"12 июня 2092. Организуется колония на спутнике водного гиганта в системе Проциона. Планетка размером с Марс, но на водном гиганте нашли какую-то жизнь, некоторые даже утверждают, что разумную. Хотя другие говорят, будто это что-то вроде земных бобров, только стайные. Почти все наши луннорождённые записались в колонисты. Нас тут останется четверо — кроме нас с Энн только Феликс и Джесси."
"20 декабря 2096. На верфь поступил очень странный заказ: серия из трёх огромных кораблей, оснащённых большим количеством малых аппаратов, способных входить в атмосферу. Похоже, арктурианские колонисты скоро дождутся своего Брендивайна26."
"26 августа 2098. Боевая эскадра, которую в марте с такой помпой провожали из Клавиуса, с позором вернулась в Солнечную систему. Хорошо хоть, никого не убили. По полученным сообщениям, колонисты угрожали уничтожить корабли с помощью какой-то восстановленной древнеарктурианской штуковины. Я бы на месте их адмирала тоже не сомневался в том, что древнеарктурианские штуковины бывают. За последние пятнадцать лет мы здесь в Клавиусе построили для колоний не меньше трёх десятков кораблей-заводов, которые просто набиты арктурианскими технологиями."
"18 июля 2099. Удивительно, как быстро опустел Клавиус после разрыва с колониями. Оказывается, все мы тут существовали только за счёт обеспечения перевозок колонистов. Больше половины мощностей верфи простаивает, количество вахтовиков сократилось раз в десять. Надо попробовать уговорить начальство на строительство астероидного завода-робота. При нынешних ценах денег, собранных трансгуманистами, может и хватить. Тем более, что инженерную проработку за прошедшие десять лет я сделал практически полностью."
"20 февраля 2101. Ура, оно улетело! Корабль строился полтора года, и это при неполной загрузке верфей. Начали давать сбои рудники — всё-таки они рассчитаны на управление людьми, а людей в Клавиусе становится всё меньше и меньше. В качестве цели полёта я обозначил 78 Большой Медведицы. Это правда. Все пилотируемые экспедиции пока что работали не дальше 50 световых лет от Солнца, а тут 83. Прежде чем жадные люди успеют добраться до этой системы, мои творения размножатся и, может быть, даже начнут свою Экспансию. Благо для их обитания пригодно гораздо больше звёздных систем, чем для людей."
"21 марта 2108. Сегодня мэр официально заявил нам с Энн, что Клавиус эвакуируется. Перед теми, кто остаётся, земное человечество не несёт никакой ответственности. Хорошо так нас списали. Нас тут осталось двое. Впрочем, в одном из малых куполов продолжает действовать научная экспедиция Института Солнечной системы, так что совсем без общения с людьми мы не останемся."
"28 сентября 2116. Умерла Энн. Я остался один со своими роботами. Для планетологов я — сумасшедший старик-фермер из Главного купола. Они с удовольствием покупают у меня свежие продукты, привозят мне необходимые запчасти, но отношения как-то не сложились."
На этом записи в дневнике кончались. Из журнала планетологической станции наши герои знали, что Энди Таннер прожил ещё десять лет, но, видимо, за эти годы не случилось никаких достаточно важных событий, которые заслужили бы занесения на бумагу.
— Бедняга, — сказала Труди. — Он прожил тут больше семидесяти земных лет. За это время он мог бы стать родоначальником целого народа. А ему не дали. Результат — одинокая смерть в пустом городе, и даже не похоронили.
— Мне иногда стыдно за то, что я землянин по крови, — опустив глаза, пробормотал Ким.
— Ребята, вы что? — удивилась Линда. — Уже по его поколению было видно, что из пяти детей, родившихся на Луне, выживает один. И этот один потом не сможет вернуться на Землю.
