Рахманов не знал, что от отчаяния и чувства вины перед оставшимися в Муосе он пойдёт добровольцем в сталкеры и погибнет уже при первой вылазке на поверхность...
10. ПОСЛАННЫЙ
10.1.
Радист сидел в лаборатории Центра. Лаборатория раньше осуществляла исследования по созданию в условиях Муоса ветряков — ветряных пропеллеров с генераторами, которые снабжали электроэнергией дальние поселения. Теперь по приказу Владимира Барановского её срочно перепрофилировали. В подчинении Радиста было отдано пять электриков. Это, конечно, не радиомеханики, но лучше, чем ботаники или медики. Как могли, они помогали в налаживании рации. По требованию Радиста ему предоставлялись любые доступные средства, которыми владел Центр.
На месте пленения уновцев, ленточники побросали вещи пленников, которые им показались ненужными. Они же выбросили портфель с инструментом, тестером и замызганным справочником, подаренные Радисту его учителем. Портфель был найден разведотрядом Центра и был очень кстати. Этот справочник и еще несколько растрёпанных учебников, найденных в библиотеках Центра, явились скудными пособиями в работе Радиста. Но в основном, он мог полагаться только на свои знания, вложенные в него старым радиомехаником, а также смекалку и удачу. И ещё на Бога. Перед началом работы он крестился, как делала это когда-то Светлана. В конце делал то же самое.
Подчинённые электрики, которые были старше Радиста на двадцать-сорок лет, а также прочие учёные и лаборанты, которым приходилось сталкиваться с молодым радиомехаником, относились к нему как к мудрому старцу. Именно такое впечатление производил Радист в последнее время: худое вытянувшееся лицо; застывший, погружённый в себя, ледяной взгляд; сутулая фигура и медленная шаркающая походка.
Задача стояла не лёгкая. Передатчик ленточников от долгого нахождения в сыром ящике был уже не исправен. Солнечные батареи не забирали из-за их громоздкости и хрупкости. Необходимо было передатчик отремонтировать и усовершенствовать таким образом, чтобы он работал от электросети Центра и находился на момент вещания в Муосе, а не наверху. Кроме того, надо было создать приёмник — этой функции в радиопередатчике ленточников не было.
Радист составил список недостающих деталей. По старым картам Минска определили возможные места, где они могут быть. Среди УЗ— 7, 8, 9, было объявлено, что их уровень значимости будет повышен на три уровня, если они найдут нужные радиодетали на поверхности. Из пятидесяти сталкеров-самоучек вернулось менее тридцати. Радист из принесённого ими хлама выбрал подходящие детали. Всего не хватало, пришлось импровизировать.
Антенну, сконструированную по схеме Радиста, вынесли на верхние этажи выстоявшего Дома правительства. Несколько высокопоставленных особ с уровнем значимости от третьего и выше, собрались в лаборатории. Радист включил рацию.
— Внимание! Говорит радиомеханик отряда особого назначения Игорь Кудрявцев. Идёт вещание из Минска. Москва, как меня слышишь? Приём...
Спустя долгие секунды хрипа динамика послышался далёкий и такой родной голос:
— Игорь, Игорь! Москва тебя слышит! Игорь... сынок... ты сделал это... Ты жив...
Наверное, старый радиомеханик плакал. Спустя пару дней после ухода в экспедицию своего ученика, он понял, что остался один. Один уже во второй раз. И он услышал голос последнего родного человека на земле, который вещал ему из другого города и из другой страны.
— Степаныч! Передайте властям Содружества, что задание выполнено. Мы сделали всё, что могли. Мы ждём помощи.
— Игорь, я знаю, знаю.. Рахманов всё рассказал, но тут у нас кое-что изменилось... Это ужасно: но помощи вам не будет... не ждите помощи...
Они сидели друг напротив друга, как когда-то давно — в бункере. Но теперь искал встречи не Радист. Барановский сам пришёл к нему в лабораторию. Он очень сильно постарел за последнее время. Он с грустью смотрел на возмужавшего за пару месяцев Радиста:
— Почему в моей жизни так всё складывается, а? Почему всех, кого я люблю, уходят? Сначала ушла Светлана. Я её ждал, она вернулась через годы, но только для того, чтобы мне нагрубить и уйти снова. Потом я сам послал своего сына и он погиб, выполняя мой приказ охранять Светлану. Потом погибла Светлана, защищая тебя. Это - великий подвиг любящей женщины. Она тебя любила, а значит ты — мой друг. И вот ты тоже куда-то уходишь! Почему? Почему вы все куда-то бегите? Вы что, специально смерти ищете?! Вы мне, старику, упрёк такой ставите, погибая один за другим? Ты мне скажи, что тебя не устраивает?... Нет-нет! Я даже речи не веду про материальные блага — с вами бесполезно об этом говорить! Но ты имеешь всё, чтобы творить добро! Ты создал рацию! Ты ведь знаешь, что сюда идут паломники со всего цивилизованного Муоса. Идут на сеанс связи с Москвой. Они записываются в очередь. И, заметь, я с них не беру за это платы — пусть люди слушают и радуются. Они уходят и рассказывают об этом Великом Чуде. Ты стал героем, хотя, вижу, тебя это тоже не интересует. Чего ты хочешь?
Радист смотрел мимо Барановского. Не спеша, без особого интереса к диалогу, он ответил:
— Ты знаешь, что Муос в опасности; может быть даже на волоске от гибели. Светлана хотела его объединить и спасти. Теперь этого хочу я.
— Да, ради Бога, — спасай Муос! Старый Председатель Учёного Совета умер. Меня на днях изберут новым Председателем. Ты пойдёшь на моё место — после создания рации тебя изберут без проблем. Мы будет в Учёном Совете в большинстве, и станем править Центром. И давай спасать Муос — я ведь тоже этого хочу!
— И именно поэтому ты отдал ленточникам Америку?
— А-а! Ты про это? Это — вынужденный шаг; временная мера. Да, я должен был подписать новый пакт с Ленточниками, по которому Америка отходит к ним. Но пока они будут воевать с Америкой, мы с тобой соберём силы, окрепнем и выйдем на помощь американцам. Сам понимаешь, пока что мы не настолько сильны, чтобы вступить в войну с ленточниками. Пока...
— Пока вы не сильны, в Америке убивают и обращают детей и женщин. Немига уже еле держится, а вы хладнокровно на это смотрите.
— Не забывай, кто такие американцы. Мы их сюда не приглашали. Ты слышал, сколько горя они нам принесли в своё время.
— Это отговорки. Ты говоришь про предков некоторых из них. Там живут люди, такие же, как мы с тобой.
— Ладно, не будем пафосничать. Ты мне лучше объясни, как же так ты собираешься спасать Муос? Где будешь брать силы, войска?
— Я не знаю.
— Отлично! Он не знает! Он уходит спасать Муос — и не знает, как будет это делать! И куда ж ты пойдёшь, спаситель?
— Есть одно место, где я думаю, мне помогут.
— У меня нет шансов тебя отговорить?
— Нет.
Барановский помолчал, потом кивнул и устало спросил:
— Я могу чем-нибудь тебе помочь?
— Можешь. Ты думай о той цели, ради которой погибла Светлана, а значит и твой сын. Думай о той цели, ради которой на гибель иду я. Может эта цель — важна? Может быть ты, учёный муж, всю жизнь заблуждался? Если найдёшь ответ — принимай решение, что тебе делать дальше... А пока — прощай.
10.2.
Радист пришёл в Свято-Ефросиньевский монастырь. Монастырь был назван в честь древней белорусской святой — Ефросиньи Полоцкой. Юная прекрасная княгиня, у которой было всё: власть, богатство, красота, отказалась от всех мирских радостей и стала монахиней, посвятив свою жизнь Богу и людям. "Совсем, как Светлана" — думал Радист.
Монастырь был оборудован в коллекторе Немиги, древней загадочной реки, некогда протекавшей по Минску, а потом заключённой в трубу под землёй. Отец Тихон прямо в коллекторе организовал свою келью. К нему начали приходили паломники, многие из них оставались. Они расширили коллектор, раздолбав бетон трубы, и терпеливо вынося мешками на поверхность грунт. Установили сваи, чтобы потолок не обвалился. Поставили палатки. Людей становилось всё больше. Здесь были церковь, мужской и женский монастырь, школа и больница.
Монастырь не охранялся. По поверью его на входе и выходе из коллектора охраняли Ангелы. Может было это и было преувеличением, но на монастырь никогда никто не нападал.
Радист нашёл отца Тихона в его келье. Это был маленький, лысый, с жиденькой бородкой дедок, в старых штанах и рубашке. С виду он производил впечатления простоватого крестьянина, а не Великого Святого, имя которого знали во всём Муосе даже дети. Отец Тихон "отдыхал", вернее чинил мотыгу для обработки картофеля, тщательно прилаживая металлическую насадку к деревянному черенку. Он быстро поднял глаза на Радиста и без особого интереса спросил:
— Чего пришёл?
— За советом, отец Тихон.
— За каким?
— Как спасти Муос?
— Хм-м.. Спасти Муос... Похвальное рвение.. А с чего ты взял, что я знаю ответ? Иль думаешь, тебя первого осенил такой вопрос? И вот я сейчас достану приборчик, дам его тебе, ты нажмёшь на кнопочку и Муос спасён?
Радист не ожидал от священника такого простого и обидного ответа.
— Да, ну...
— Я вижу тебя. Тебе выпала нелёгкая доля, но такая же доля у всех жителей Муоса. Погибла твоя любимая, но тут постоянно гибнут чьи-то любимые. Ты сделал радио, но были и другие изобретатели. Ты не есть особенный — ты понимаешь это?
— Да, но...
— Иди в прислужники к сестре Марфе. Ты пока не готов найти ответ на свой вопрос. Придёшь через пять дней.
Отец Тихон перекрестился, демонстративно развернулся и принялся дальше строгать свою мотыгу.
Радисту ничего не оставалось, как выйти из кельи отца Тихона. Он расспросил, как найти сестру Марфу. Какой-то инок указал ему на её палатку, стоявшую отдельно от других, в вырытой в земле нише. Он участливо посмотрел на Радиста.
Сестра Марфа — низенькая женщина лет тридцати пяти — стирала грязное тряпьё. Радист взглянул на тазик — вода там была мутно-красная. Сестра Марфа быстро взглянула на Радиста и спросила:
— Хоть день выдержишь?
Радист промолчал. Он не знал, о чём речь.
Сестра Марфа взяла его за руку и повела в палатку. При приближении к палатке Радист уже чувствовал знакомую вонь, только ещё более сильную, — такая вонь была в Верхнем Лагере Тракторного — вонь разлагающихся человеческих тел.
Палатка сестры Марфы — это палата безнадёжно больных. В основном здесь были раковые больные и больные лучевой болезнью. Это те, кто схватил крайнюю дозу радиации при сельхозработах на поверхности. Христианская мораль не позволяла их умерщвлять или облегчать их страдания наркотиками, как у партизан. Больные медленно умирали, мучаясь сами и мучая тех, кто был с ними.
Радист, войдя в палатку, подумал, что попал в дом ужаса. Больных было пятнадцать. Они лежали на неком подобие постелей, на двухярусных нарах.
Какая-то женщина, лежа на боку и согнувшись, дико кричала, сдавливаемая спазмами боли. Она просила умертвить её.
Со второго яруса высунулась голова. Мужчина это или женщина — определить было не возможно. Вся голова превратилась в сплошную опухоль синюшно-розового цвета. Только узенькие щёлочки глаз, отверстие рта и бугорок носа, а также редкие седые волосы, пробивавшиеся сквозь опухоль на макушке, указывали, что это — человек.
Ярусом ниже лежал мужчина без ног и без рук. У него только голова, шея, туловище и маленькие обрубки-культи, оставшиеся после ампутации гниющих конечностей.
Чуть дальше лежал мутант с большой бугристой головой и длинными, почти ниже колен, руками. В монастыре не делали различий между мутантами и обычными людьми. С каждым выдохом мутант извергал стон, нечеловеческий стон. Он лежал голым и ненакрытым. Приглядевшись, Радист понят, что это — женщина. У неё были ампутированы груди, с которых началась болезнь. Но было поздно — метастазы захватили весь организм. Теперь от паха и до шеи её тело было сплошным гниющим пятном.
На каждой кровати — воплощения боли и страдания! Почти все стонали, кричали, плакали, чего-то просили. И эта чудовищная вонь! Радист выбежал из палатки, согнулся и стошнил. К нему подошла сестра Марфа и равнодушно сказала:
— Силой не держу, можешь уходить.
Радист поднялся и направился к выходу. Зачем отец Тихон так над ним издевается? Это выше сил Радиста! Неужели он мало выстрадал за свои недолгие годы, и ему надо пройти ещё и это?!
Радист вышел к коллектору, там где кончается монастырь, вошёл в трубу и остановился. А что дальше? Куда ему идти и что делать? Он ведь не знает! Он не сможет достичь цели, не сможет выполнить немую клятву, данную над могилой Светланы. Только здесь у него есть шанс через пять дней получить ответ. Всего пять дней.
Радист, перебарывая себя, повернулся и снова пошёл к нише. Сестра Марфа по-прежнему стирала. Теперь Радист рассмотрел — она стирала бинты, ватин и марлю, которыми уже много раз перевязывали больных.
— Вернулся? Ладно. Даст Бог, сработаемся. Пошли со мной.
Они снова подошли к палатке. Как Радисту не хотелось туда идти! Но он вошёл. Сестра Марфа обратилась к больным:
— Братия и сестры. Отец Игорь — новый ваш санитар. Он добровольно пришёл принять сие послушание. Будьте терпеливы друг ко другу, и Бог даст нам всем благодать.
Сестра Марфа объяснила, в чём заключается работа Радиста. Такого унижения ему не приходилось испытывать никогда в жизни. Он должен был убирать в палатке. Приносить и уносить утки за больными. За теми, кто не мог пользоваться утками, он должен убирать и стирать постель, а также обмывать их самих. Перевязывать и смазывать специальными растворами гноящиеся зловонные раны пациентов. Переворачивать лежачих, чтобы у них не образовались пролежни. Приносить еду и воду, кормить и поить тех, кто не мог этого сделать сам. Выполнение каждой такой обязанности требовало огромного усилия. Радисту казалось, что лучше погибнуть в бою, чем делать эту отвратительную и унизительную работу.
Некоторые больные были капризны, у некоторых явно было не в порядке с психикой. Какой-то мужик по несколько раз на час просил пить, Радист приносил ему, тот едва притронувшись губами к кружке, говорил, что больше не хочет. Через десять минут он снова просил пить. Когда Радист отказался ему нести воду, тот жалобно заплакал и плакал до тех пор, пока Радист снова ему не дал кружку.
Тяжело больная женщина средних лет, когда Радист её кормил, выплёвывала еду прямо ему. Какой-то парень норовил его постоянно ударить ногой в пах.
До вечера у Радиста совершенно не было времени. Он выдохся полностью: физически и морально. Вечером сестра Марфа зашла в палатку и сказала:
