— Будь у них четвертая сестра, ее звали бы Отрава, — отвечал Драконус. — Но, увы, четвертая им не нужна.
— Три воспоминания о боли. Вот все, что мне досталось. Так ты к его матери?
— Нет.
— Мы с тобой, Драконус, жестоки в любви. Спорю, Мать Тьма вскоре это поймет.
— Сегодня мы не будем любиться, Олар Этиль.
Она резко захохотала, скрывая, как ужалили ее эти слова. — Какое облегчение, Драконус. Трех воспоминаний о боли мне хватит.
— Старик сказал... в следующем селении.
— А потом?
Он вздохнул. — Отошлю всех назад и поеду к Башне Ненависти.
— А сын?
— Поедет со мной. Думаю, наставник дал ему дары для Владыки.
— Предсказываю: примут их без радости. Мальчик вернется с тобой в Харкенас?
— Не сможет. Способы, которыми я буду подстегивать себя и Калараса, известны мне одному.
— Так он ничего не знает.
— Ничего.
— Драконус, всякое твое семя должно быть сорным? Оставленным расти в дикости, необузданным? Наши дочери станут твоей смертью — ты держишь их слишком близко, но оскорбляешь небрежением. Удивляться ли, что они полны яда.
— Может быть, — согласился он. — Мне нечего сказать детям. Я вижу в них лишь поводы для тревог и поражаюсь, почему родители так легко наделяют детей своими пороками, а не добродетелями.
Она пожала плечами: — Все мы скряги, когда дело доходит до раздачи воображаемых сокровищ.
Он протянул руку и коснулся ее плеча; все тело ее задрожало. — Ты отлично несешь свой груз, Олар Этиль.
— Если ты про жир, то ты лжец.
— Я не имел в виду жир.
Чуть помедлив, он помотала головой. — Вряд ли. Мы не стали мудрее, Драконус. Снова и снова попадаем в старые ловушки. Хотя Бегущие питают меня, я их не понимаю. Хотя я кормила Бёрн своей грудью, однако недооценивала. Боюсь, это злосчастное пренебрежение однажды приведет меня к смерти.
— Ты не можешь видеть своей смерти?
— Я так решила. Пусть она лучше придет внезапно, нежданная и не вызывавшая страха. Жить в ужасе смерти — всё равно, что не жить вообще. Молюсь лишь, чтобы в день смерти я бежала, легкая как заяц, с полным огня сердцем.
— И я молюсь, Олар Этиль. За тебя.
— А твоя смерть, Драконус? Ты вечно планируешь, пусть планы не раз тебя подводили.
— Я, — сказал он, — умру много раз.
— Ты видел?
— Нет. Мне не нужно.
Она смотрела на воду источника. Ночь сделала воду черной. Созданная Каладаном Брудом скульптура Тел Акая поднимала измученное лицо к небесам, как будет поднимать вечно. Ее уместно назвали Капитуляцией, он вложил чувство потери в сам камень. Никакого изящества. Олар боялась Каладана Бруда за честность и презирала за талант.
— Вижу в его лице мать, — начала она. — В глазах.
— Да.
— Тебе, должно быть, тяжело.
— Да.
Она вогнала руки в живот, чувствуя расщепление кожи и внезапный поток крови, чувствуя размеренный ритм сердца — стоит только коснуться... Но ладони сомкнулись на глиняной фигурке. Она вытащила ее. Присела, чтобы вымыть дочиста, и передала Драконусу. — Для сына.
— Олар Этиль, не тебе его защищать.
— Пусть так.
Миг спустя он кивнул и взял подарок. Пошевелил плечами, пошел прочь.
Она провела пальцами по животу, но рана успела закрыться. — Забыла спросить: какое имя ты ему дал?
Драконус задержался, оглянувшись. Когда он сказал ей, она издала возглас удивления и начала смеяться.
Аратан спал тревожно, ему виделись детские трупы, плавающие в луже черной воды. Он видел тянущиеся из животов веревки, словно каждый привязан к чему-то, но веревки рассечены, концы обрублены и разлохмачены. Взирая на эту сцену, он понял с внезапной уверенностью — как бывает во сне — что источник выплевывает из глубины не воду, а утонувших младенцев и поток бесконечен.