— Линда, кому ты это говоришь? — внезапно распалилась Труди. — Я, между прочим, марсианка и прекрасно знаю, какая цена заплачена за то, чтобы вот такая я могла родиться и вырасти под плёнкой хандрамита Офир. У нас в первые десятилетия колонизации детская смертность была как в грёбаном XVIII веке. Только к тридцатым годам научились делать правильную генокорекцию детям, которые родились неприспособленными к марсианским условиям. До этого было непонятно, в какую сторону корректировать.
— Тридцатым годам какого века? — не поняла Линда.
— Нашего, марсианского. У нас он пока первый и единственный. По нашему календарю сейчас девяносто четвёртый год Колонизации, — пояснила марсианка и продолжила: — Хочешь, спроси у мастера Брукмана. Он из третьего поколения и ещё помнит живыми тех героинь, которые рожали по двенадцать-пятнадцать детей, а до взрослого возраста доживали трое-четверо, да и из тех кто-то погибал в экспедициях или на строительстве хандрамитов, не успев обзавестись своим потомством. У нас только три года назад — я уже подмастерьем была — торжественно праздновали день, когда марсиан, имевших детей, за всю историю Марса стало больше, чем умерших бездетными.
— Но ты-то собираешься на Землю.
— Собираюсь. Мы были вынуждены отработать систему подготовки к визитам на планеты с 10 м/с«, потому что техническая цивилизация в четыре миллиона человек не может быть жизнеспособна сама по себе. Без контактов с другими колониями нам бы не выжить. А все остальные обитаемые миры — разве что кроме Сиэсса, но там ещё меньше народу, — почему-то планеты с кислородной атмосферой не меньше 100кПа и гравитацией в 8-12 м/c«. Я думаю, и потомки Таннера что-нибудь придумали бы. Вообще, ему надо было сбегать со своей девушкой к нам. В наши десятые годы, когда им тут запретили иметь детей, между Марсом и Землёй летали достаточно регулярно. Но, видимо, тогда у них не было денег на билет. А потом, когда он набрал денег на целый корабль-завод, уже и рейсов почти не было, и незачем стало, наверное.
Пока Линда с Труди обсуждали возможные альтернативные варианты судьбы Таннера, Ким стоял, прислонившись к косяку, и по его шее стекали капли холодного пота. До этого ему как-то не приходило в голову, что такое перебраться с Марса на Землю. Что сила тяжести, привычная для него с детства, для его Труди — двух-с-половиной-кратная перегрузка. Ким знал, что такое двух-с-половиной-кратная перегрузка — нельзя три года прослужить юнгой на военном корабле и не знать этого. Но "Лиддел-Гарт" мог развивать такое ускорение от силы несколько минут. А чтобы месяцами и годами?
На краю бассейна
Набросив халат на голое тело, Линда вышла из душевой к бассейну. С появлением в Клавиусе марсианской молодёжи, совершенно лишённой стеснительности, бассейн малого купола окончательно превратился в нудистское заведение. Вот и сейчас молодёжная компания азартно играла в водное поло.
Линда попыталась посчитать их по головам, однако они слишком быстро двигались. Но дело явно не ограничилось практикантами-экотехниками. Несомненно, Ким тоже участвует, хотя марсиане и ворчат, что, мол, курсанта ВКФ с его уровнем физподготовки ни в коем случае не следует подпускать к командным играм. И всё равно их там явно больше. Они что, шварцвассеровских подростков в игру затащили? Могли. А Мориц не там? Если его с его ростом выпустить против Кима, пожалуй, преимущества будут скомпенсированы. А вот вагабовские ребята почему-то подчёркнуто дистанцируются от экотехников...
Двое аспирантов-планетологов, Харальд и Джефф, те самые, которые в первой вылазке в Большой купол помогали Маре тащить Линду из болота, сидели на краю бассейна в шезлонгах и наблюдали за игрой, потягивая что-то из больших пластиковых стаканов.
— Привет. Что это вы пьёте?
— Марсианский сидр. Ким привёз целый контейнер вкусняшек. Присоединяйся, — жестом фокусника Джефф извлёк из-под шезлонга здоровенную, литров на восемь, пластиковую бутыль с этикеткой "Сады Герьона"27 и стопку полулитровых пластиковых стаканчиков.
