— Усек-то усек, да как бы чего не вышло...
— Да, хорош, волну-то гнать. Поехали уже. Нанялся, вези.
Происшедшее на наших глазах чрезвычайное происшествие на Катю впечатление произвело самое гнетущее. Приобъятые мною плечи ее подрагивали под ладонью и вид у Кати сделался совсем печальный. Попробовал я успокоить любимую, как сумел:
— Кать, плюнь ты на этого... Было б за кого переживать. Это в Греции твоей персонажи такие в диковину. А я на них дома вволю насмотрелся. Это же бандит дорожный! Натуральный! По доброму за него следовало бы с Ордена тыщу экю затребовать. Согласно орденским же правилам. Ничем его внутренний мир от дорожных пиратов не отличается. Такая же паскуда. Только при форме.
— Вот эт точно. — включился в разговор водила — Самый бандюга и есть. И вся их гаишная порода такая. Хотя встречаются среди них и приличные люди. Но редко. Крайне редко! Этот меня на полсотни раскрутить хотел. Резина, дескать, лысая, фара треснутая... Да я за день столько не зарабатываю. Одно слово — козел! Кстати, меня Егором зовут... — представился он между делом — Вы, женщина, по нем не убивайтесь. Дрянь — человек.
— Виталий. — Тоже представился я. — Ты его знаешь?
— Да он недавно тут засветился. С полмесяца, или около того. Так то он вроде как в ОМОНе состоит. Но иной раз напялит портки гаишные и на дорогу вылазит. Придирается если кто один едет. Бумагу грозит отписать, транспортное средство арестовать, как аварийное и автоматом при этом в бок тычет. Сказано — козел.
— Вот Кать. Такая, понимаешь, эпитафия...
По приезду в аэропорт довели мы с Егором дежурному о виденном нами брошенном на дороге "Лендровере". Особого интереса наше сообщение у дежурного ОМОНа не вызвало. Подошедший напарник задумчиво этак припомнил, что такой пепелац похоже был у новенького, как же его... ага Носокудрина...
— Съездим, что ли, посмотрим? — лениво предложил дежурный. — а то вдруг мало ли чего? В нашей зоне ответственности.
— Да жарко!
— Ничто! Не шоколадный, авось не растаешь! — завершил старший патруля препирательства. — Ты, мужик, с нами поедешь. Покажешь там, где вы кого видели.
— А эти? — С сомнением кивнул в нашу сторону напарник.
— А ты не признал? Это ж женишок вчерашний. Который ночью полгорода споил в сопли. Которому Коршун наш чуть новобрачную не переехал.
— Знамо дело. А нечего по проезжей части невест таскать. Сам виноват. Их тоже пристегнем?
— Да на кой они? Нет на них ничего.
У нас с Катей кроме наряда ее свадебного в пакете розовевшего, да туфелек торчавших каблучками из карманов моего свадебного костюма и не было ничего.
— Щас у диспетчера узнаю будет-нет прилет, и поедем. Осмотрим... А вы улетать уже собираетесь?
— Ну да. В Береговой хотим слетать.
— Счастливого полета, новобрачные. Всех благ! Ага. Горько!
Дежурный ушел к диспетчеру, а мы с Катей простившись с водителем Егором и расплатившись с ним пластиковой пятеркой экю направились на летное поле. На другом краю стоянки одиноко притулился местный, окрашенный в цвета полярной авиации, АН-2. Кроме рыжей аннушки и нашего лайнера других бортов в Москве не наблюдалось. Мухосранск какой-то. Отнюдь не Шереметьево-2.
"Караван" стоял в центре перрона и в недвижной тишине весьма ритмично помахивал крылышками. К нему доверчиво притулился синенький трехдверный RAV4, запаркованный под приобнявшим его правым крылом. "Жестокость российских законов, как известно, смягчается необязательностью их исполнения...". Сколь сурова была встреча. Какое нежное, умилительное прощание. Всем все можно... Надо тебе на летное поле, человек хороший? Заезжай!.. Раз пистолет тебе не положен...
Переглянулись мы с Катериной, улыбнулись друг другу понимающе. Катерина хихикнула в кулачок, блюдя свой стиль, и пошли мы обратно, изыскивать себе пропитание.
— Стой! Кто бежит?! Кусать буду! Вы это куда снова без меня?! Вы, поди, жрать собрались! А я? Где совесть ваша? Я тоже жрать хочу!
На трех ногах к нам совсем низенько, подобно крокодилам, летел Морс осклабившись в радостной улыбке и на лету телепатировал. Четвертая, аккуратно перемотанная бинтом, сиротливо прижалась к пузу. Прискакав, животина кокетливо завалилась на спину, подставив пузичко под обязательную ласку.
— Привет, мой лохматый друг! Ты это где лапу покалечил?
— Да так. Ерунда. Царапина. Гришка уже вылечил все. Пришлось показать тут парочке местных, где в Греции раки зимуют. Теперь тут я король.
Монморанси хищно улыбнулся и слегка рыкнул в сторону ангара, из-за которого пугливо выглядывали две солидных лохматых морды, мгновенно, при виде королевской улыбки, исчезнувших.
— То-то! А то моду взяли! Лапы мне кусать! Ну давайте уже, пойдемте уже жрать, пожалуйста! А?
— Ну, пошли, молодой военный! Яичницу с колбасой будешь?
— Ага!
Пес, весело размахивая хвостиком, помчался на трех вперед занимать очередь. Мы же с супругой моей Катериною проследовали взявшись под руку и с должной степенностью. На удивление Морса из кафетерия не погнали. Валялся он опять на спине и гладили его по брюху. Гладили его самолично госпожа милиционерка-регистраторша, а у стойки умиленно улыбалась дама постарше, но явно милиционеркина мамаша. Уж больно поразительное сходство наблюдалось. Безо всякого вооружения глаз.
— Дывиться, мамо, який пустобрих гарный! Як дзвиночок. А якый ласкавый! Давайтэ, мамо, ковбасы йому дамо!
— И нам, пожалуйста — не преминул я встрясть в их интим. — С глазуньей пожалуйста! Из двух — даме и по четыре на чоловика. С ковбасою вкупе разумеется! И кофе. Но уже на двоих. Будь ласка, пани господиня!
Разулыбавшись как здешнее солнышко, хояйка заведения бодро исчезла на кухоньке и застучала по яйцам. Через минуту нас настиг волшебный, чарующий аромат правильной яишни. Морс пустил слюну, я сглотнул деликатно. Катя носиком, как стрелкой компаса, нацелилась на источник божественного аромата.
— Та ви сидайтэ! В ногах правди немае.— радушно пригласила нас за столик милиционерка — Зараз мати усе приготуе!
Устроились мы за столиком у широкого окошка с видом на летное поле. Крылья "Гранда" уже трепетали. Через пяток минут и аппетитно шкворчащий на тарелках, присыпанный зеленым лучком и петрушкой, корм подали. Мы с Катей быстро-быстро принялись за уборку урожая. Морс, вынужденный ожидать пока его порция остынет вид приобрел совершено скорбный и с невыразимою укоризною провожал пропадающие в наших ненасытных утробах кусочки. Успевая отследить каждый. Так и мотал головой справа — налево, слева — направо, как метроном. В случае одновременной дематериализации кусочков, голова становилась неподвижной, в отличие от глаз, каждый из которых отслеживал свою цель.
К моменту появления на столике кофе, колебания плоскостей "Каравана", достигнув пугающей уже амплитуды вдруг резко прекратились. А спустя пару минут из откинувшегося вверх люка выглянула курчавая голова, воровато оглянулась окрест, и на почву плавно опустилась нижняя половина с трапом. По нему скользнули две малоодетые фигуры. Дама стыдливо смылась за РАВ, Гриня выдернул из чрева самолета канистру с водой и галантно полил присевшей на корточки даме. Потом дама умылась. Затем умылся Гриня. После чего они надели штаны. Заключительным аккордом стало порывистое и страстное объятие на прощанье, с оттопыриванием взад дамской ножки, длинным взасос поцелуем и давешняя блондинка голосисто нырнула в распахнутую дверку "Равика". Мобиль неслышно пыхнул дизельным выхлопом, резво рванул в разворот, дверки под действием сил инерции захлопнулись на ходу и суетное создание исчезло с наших глаз за ангаром. Наш шалун, улыбаясь совершенно по-дурацки, исполнил несколько разминочных упражнений. Затем, озабоченно заглянул под аэроплан и озадаченно свистнул. Поскольку Морс не объявился, воспитуемый, поглядев на часы, поскреб затылок и, надев майку, трусцой побежал к аэровокзалу.