Он шагал по ним, ощущая, как поддаются под весом мягкие тела, и с каждым шагом становился тяжелее, пока не провалился, слыша звук треснувшего льда. Только чтобы проснуться в липком поту, с болью в груди — так тяжко было дышать под воображаемым давлением.
Он сел и увидел, что еще ночь. Отец стоял около лошадей под необычными деревьями и вроде бы смотрел на восток — то ли на селение, то ли за него. Аратан уже готов был поверить, что Драконус смотрит на Харкенас, на Цитадель и женщину, что, окутавшись мраком, восседает на престоле.
Трон Ночи. Он лег на подстилку и поглядел на звезды. Извилистые очертания созвездий заставили его думать о лихорадке, когда все было неправильно в мире и неправильность ужасала — терзала мальчика, уже переполненного видениями холодной воды и осколков льда, зовущего мать, что так и не пришла, не ответила.
Когда-то он был этим мальчиком. Но даже вопросы постепенно затихают, когда недоступны ответы. Он думал о подарке для Владыки Ненависти и сознавал, что подарок будет жалким и столь бесполезным, что сойдет за оскорбление. Но ему больше нечего подарить.
Раскан решил, что Олар Этиль была матерью Аратана, но сам он знал — это не так. Причин для уверенности не было, но он не сомневался. Скорее... будь она моложе и стройнее, напоминала бы Обиду. Когда-то девочка впервые начала ходить и блуждала там и тут, улыбаясь и лепеча, еще не осознав смысла своего имени. Да, в лицах, юном и старом, есть сходство.
Раздались шаги, он повернул голову и понял, что над ним стоит отец. Драконус тут же присел на корточки. В руках он держал глиняную фигурку, штучку, которая словно кричала о сексе, выставляя напоказ гротескно-чувственные формы. Один из даров ведьмы.
— Тебе, — сказал Драконус.
Аратану захотелось отказаться. Но он сел и принял штучку из рук отца.
— Скоро заря, — продолжал Драконус. — Сегодня я отошлю Ринта, Ферен и Раскана.
— Отошлешь?
— Мы с тобой продолжим путь, Аратан.
— Оставим их?
— Они уже не нужны.
"А где-то впереди ты и меня оставишь. Уже не нужного" .— Отец, — сказал он, сжимая фигурку. — Не вреди ей.
— Кому?
— Ферен, — прошептал он. "И ребенка, которого она несет. Мое дитя".
Он видел, что отец хмурится, как лицо постепенно искажается гримасой. Да, подумал он, такие вещи видны в любой тьме. — Не глупи, Аратан.
— Просто оставь их, прошу.
— Я ничего иного не сделал бы, — прорычал Драконус. И торопливо встал. — Поспи, если сможешь. Сегодня нам долго скакать.
Аратан снова улегся на жесткую землю. Фигурка казалась лежащим на груди ребенком. Нужно было встать перед отцом. Нужно было требовать, пусть это и звучало бы как просьба. Настоящий сын умеет прочерчивать линии на песке и требовать своё — своё место для жизни и того, что ценит. Вот что значит повзрослеть. Своё место, вещи, которые имеешь и защищаешь. Пришло время тесноты, ибо никогда не будет пространства, свободно вмещающего обоих, отца и сына. Пора толкать и тянуть, и покой пропадает, если вообще существовал; возможно, однажды он и вернется. Если отец позволит. Если сын желает. Если они не боятся один другого.
Аратан подумал, перестанет ли он хотя бы когда-нибудь бояться отца, а затем — глядя на круговорот тускнеющих утренних звезд — придет ли время, когда отец станет бояться его.
Ему показалась, что шепот ведьмы раздается в голове.
"Зови огонь, мальчик.
Когда твоя любовь слишком велика. Слишком сильна, чтобы вынести.
Зови огонь".
Закругленные изгибы фигурки как будто грели ладони, обещая жар.
Закрыв глаза, он вернулся в кошмар, но в этот раз увидел женщину на дне пруда, она совала руки в живот и доставала младенцев, одного за другим. Перекусывала веревки и толчком отсылала детей. Они дергались и тонули.
