведь Диавол часто пользуется страданиями плоти, чтобы захватить в плен и душу... В последнем письме Альберто — отец Серджио — написал, что сам тяжело болен и скоро не сможет отправлять свои священные обязанности. Отец Гонсалес долго плакал над его письмом. С каким смирением Альберто принимал страдания и неизбежную смерть! Не просто со смирением — с радостью. С наслаждением, как и полагается христианскому святому! Вряд ли, конечно, его канонизируют. В ХХ веке святых явилось в мир больше, чем за всю предыдущую историю христианской церкви. Только большинство из них приняли муки и умерли незамеченными Римом.
Отец Гонсалес помнил молодого священника, отца Гарсию, возглавлявшего партизанский отряд во время войны... Сам отец Гонсалес был тогда мальчишкой, звался Тоньо Сауседо, пас в горах коз и носил партизанам еду. Отец Гарсия — вот был настоящий святой! Да...
А немцы прикрутили его колючей проволокой к столбу, облили бензином и заживо сожгли. И, сгорая, отец Гарсия не кричал, а молился. Благословлял свою паству...
Собственно, из-за него отец Гонсалес и стал священником.
Как позже Альберто Моксикка избрал свою стезю под влиянием отца Гонсалеса.
Добро порождает добро...
Неужели же Господь не пощадил бы всю Кордову ради одного лишь Альберто Моксикки?
А поскольку не может такого быть, чтобы во всем мире уцелела одна лишь Кордова, значит — и концу света не бывать!
... В столице ЮАР, в прекрасном городе Претория, хирург Мартин Шикельгрубер вышел из операционной, где только что удалил опухоль мозга у двухлетнего чернокожего мальчика, и, сорвав с себя шапочку, трижды прокричал петухом.
Это было настолько странно и неожиданно, что находившиеся в коридоре посетители заспешили к выходу, думая, что хирург переутомился и, возможно, опасен.
На самом деле Мартин Шикельгрубер был очень серьезным и ответственным человеком, а петухом кричал потому, что обещал это своему легкомысленному коллеге: в том случае, если мальчика удастся спасти.
Операция прошла на редкость благополучно и следовало ожидать благоприятного развития событий...
Сурово взглянув на хихикающих медсестер, Мартин Шикельгрубер удалился в раздевалку.
... А в Уганде в этот час гремели выстрелы. Очередная племенная война. Но в самом эпицентре бойни оказался международный отряд вирусологов, присланных Красным Крестом из-за вспышки в нескольких угандийских селениях какой-то странной болезни, сочетающей в себе признаки оспы и эболы.
Вирусологи до больных так и не доехали. Их всех убили. Всех до единого. Раненых добивали широкими копьями. И у всех отрубили пальцы — угандийский повстанцы носили ожерелья из человеческих пальцев, а пальцы белых людей считались особенно изысканным украшением.
Одна из женщин — тридцатитрехлетняя Сильвия Блайт — оставалась жива даже после двух огнестрельных ранений и удара широким копьем в живот. У нее, как и у всех других, отрубили пальцы. Как завороженная, смотрела она, как огромный негр стаскивает с ее пальца — с уже отрубленного пальца, когда-то принадлежавшего ей, кольцо с сапфиром, тоже когда-то ей принадлежавшее. Не в этой жизни... В этой жизни оставались только боль, кровь, жажда, палящее солнце, смрад быстро разлагающихся трупов... И — какое-то подобие любопытства, которое Сильвия Блайт испытала, когда увидела, как повстанцы дробят суперпрочные колбы с драгоценными — и очень опасными — вирусными культурами.
Сильвия Блайт умирала от потери крови. Умирала — и думала о том, сколько же народу успеют перезаразить ее палачи прежде, чем сами подохнут.
... Бразильянка Мария Альбана была ясновидящей.
Не очень известной, но зато настоящей ясновидящей.
Когда-то в детстве она не успела домой до начала грозы и ее ударило молнией. После чего Мария Альбана онемела и разучилась ходить. Шесть лет она пролежала в постели. Научилась чудесно вышивать, ее работы неплохо продавались... На седьмой год принялась вышивать картину в дар церкви: младенец Иисус, собирающий в корзиночку человеческие сердца. Прелестное изображение, очень популярное во всей Латинской Америке. Когда закончила картину — случилось первое чудо: Мария Альбана встала. И сама дошла до церкви, чтобы вручить свой дар. И там же, в церкви, случилось второе чудо: Мария Альбана заговорила. А потом она начала предсказывать... И все ее предсказания сбывались.
Правда, как вышивальщица она была все-таки более популярна, нежели как ясновидящая. Ведь вышивку у Марии Альбаны можно было заказать за деньги, а вот заплатить и получить предсказание судьбы, как у других гадалок, у Марии Альбаны было невозможно.
Предсказания приходили к ней сами собой и порою касались совершенно посторонних ей людей, порой живущих на другом краю света.
Иной раз она с самого утра пела, как птичка, и буквально лучилась от счастья, а на вопросы отвечала что-нибудь вроде: "Сегодня великий ученый в Англии совершил первое открытие в цепочке, которая приведет его к созданию нового лекарства", или — "Сегодня в Грузии родился будущий великий композитор, я уже слышу его музыку, она прекрасна, она дает столько счастья!", или — "Сегодня во Франции получила первое причастие девочка, которая через двадцать пять лет создаст новую методику обучения больных синдромом Дауна", или — "Сегодня из Северной Кореи со всей своей семьей бежал подросток, который сможет в будущем создать новый высокочувствительный слуховой аппарат".
Кстати, чаще всего ее предсказания казались родным и соседям набором непонятных ученых слов.
Но иногда случалось, что Мария Альбана вообще отказывалась подниматься утром с постели, отказывалась от еды, лежала в темноте и плакала. А на вопросы отвечала, что в Югославии подорвался на мине мальчик, который мог бы стать величайшим хирургом и спасти тысячи жизней... Или — что во Львове кошмарное убийство совершил один из самых жестоких маньяков грядущего столетия, и что это было только первое убийство в череде многих... Или — что в Чикаго пьяная мать задавила во сне будущую писательницу... Младенца женского пола, который уже никогда не станет писательницей. А могла бы стать. Могла бы сочинять замечательные книжки для детей.