В миг явления его на пороге кофе был допит, а морсова пайка остыла в достаточной степени, и мы уже поднялись. Влетев в помещение и увидев нас в компании Морса, Григорий облегченно вздохнул, потом, сообразив что мы наблюдали процесс прощания, густо покраснел и засмущался. Только что ножкой пол не сверлил. Однако поздоровался как надлежит воспитанному молодому человеку и осведомился относительно наших дальнейших планов.
— Ты хоть позавтракай для начала, о юный мой дон Гуан-Григорий. Что ж ты подружку-то не покормил на дорогу? Некрасиво, юноша. Не по-доньи поступать эдак-то!
— Я покормил! — возмущенно воскликнул молодой кабальеро. — Мы с вечера со столов салатов натырили. И плова.
— Это хорошо. Это правильно. Однако огорчают печальные огрехи в культуре вашей речи, Григорий. Вы, Григорий это — "стырили", где стырили? Сомневаюсь, что дипломированный филолог, каковым является ваша уважаемая матушка, мог засорить вашу речь столь вульгарным жаргонизмом.
— А это, сенсей, целиком ваша личная заслуга! — ехидно подорвала мой педагогический авторитет супруга. — У вас, уважаемый сенсей, такого можно нахвататься... Как это вы говорите: "Ой, мама дорогая!..". Мне представляется, что ни Александр Сергеевич, ни Николай Васильевич, ни даже столь горячо любимый вами Николай Семенович Лесков не прониклись бы изяществом исполняемых вами буквосочетаний.
— А что это мы с вами вдруг на "вы" заговорили, любезная моя Катерина Матвеевна? — Попытался я отскочить в сторону и вывернуться — Речь не обо мне. Горбатого, мадам, могила исправит. Однако ж это не основание отказываться от борьбы за светлые идеалы в умах нашей молодежи!
— Демагогия! — Решительно отмела мою жалкую попытку взъярившаяся вдруг супруга. — Врач! Исцелися сам! — и нерешительно как-то закончила: "Твою мать...".
На чем диспут и завершился ввиду отсутствия предмета дискуссии. Гриня с Морсом уже по тихому слиняли на улицу прихватив с собой морсову порцию. К моменту, когда мы расплатившись за завтрак монетой достоинством в один экю, последовали за ними, яичница сваленная на травку пребывала уже в далеком прошлом. Морс лишь машинально долизывал место, где она когда-то была. Оставалось только вернуть посуду владелице, что я и сделал.
Уже подходя к самолету вздел бровь и неприятным голосом вопросил юношу:
— Пили?!
— Никак нет, сенсей! Марианна отказалась, а мне мама еще не разрешает!
— Похвально. А девушек ужинать, в столь младых годах, стало быть, мама разрешает?
Воспитуемый опять густо покраснел, однако строптиво набычившись попытался отстоять право на личную жизнь —
— Она не запрещает мне встречаться с хорошими девушками. Марианна очень хорошая девушка. Мы ничего плохого не делали!
— Ну, разумеется! Вы же у старушек авоськи с продуктами не отнимали? И часто ль в твоей, столь краткой еще жизни, встречаются столь приятные девы? Это я к тому, что не пора ли тебе угощать конфетками и гладить по головкам всех деток моложе... — я оглядел с головы до ног его мощное тело — ...четырех лет? Вдруг он твой? Или твоя? Шалунишко...
Строптивец возражать не стал. Однако по упрямому молчанию его было мне понятно, что воззрений своих на междуполовые отношения в среде людей ни на йоту не изменил. Ну и фиг с тобой.
Новая Россия, Московский протекторат,
Москва. 14:00, 22 год, 25 число 6 месяца, понедельник.