Линда взяла стакан, бросила взгляд на светящее через прозрачный купол Солнце, потом на бассейн, где явно не получится спокойно, в неспешном темпе поплавать, пока там не прекратится эта куча мала, потом решительно скинула халат и расположилась в шезлонге, стоящем боком к тем, на которых сидели планетологи. Ребята старательно сделали вид, что не смотрят в её сторону, хотя сами были одеты так же.
— А не обгоришь? — спросил Джефф.
— Не-а, главное — не увлекаться. Минут пятнадцать я сейчас могу позагорать.
— Слушай, Линда, — продолжил Джефф, — вроде ты имеешь дело с этими ребятами куда больше, чем мы. Может, ты понимаешь, почему они такие?
— Какие "такие"? Не такие, как мы? Ну чего же ты хочешь — это другая культура, уже чуть ли не десять поколений живут в других условиях. А так для пятнадцати-шестнадцатилетних ребят, увлечённых какой-нибудь наукой — вполне нормальные.
— Пятнадцатилетних? — ахнул Харальд.
— Да я тут на днях сама чуть не села на пол, когда Ким сказал, что ему шестнадцать. Я думала, уж двадцать-двадцать два ему точно есть. А если ты спросишь марсиан, сколько им, они ответят "восемь". Восемь марсианских это как раз примерно пятнадцать земных. Они тут все на практике старшего курса колледжа, даже если у кого-то он называется Военно-Космической Академией. Так что вполне нормальные мальчишки-девчонки. Купаются, видишь, в мячик играют, влюбляются друг в друга. В свободное от практики время. Мы, что ли, на младших курсах были не такие?
— Ну, насчёт влюбляться... Мы в их возрасте прилюдно целовались, ходили в обнимку у всех на виду. А они какие-то асексуальные. Вот бултыхаются сейчас в воде безо всего, хватают друг друга за руки-за ноги — и ничего.
— Не знаю... У нас в этом возрасте был какой-то привкус запретности, надо было урвать, ухватить кусочек чувственного удовольствия, пока старшие не осудили. А они уверены, что им можно. Это вообще ключевая идея их воспитания. Именно для этого нужны их пресловутые бета-листы с длинным перечнем экзаменов. Не потому, что нельзя тому, кто не сдал, а потому, что можно тому, кто сдал. Вот гуляет ребёнок лет четырёх-пяти по городу один. Естественно, взрослые поинтересуются, не заблудился ли он — а он покажет бета-лист с правом на свободное передвижение по городу. Всё, полицейский отдаёт честь, и маленький человек идёт куда-то по своим делам. К четырнадцати-пятнадцати годам они настолько привыкают, что можно всё, только получи галочку в бета-лист, что мысль заняться сексом, не сдав соответствующего экзамена, у них просто не возникает. А если галочка есть, то вопросов у окружающих по поводу "куда это ты поволокла парня" бывает примерно столько же, сколько у нас таких вопросов к молодожёнам. Если приглядеться к ним поближе, будет видно, что они все уже разбились на парочки и оказывают друг другу не меньше мелких знаков нежности, чем влюблённые у нас. Это не так бросается в глаза, но когда мы тут втроём с Кимом и его девушкой разбирались с наследством Таннера, мне периодически казалось — они прилагают явные усилия, чтобы я не почувствовала себя третьей лишней.
— С трудом могу себе представить, как наши подростки прилагают какие-то усилия, чтобы какая-то посторонняя тётка на десять лет старше не чувствовала себя третьей лишней.