Теперь вдоль края пруда собрались женщины, тянулись за неловкими, лишенными жизни формами. Он видел, как они засовывают детские тела себе в утробы. И уходят.
Но одна женщина осталась, и вода передней была чистой — никаких трупов. Она смотрела в воду, он слышал тихое пение. Не понимал слов, лишь чуял сердечный надрыв. Когда же она отвернулась и ушла, он понял: она идет к морю. Она уходит и никогда не вернется, и не увидит, как выплыл последний мальчик, молотя руками и ногами среди осколков льда, тянясь к несуществующей ладони.
А на камне, смотря на всё, сидит его отец. Нарезая веревки. Как сообразил Аратан, отмеряя необходимую длину.
Раскан проснулся поздно, солнечный свет вонзился в мозг зазубренными копьями. Медленно сел, проклиная собственную хрупкость.
Погран-мечи лежали в тени деревьев. За ними стояли привязанные лошади, но некоторых, понял он, не хватает. Он задумался было, но ужасная жажда опалила грудь, он озирался, с внезапным отчаянием ища бурдюк. Кто-то бросил родин из бурдюков рядом, он подтащил его поближе.
Пока он пил, чуть не захлебываясь, Ринт сел и поглядел на него. — Есть завтрак, — сказал погран-меч.
Раскан опустил воду. — Куда они уехали?
Ринт пожал плечами.
"Я опозорил господина". — Куда они уехали? — спросил он, вставая. Боль в голове удвоилась, он задохнулся, ощущая, как бунтуют кишки. — Что я пил ночью?
— Мед, — ответил Ринт. — Три фляжки.
Ферен тоже встала, отряхиваясь от сора и сухих листьев. — Мы едем обратно, сержант. Они ускакали без нас. Приказ лорда.
Не сразу Раскан понял, что пялится на женщину, словно дурак. Он заметил, что живот ее уже растет, хотя это невозможно. Может, она всегда была полновата? Он попытался вспомнить, но тут же сдался.
— Что-то изменилось, — сказал Ринт. — Что — мы не знаем. Он уволил нас и велел тебе вернуться в Дом Драконс. Больше мы ничего не знаем. Похоже, разумно будет путешествовать вместе почти до конца пути, так что мы задержались.
Раскан отвернулся было, но тут же кивнул. "Я его подвел. Непонятно как.... Нет, не ври себе, Раскан. Проклятие ведьмы. То, как ты сломался и сбежал словно трус. Драконус выбросил тебя, как Сагандера". Он подумал об Аратане, что едет рядом с Драконусом, и снова метнул взгляд на Ферен.
Однако та седлала лошадь.
"Мальчик приказывал мне. Это я помню. Он показал отцовское железо, но говорил со мной уважительно. Аратан, доброго здравия. Не думаю, что мы еще увидимся".
— На юге тучи, — сказал Ринт. — Чувствую приближение дождя. — Он повернулся к Раскану. — Набей желудок пищей, сержант, хоть немного. При удаче мы ускачем от дождя и, если пожелает Мать Тьма, встретим Виля и Галака.
Ферен фыркнула. — Дорогой брат, — сказала она, — она может нынче быть богиней, но здесь Мать Тьма за нами не следит. Мы не в Куральд Галайне, а даже там... ты взаправду веришь, что она всезнающа?
— В пределах ночи, — бросил он, набычившись.
— Как скажешь, — ответила она и повела лошадь из-под деревьев. — Буду ждать вас у источника.
Раскан поморщился, видя, что Ринт смотрит на сестру с откровенным ужасом.
— Если увижу ведьму, — сказала Ферен брату, касаясь рукой зашитой раны на щеке, — не забуду сказать до свидания. — Она прыгнула в седло, чуть выдвинула клинок из ножен и поскакала к селению.
Ринт поспешил сесть на коня. — Проснись, сержант — я не оставлю ее наедине с той ведьмой.
— Иди же, — ответил Раскан. — Меня не ждите. Я вас догоню на той стороне селения.
— Как скажешь. Но она права в том, что тебе нужно напоить коня.
— Знаю.
Ферен не знала, возможно ли убить Азатенаю, но намеревалась попробовать. Она надеялась, что ведьма бродит неподалеку, как в прошлую ночь, ведь Ферен не хотелось вышибать каждую дверь в треклятых трущобах. Довольно с нее ощущать себя использованной! Азатенаи не понимают собственности — даже Гриззин Фарл вломился в мир ее тайн и пусть он смеялся, желая смягчить обиду, обида осталась.
Она испытала прикосновение мертвой Тел Акаи и получила шрам от проклятия ведьмы. Заслужила право ответного удара.
Она знала, что делает; знала ценность гнева и как он способен вытравить все прочие чувства. Во гневе ей не нужно думать о ребенке внутри, думать об Аратане и о том, что она — и Драконус — с ним сделали. Не нужно думать о страданиях, причиненных родному брату. Такова прелесть насилия, оно начинается не в миг физического нападения, но раньше — в думах и замыслах, в буре обид и злости. Ярость манит к себе насилие, походя на "песни призыва-ответа" отрицателей.
Она ехала через селение, через холодный утренний воздух, пользуясь, как делали они давеча, провалами в стенах, направляясь к пруду с уродливой статуей и бездонной водой. Но ведьму она не нашла. Нет, там поили лошадей Виль и Галак.
Услышав стук копыт, мужчины обернулись. Улыбки разбили в ней ярость, она помчалась к ним, словно выезжала из-под облака.
Всю прошедшую ночь Ринт не спал; слушая жалобные бормотания спавшего по ту сторону костра Аратана — и тихие рыдания Ферен чуть ближе — он думал, не убить ли лорда Драконуса. Один удар ножом в горло... вот только, похоже, мужчина этот никогда не спит. Снова и снова Ринт открывал глаза и отыскивал одинокую фигуру, видя, что тот неподвижен, видя лишь странно непроницаемый силуэт.
Дрожа под мехами, Ринт начинал верить в силу Ночи, в непобедимое дыхание Матери Тьмы. Где бы ни садилось солнце, там встает Она, словно связанная грубыми законами вселенной. Она уже не Тисте. Даже титул богини кажется жалким и бледным, чтобы передать нынешнюю ее сущность.
Он не понимал, как смертному свершить такое путешествие, стать чем-то иным. Но, ясное дело, она сумела. Лорд Драконус стоил с ней рядом и, как подозревал теперь Ринт, как-то связан с силой своей любовницы.
Азатенаи встречали Драконуса прямыми взглядами, словно равного, а иногда и с почтением. Сюзерен Ночи: он и раньше слышал такое прозвание Драконуса, но среди Тисте оно не было популярным. Всех раздражали вытекающие из него допущения, сердила неподобающая дерзость. Ну, как понял Ринт, они были глупцами, насмехаясь над притязаниями Драконуса и его титулом. Так или иначе, он наделен властью, жестоко реальной и глубоко опасной.
Ринт уже не сомневался в том, что Драконус представляет угрозу. Знать была права, боясь Драконуса и его влияния при дворе. Она была права, желая его изгнания или хотя бы разоблачения, отставки и ссылки.
Много месяцев назад агенты Урусандера пришли в деревни Пограничья. Они раскрыли свои аргументы — нужно, чтобы у Матери Тьмы был супруг, а не консорт, и выбор очевиден: Урусандер из рода Вета, командир Легиона. Но агенты мало преуспели среди погран-мечей. Их цель влекла возможность конфликтов, а мечи исчерпали жажду войн. Эти озлобленные глупцы уехали разочарованными.
Ринт знал, его мнение имеет некоторый вес в свободном совете народа, и поклялся: в следующий раз, если прибудут агенты, он скажет слово в их поддержку. Драконусу нужно уйти. Еще лучше, если кто-то его убьет, остановив на опасном пути к высшей власти.
В этой поездке он повидал достаточно, чтобы выбрать сторону Урусандера. Хунн Раал и сотоварищи не просто ослеплены личными амбициями, как подумали его соплеменники. Нет, в следующий раз всё будет иначе.
Когда Драконус объявил, что контракт завершен, что лорд доволен, Ринт с трудом скрыл облегчение. Теперь можно забрать Ферен подальше от всего этого: от жестоких нужд господина и жалких похотей господского сына. Они сопроводят Раскана до Абары Делак, он заслужил — не вина Раскана, что тот служит зверю.