Заправка, отстой фьюела, контрольная карта и мы снова в воздухе. Катя, как заправский правак, он же — второй пилот, он же — ко-пилот, оторвала машину от полосы, вывела ее на курс и передала управление настроенному на земле еще автопилоту. Основной для меня задачей было подобрать подходящий эшелон с попутным ветерком. Ну очень удобная все ж попалась нам планета. Для пилотов. Устойчивые воздушные течения. Стабильная атмосфера, редкие грозы при практическом отсутствии пляски циклонов, как на Земле. Всегда можно попутный поток найти. Расслабляет это благолепие необычайно. Посему следует быть осторожным и внимательным вдвойне. Посему надлежит почаще на "Бендюху " поглядывать — не засветится ли на пути нашем случайный грозовой фронт? Метеослужба развита слабо. Борта редки. Данные фактически случайны. Прогнозы ненадежны. Балует нас атмосфера. Однако подляны случаются. И посадки вынужденные.
За нашими спинами Гриня героически боролся с дремотой, делая вид, что старательно изучает руководство по летной эксплуатации "Каравана". Дремота, очевидно, постепенно побеждала и к горизонтали таки победила страдальца. Катя, поплняя словарный запас, углубилась в русскую классическую литературу и свалила на меня все свои и мои обязанности по пилотированию воздушного судна. Страшная это оказывается штука — семейственность в экипаже! Кто тут командир? Кто тут второй пилот? Подозреваю — не я уже тут командир. По факту жизни.
— Второй! Паачиму не наблюдаем воздушное пространство? Паачиму отлыниваем от своих обязанностей? Дремать с книжкой — привилегия командира воздушного судна! Никак не правака.
Матвеевна недоуменно взглянула на меня поверх книжки и обиделась:
— Ужель и почитать нельзя? Любимой жене?! Троглодит тиранствующий! Тираннозавр и эксплуататор беременных женщин. Ты меня на руках носить клялся? А сам за стрелками не можешь последить? Следи давай вот! Не отвлекай, а то получишь...
— Беременные женщины на грунте должны сидеть и пеленки заготавливать в товарных количествах, а не в воздусях летательные аппараты пилотировать...
— пробурчал я предусмотрительно не повышая голоса. Ладно, пока твоя взяла...
Новая Россия, Протекторат РА,
Город Береговой. 17:00, 22 год, 25 число 6 месяца, понедельник.
С высоты все смотрелось гармонично и почти грандиозно. Чистенько всё выглядело. Ярконько. Сочненько. Открыточно. И очень южно. Флоридообразненько так. Небо. Море. Берег. Пальмы. Море. Ну, зверски синее. Даже, не побоюсь этого слова, ...голубое. Из глубин само по себе голубизной сияет. И весь экипаж в полном составе любуется курортными видами.
Где ж и как тут устоять и не испортить народу зрелище? За небрежение служебными обязанностями волюнтаристским решением моим Катерина-свет-Матвевна решительно низвержена из вторых пилотов и разжалована в вип-пассажиры привилегированные. И сослана она практически навеки из правой чашки в хвост. Ее место на правах курсанта наследовал дон Грегуар, получивший было иронический позывной "спящий ягуар". Не бог весть как смешно, но Грине погоняло вдруг понравилось. Однако показалось несколько длинновастенько. Попытался он сократить кликуху до простого и скромного — "Ягуар", однако с беспощадной насмешкою был Гриня мною обломан. На сокращение я согласился. Отчего не согласиться, если человек хочет зваться покороче? Дело это неплохое. И стал салажонок Гриша у нас просто "Спящий". А если еще короче — "Спун". Что, однако, нисколько настроения ему не испортило и не помешало быстренько перебраться на правый стул. Да и увековечится в оном закрепившись там привязными ремнями.
Пока проистекали новые назначения, перемещения и переименования, под нами медленно тяннется прибрежная полоса. Непосредственно к морю примыкает собственно пляжик. Песчаная лента метров двести шириной, белая и слепящая, как снег в тундре. Бесконечно длинная. Однако же пустынно на пляжу том. Девушек на пляжу маловато будет.. Вовсе ни одной девушки не загорает неглиже, нежась на белом горячем песке, или же в шезлонге, поскольку и шезлонгов нет, как таковых. И грибочков пляжных нет. А там, где нет девушек, как правило не бывает и юношей. Скучает пляж в ожидании отдыхающих... От пляжных песков и до самых холмов, мохнатой зеленой полосой — пальмы. Лесом стоят.