— Естественно. Если всю твою жизнь взрослые ставили тебя на место, то как только у тебя появляется возможность их игнорировать, ты будешь это делать. И даже слегка демонстративно. К тому же для Кима я не посторонняя тётка, а "та девушка из антиспейса, которая не побоялась взять в руки настоящую гауссовку". Этакий забавный любимец, вроде дикой кошки, которая иногда берёт еду из рук и даже позволяет себя погладить, если есть настроение. Всё-таки Земля для них немножко зоопарк, — на миг лицо Линды омрачилось, но тут же снова разгладилось. — А вообще из них так и прёт позитивная энергия. Такое впечатление, что они непоколебимо уверены, что мир принадлежит им. Труди показывала мне один ролик про ландшафтный дизайн в Мире Осануэва, так там фоном шла такая песня про Белую землю...
— Это где "варится суп с консервами"? — перебил Джефф.
— Ну да. И ещё там альбом с гравюрами.
— Знаю я эту песню, — он дотянулся до коммуникатора, лежавшего на стопке вещей рядом с шезлонгом, и несколько раз ткнул пальцем в экран. Из аппарата раздались гитарные аккорды:
На самый край белой земли, на краешек28
Мы добрались, долгой тоской намаявшись.
Сердцем пойми эти снега, пожалуйста,
Вот тебе мир, делай его, не жалуйся.
— Она? — спросил планетолог, поставив запись на паузу.
— Она, — кивнула Линда. — Ключевая фраза уже прозвучала: "Вот тебе мир, делай его, не жалуйся." Если у тебя есть мир, который можно делать своими руками, то можно вытерпеть всё, что угодно. Когда Труди под впечатлением от дневника Таннера рассказывала о первых годах марсианской колонии, я сначала не поняла, как можно было терпеть такое в XXI веке. У них там поначалу была просто жуткая детская смертность. Но потом я поняла, что если у тебя есть мир, и твои выжившие потомки его унаследуют, можно пережить даже это. Вот и эти ребята... тут важно даже не то, что у них теперь есть Клавиус. Важно то, что они росли в среде, где мир принадлежит им. У нас на Земле мир сделан кем-то, причём настолько давно, что мы забыли этого кого-то и объявили его богом. В лучшем случае легендарным отцом-основателем, почти тотемом. А они — ученики Марселя Брукмана, который в их возрасте ещё застал живого Генри Фишера, человека, создавшего само понятие "хандрамит".
— Ну и что? — удивился Харальд. — Какая разница, десять или тысячу поколений назад жили те, кто построил города? Ведь города уже всё равно построены.
— Может, дело и не в числе поколений. Вон под Арктуром, говорят, до сих пор стоят города, построенные миллион лет назад совсем другой расой. Но у нас, как правило, подросткам говорят "не трогай то, не трогай сё, испортишь, опасно". А им — можно. Можно летать, можно возиться с сельскохозяйственными роботами и станками, и никто не будет особенно придираться к испорченным заготовкам. В этой строчке важно не только "вот тебе мир", но и "делай его". Вот когда я осознала смысл того, что Труди отдала мне в первый купол в качестве теледубля свой личный экзоскелет...
— А зачем он ей на Луне-то? — не понял Харальд.
— Она на Землю хочет. Дело даже не в том, что у неё парень с Земли, а в том, что есть предлог посмотреть ещё один мир. А она росла на Марсе. Представь себе — она росла при четырёх метрах в секунду за секунду, а попадёт в мир, где десять. Вот тебя на Юпитер пустить без экзоскелета...
— Когда рейс? — хором выдохнули ребята. А потом Джефф продолжил: — Линда, не забывай, что мы планетологи. Поэтому, если нам дать шанс попасть в совсем новый мир, мы наплюём и на двухсполовинную силу тяжести, и на всё, что угодно. Справимся как-нибудь.
— И вы ещё зачем-то спрашиваете меня, какие они! Да в зеркало посмотрите. Такие же, как вы. Только вы привыкли считать себя чем-то особенным — Международный Институт Солнечной системы, передовой отряд человечества. А у них вся планета такая.
— Нет, мы всё же не такие. Они совсем без комплексов. Сама же говоришь, что если им нравится девушка, то они подходят и прямо говорят об этом. Словами через рот. А я вот второй месяц не могу это сказать...
