— Стоять, сука!
Он, как услышал, остановился, лапки задрал. Я ему:
— Повернулся ко мне! Медленно!
Второй, осторожно переступая, развернулся. Спереди на штанах у него темнело мокрое пятно. Вот же зассанец! Впрочем, вчера, когда от тигра ломилась, сама еще похлеще уделалась. А тот, первый, он не побежал, он биться остался. Вот сволочь же, гад, а уважать есть за что. Не был бы бандитом, цены б такому не было. Особенно — на этих островах.
— Ствол на землю! Руки не опускать!
Второй уронил пистолет, который до сих пор сжимал в правой руке.
— Десять шагов назад!
Бандит начал отходить, и тут из кустов ему прямо в ухо прозвучало:
— Твою мать!
Он побелел, как мел, схватился за сердце и плавно осел на берег ручья. А здоровенный красно-зеленый попугай надрывался:
— Твою мать! Твою мать!
Я подошла, проверила сонную артерию. Готов! Подобрала пистолет, сунула себе в карман и пошла дальше.
На берегу действительно стояла лодка. Причем не какая-то там мелочь, а серьезный такой катер. С закрытым носом, ветровым стеклом, мягкими сиденьями перед ним и даже с рулем. Метров пять длиной. Или даже шесть. Чтобы не унесло, он был привязан веревкой к вбитому в песок колу. В катере, как я и ожидала, сидел человек. Я уже приготовилась стрелять, но что-то в его позе было не то, ну не сидят так охранники. Держа 'саежку' наготове, я вышла из леса и начала осторожно подходить к катеру. Человек меня заметил. Но не вскочил, не схватился за оружие, а только поднял голову и закричал:
— Nein, nicht Schießen!
Это прямо как в старом военном фильме. Слово я знала, про язык тоже догадалась, и уже более уверенно подошла, не опуская, на всякий случай, ружья. Молодой человек полусидел, полулежал на скамье, нелепо вывернув шею, чтобы видеть меня. Руки его были связаны под скамьей куском крепкой веревки. Кроме парня в катере были пара ящиков со всякой всячиной: продуктами, каким-то барахлом — видимо, бандитской добычей. Была и пара канистр бензина, полных. Парень смотрел на меня настороженно. Ну так еще бы — вся грязная, чумазая, в кровище, с морды лица еще фингалы от того англичанина не сошли, а сегодня еще и новых добавилось. Опять же, вся обвешенная оружием, а 'саежка' моя очень уж на автомат Калашникова похожа. Я тоже не торопилась. Посмотрела внимательно, послушала себя, подумала. Раз на катере приехали бандиты, значит, это — их жертва. Соответственно, имеет смысл его развязать, что я тут же и сделала. Языка я не знаю, говорить с ним не могу, а оставлять его тут с катером — тоже не хочется. Как пить дать, удерет. А с плавсредством жить лучше, чем без него. Я вот только недавно думала о том, чтобы сплавать на другие острова. А вот тебе и лодочка! В общем, я махнула стволом — туда, мол, и парень послушно пошел вдоль ручья обратно на поляну.
Дошли до Семы-покойничка. Пацан как-то странно на меня поглядел, и только шагнул дальше, как из кустов раздалось:
— Твою мать!
Я-то уже ждала этого, а вот пацан явно трухнул. Качнулся в сторону и, как я вчера, макнулся в ручей. Выскочил с воплями, как ошпаренный. Ну да ничего, он там на бережке перегрелся на солнце, теперь поостынет немного. Впрочем, я милостиво подала ему руку и вытащила на берег.
— Ком, — вспомнила я еще одно немецкое слово из фильма про войну. И мы пошли дальше.
На поляне нас встретил дедок. Сравнительно бодрый, только морда побитая. Видать, Колян постарался. Ну да ничего, ему уже воздалось по делам.
— Как зовут тебя, красна девица? — начал дед.
— Анна Аркадьевна, старинушка.
— Не Каренина часом?
— Свят-свят-свят! Сергеевы мы. А ты чей будешь?
Ну да, нахамила слегка. А вот нефиг красной девицей обзывать. Я-то знаю, насколько красиво сейчас выгляжу. Ладно еще, из носа не течет, остановилась кровь.
— Федор Михалыч.
— Достоевский, поди? — вернула я шпильку.
— Да нет, — вздохнул дедок. — Каренины мы.
— Охти господя! Ну надо же, как причудливо, порою, жизнь-то играет!
— Ты бы, Анна Аркадьевна, чем вострый ум показывать, руки мне ослобонила.
Дед повернулся спиной, я взмахнула ножиком.
— Ну, будем знакомы, Федор Михалыч. С избавленьцем вас.
— Благодарствую, Аннушка.
Дедуля даже чуть поклонился, не переставая растирать запястья. Видать, затекло сильно.
— А это что за добрый молодец? — кивнул он в сторону немца.
— То немец, — не стала я запираться. А вот имени я не знаю, поскольку по-немецки помню только слова 'Берлин' и 'Гутен таг'
Немец уловил что-то знакомое и принялся прислушиваться к нашему разговору.
— Как звать-то тебя? — спросил немца дед.
И повторил по-немецки:
— Wie heißt du?
— Фридрих Клейст, — ответил парень без малейшей задержки. Великая сила — орднунг! Фридрих? Будет Федей.
— Федор Михалыч, а вы что, языки знаете?
— Да где там! Так, со школы что-то сохранилось в памяти. По крайней мере, теперь можешь к трофею своему по имени обращаться. Ну а что посложнее — тут я не помощник.
— Ничего, есть тут у меня один полиглот, он потолмачить сможет. Здесь закончим — к нему как раз отправимся. Давайте только сперва тут приберемся, нехорошо мусор после себя оставлять. Да надо еще с парочкой редисок тут разобраться. Пойдемте к вашему Коляну.
— А что к нему ходить? Преставился раб божий.
— Вы часом не из церковных? — покосилась я настороженно.
— И близко не бывал, — деланно испугался Михалыч. — Нет, егерь я. На пенсии, правда.
— Что ж, егерь — это хорошо. Нам тут знающий человек очень даже нужен.
— А 'тут' — это где?
— Э-э-э... Давайте, Федор Михалыч, я вам чуть после объясню. А пока — давайте Коляна избавим от неправедно нажитого имущества.
Одежда бандита после столкновения с тигром ценности не представляла. Разве что на тряпки. А вот в карманах у него нашлось несколько патронов к его ружью, сигареты и зажигалка. Сигареты Михалыч тут же присвоил и задымил. Вот теперь еще проблема — курево ему добывать. А это, опять же, лишний вес.
Ружье, кстати, совершенно не пострадало. Тульская вертикалка, как сказал дед. Видать, имел опыт. Ну а раз так, пусть он ее и забирает, так я ему и сказала. А он, кстати, против и не был. Поднял ружьецо, сноровисто его осмотрел, переломил, проверил патроны, закрыл и, поставив на предохранитель, закинул за плечо. Патроны же ссыпал в карман штормовки. Оставалось последнее: главбандит, он же первый, он же Петя, как называли его подельники.
Мужик, видимо очнулся давненько, и возился, пытаясь освободиться. Услышав нас, прекратил попытки и, перекатившись на бок, злобно уставился на меня.
— Чего таращишься, гаденыш? — спросила я. Во мне злость, нахлынувшая вначале, уже ушла, перегорела, оставив после себя холодную и жуткую ненависть к этому бандиту и всем ему подобным.
— Да так, кикимор давно не видал, — ухмыльнулся первый.
Это он, типа, меня зацепить хочет? Унизить внешним видом? Ах ты, сученыш! Но нет, яриться сейчас я не буду. Он меня, чувствовалось, бил уже привычно, наверняка далеко не первую. Во вкус вошел, сволочь. Вот сейчас я ему и отплачу по полной. За себя и за всех прочих девок. Поэтому я не закричала, и бить его не стала. Улыбнулась. Вернее, оскалилась. Михалыч — глянула мельком — и бровью не повел. Тертый мужик, поди, и не такое видывал. А немчик аж в лице переменился.
— А ты не знаешь, часом, кто из меня кикимору сделал? Кто мне морду раскровянил да фингалами изукрасил? Кто по земле валял, кто за волосы таскал?
— Да я тебе, можно сказать, жизнь спас, зверя вон какого завалил, а ты вон как со мною. Нехорошо!
— Жизнь спас? Чтобы вся твоя кодла меня трахала, пока я не издохну? Да лучше пусть бы меня тигр сожрал! И вообще, если бы не ты, я бы его спокойно пристрелила, шкурку забрала и ушла обратно.
Бандит угрюмо молчал.
— Что, Петя-петушок, можешь сказать в свое оправдание? — спросила я. Он только что не зарычал. А то я не знала, что говорю! Кару я уже ему назначила.
— Вместе со своим чмырем Семой меня трахнуть хотел? Ну да Сема уже сковородки в аду лижет, окочурился со страху. И Колян подох, осталось ему на могилку плюнуть. Теперь пришло время тебе должок вернуть. Сейчас забью тебе дубину в жопу по самое небалуйся. Чтобы из горлышка выскочила.
— Что, на связанного и наехать можно? — бандит попытался взять горлом. — Что, силу почуяла? Может, схлестнемся?
Ага, последний свой шанс пытается отыграть — типа, на благородство поведусь. Да пошел ты, Петя, меня на слабо не взять.
— То-то ты меня прежде, чем бить, совсем не связал. Нисколько даже не побоялся. А теперь хочешь с девкой силой померяться? Чмошник!
Я даже сплюнула.
— Федор Михалыч, — обратилась я к егерю — не в службу, а в дружбу, срежьте палочку сантиметра три толщиной и примерно в полтора метра длиной, да заострите с одного конца. Казнить буду гада.
— Ты че, сука, совсем охренела? — заорал Петя.
— С превеликим удовольствием, — отозвался дед. Он, чувствую, сразу сообразил, к чему я веду. Немец, поскольку языка не знал, смотрел с интересом, ничего, естественно, не понимал, но и сочувствия к бандиту у него не было.
В общем, Михалыч взял у меня трофейный ножик и направился в лес. Бандит остался упражняться в изящной словесности, а я пошла к озерцу. Умыться.
Глянула в воду: едрит-мадрид! Неудивительно, что немчик так испуганно на меня глядит. Отошла пониже, к истоку ручья, и давай моську свою в порядок приводить. Ну, насколько возможно. Заодно пощупала затылок. Гулька там вздулась неслабая. Волосы на затылке слиплись от крови. Макнула ладошку — холодно, млин! Но надо. Принялась полоскаться, щеки оттирать да волосы отмачивать. Пока возилась, голос Андреича послышался:
— Анна Аркадьевна, извольте работу принять!
Я поднялась, и пошла бандита казнить. Я у дока колышек взяла, к заднице Петюнечки примерила, обратно вернула.
— Ну что, — говорю ему, — будем тебя сейчас петушить по полной программе.
Достала ножик и начала пуговки ему на штанах срезать.
Он аж взвыл, задергался весь, но просить видно, что не хочет, западло ему. А мне штаны хорошие резать жалко, пригодятся еще. Однако на четвертой пуговке он сломался.
— Слышь, девка, давай по-честному разойдемся. — это он мне, значит, предлагает. — Я тебе сейчас все расскажу, как есть: сколько народу, кто, где, на каком острове, а потом уйду и больше сюда не вернусь.
— Ха! Что, думаешь, дурочку нашел? Ты не придешь, твой начальник завтра сюда других пошлет, а ты там у себя будешь людей мучить. Нет, они сами завтра сюда приплывут, тебя искать будут. Тут мы их и встретим, твой катер на приманку пойдет. А ты будешь тут на полянке стоять, жопой на колышек надетый. Глядишь, денька через два-три помрешь.
Вижу — дернулся мужик. Значит, в точку я попала. Вот только как я ему штаны снимать буду? Развязать — бросится, ему терять уже нечего. И очень может быть, что в рукопашную он нас троих легко положит.
Ладно, штанишки потом зашью. А сейчас просто шовчик на заднице вскрою. Вскрыла. Палочку в руки взяла, огляделась. Док молчит, но я вижу — он за. А немчик, наконец, в тему въехал. Ишь, как глаза вытаращил! Вроде, и за, а вроде, и жестоко это по его понятиям. И сказать-то он не может ничего, по-русски ни слова не знает. В общем, немая сцена.
Я палочку к нужному месту поднесла и чуть надавила... Честно говоря, я таких воплей еще не слышала. Вот только жалости в тот момент не было у меня ни капли. Я казнила не тигра, который убивает ради еды, а мразь, которая убивает и мучит для удовольствия. Мужик завертелся, насколько позволяли ему путы и кол в заднице. Я поднажала, чтобы он не соскочил, и тут бандит окончательно скис:
— Нет! Нет! Лучше просто пристрели!
— Пристрели! Пристрели! Твою мать! — раздалось с ближайшего дерева.
Наверное, это меня и остановило.
— Кто за то, чтобы бандиту Пете посажение на кол заменить на расстрел?
— Михалыч?
Егерь кивнул. Я сдернула с плеча 'саежку' и вопросительно глянула на немца. Тот сперва не понял, потом догнал и часто закивал.
— Единогласно!
Я щелкнула предохранителем и саданула Петюне в грудь сорок грамм свинца с двух метров. В голову решила не стрелять — я уже видела, какого цвета человеческие мозги.
Бандитов хоронили в песке — не было лопат копать землю. Потом снимали шкуру с тигра. Михалыч был в теме — еще бы, кому, как не егерю такие вещи уметь! Он все сделал сам, мы ему только немного помогли. Кстати, когда он увидел торчащий у тигра из глазницы нож, то очень удивился. А когда я у него забрала свой клинок и вернула на пояс в пустые ножны, посмотрел, мне показалось, весьма уважительно.
Потом мы все сели в катер. Михалыч и тут оказался на высоте, с техникой разобрался махом. В общем, через полчаса мы причалили к камням рядом с лагуной. Пока вытаскивали катерок на берег, пока закрепляли, набежали Лерка с Борюсиком. Они, как выяснилось, меня уже потеряли, планировали спасательную экспедицию... Одним словом, море соплей. Тут как раз подошло время сеанса. Я оставила народ знакомиться и удалилась к плите поставки. Вот честное слово — если бы не сегодняшнее приключение, никогда бы этого не сделала. А тут... на половину веса заказала всяческих патронов. И к дробовикам — слово новое выучила — двенадцатого калибра, и к пистолетам. Они, как оказалось, все под один патрон, Лерка просветила: 9х19 парабеллум. Пистолетики были козырные, по крайней мере, подружка их заценила. Итальянские, импортные, как же она их назвала? А, вот, Беретта! Beretta 92f. Один она сразу себе притырила, а тот, 'люгер', я пока придержу. Либо Федору отдам, либо Борюсику. Смотря по тому, кто больше доверия вызовет.
А потом я стала выключаться. Все-таки слишком много сегодня случилось всего за день. Поела, не ощущая вкуса. До палатки дошла практически на автопилоте. И отрубилась прежде, чем голова коснулась пенки. Кажется, меня кто-то укрыл одеялом, но я это чувствовала смутно и уже сквозь сон.
Стас
Весь день, с самого утра, все четверо ушли к провалу — мы вкалывали с машиной, а Маша ушла на берег, стрелять птиц. И потом, не сильно отвлекая нас, составила заказ, с подсказками всех остальных. Мы решили учитывать мнения всех, что кому нужно. Но, к моему удивлению, свободным осталось три килограмма, ничего лишнего не заказывал никто.
Я к двенадцати сбегал к терминалу на заказ, и, получив его, вернулся к работе. Так и закончили все работы через час после моего возвращения, мы всё собрали. А Маша из тонкой ткани старой палатки, найденной в машине, сделала примитивный парус. И наши 'мореплаватели' отправились в путь.
К темноте не успели вернуться, так мы, ожидая их, запалили небольшой костёр на берегу. Через час, наконец-то, мы их услышали, точнее, сначала — плеск воды под веслами, а потом и сам наш 'лайнер' показался. Уже когда они подплыли ближе, мы с Машей увидели — что вернулись они не одни. С ними было еще двое, парень, и совсем молоденькая девчонка, на несколько лет моложе нашей Маши.
Подойдя на максимум к берегу, Иван с Генкой выпрыгнули, и начали подтягивать наш 'корабль' повыше, и я бросился помогать. Они стали ещё там, в воде, что-то объяснять, рассказывать, перебивая друг друга, но я их не очень вежливо оборвал:
