И об этом наслышана. Наисвежайшее ЧП — проблемы на северном флоте. И хотя в прессе сообщалось скупо, народная молва долетела до столицы и осела на уши. В институте тоже трепались, но с осторожностью, сперва оглядевшись по сторонам. Передавали из уст в уста в туалетах, на перекурах, в лабораторных кубах... Капа Чеманцев рассказал мне о конфликте между младшим офицером и мичманом, переросшем из служебного в личностный. Товарищи лейтенанта, тоже офицеры, решили отомстить, но не мичману, а его семье. Всё бы ничего, но тот оказался из невидящих, а отморозки отделались устным выговором. В общем, история вышла мерзкая и грязная, и я слушала, прикрыв рот рукой, чтобы не выругаться. Известно, что слухи имеют свойство перевираться с точностью до наоборот, но ведь дыма без огня не бывает. Небольшая искорка послужила толчком для недовольства, которое набирало обороты. Невидящие, работавшие бок о бок с висоратами и получавшие гораздо меньшие заработки за одинаковый труд, зароптали. Участились случаи неповиновения, и даже угроза военного трибунала не остановила растущую волну протестов. На кораблях прошли массовые выступления невидящих с требованием отмены ограничений на пользование дефенсорами*. Люди взывали к равноправию и справедливости. Беспорядки, охватившие северный флот, выплеснулись на прибрежные города.
— Нам не сообщают, а на самом деле х*еново там всё, — поведал Капа шепотом. — Правительство не знает, объявлять ли об организованном мятеже или улаживать проблему мирным путем. Хотя по-тихому уже не получится. Поздно. Поговаривают, что и сухопутные вояки тоже недовольны.
Рассказ Капы обеспокоил меня. Когда я поинтересовалась у Егора о состоянии дел на севере, он нахмурился.
— Не верь слухам. Мы не знаем и половины всей правды. А, как известно, меньше знаешь — крепче спишь.
Муж не стал обмусоливать свежие сплетни, как я ни пыталась пробить его на откровенность.
— Лучше поезжай, проветрись. Прикупи шмоток, бельишка какого-нибудь.
Разве я похожа на безмозглую куклу? Той сунут кредитку в руки, и она мчится по магазинам, чтобы растратиться в пух и прах, забыв о бо всём на свете. Поэтому меня обижали увиливания Егора и нежелание обсуждать со мной серьезные вещи. Знаю, он пытался оградить от проблем, но я не собиралась вариться в информационном вакууме.
К обеду у премьер-министра пришлось подойти со всей тщательностью. Вива, теперь бравшая за свои услуги две с половиной тысячи висоров, предупредила:
— Будь осторожна. Прежде чем открыть рот, подумай хорошенько. А лучше промолчи. Сиди как мышка и улыбайся.
И я молчала и улыбалась. Но поначалу остолбенела, когда в алой зоне "Турба" свернула не привычным путем к дому самого старшего Мелёшина, а остановилась перед кованой решеткой, уходящей в бесконечность. За высокой оградой распростерлась лужайка с сочной зеленью, а поодаль высился трехэтажный особняк с остроконечными шпилями. Точь-в-точь как в видении пророческого ока.
— Ты в порядке? Что с тобой? — спросил Егор, когда ворота распахнулись, и машина въехала на подъездную дорожку.
Ничего. Всего-навсего сбылось очередное видение, предсказанное древним артефактом. Но почему особняк Рубли затесался в мое будущее? Что нас связывает?
Добрую треть обеда я ломала голову над важностью картинки, воплотившейся в реальность. Ведь divini oculi* показывал эпохальные события, накладывающие отпечаток на дальнейшую жизнь. Чем знаменателен сегодняшний день? Может быть, после обеда премьер-министр подпишет разрешение на въезд? Сомнительное предположение. Время для особняка со шпилями еще не настало. Сперва должны произойти как минимум два или три события — бревенчатый домик, темноволосый малыш, еще что-то... не помню... Значит, сегодня не тот день и не тот час.
Обед прошел чопорно. Двадцать приглашенных, в том числе мы с Егором и его родители. А моего отца не пригласили, — отметилось машинально. Из гостей лишь я и муж моложе тридцати, прочим присутствующим — далеко за сорок. Супруга премьер-министра — дама низенькая, розовощекая и с шаром волос на затылке — смотрелась колобочком.
Не раз я представляла, как мой отец с мачехой обедают у Рубли; как Ильмира очаровывает главу страны, и он громогласно смеется; как однажды я тоже получу приглашение на обед и, моими соседями по столу окажутся министры и начальники департаментов. И вот фантазия реализовалась, но участие в изысканном пиршестве придавило меня к стулу. Горло сжал спазм, и перепелиная грудка не желала пережевываться и проглатываться.
Следуя негласному протоколу, премьер-министр чередовал прием пищи с беседой, общаясь с приглашенными последовательно: сперва с заместителем министра финансов, затем с судостроительным магнатом, после — с начальником Департамента по ценностям. Прочим гостям дозволялось вставлять реплики, поддерживая разговор.
— Ну-с, молодежь, как вам фаршированные перепелки? — спросил вдруг Рубля. Я не сразу сообразила, что он обратился ко мне и к Егору.
— Очень вкусно и аппетитно. У вашей супруги талант и немалый опыт в составлении меню, — отвесил тот комплимент, получив вежливую улыбку от дамы.
Премьер-министр прищурился. За прошедший год он изменился. Подбородок стал одутловатее, фигура — еще грузнее и бесформеннее. А еще от Рубли исходила непредсказуемость, как от царя из сказки. "Хочу — казню, хочу — помилую", — говорил его вид. — "Прямо сейчас, не сходя с этого места".
— Однако ж, прыток ты, как погляжу, — заметил руководитель страны. — Я глазом не успел моргнуть, а тебя оженили.
— Молодое дело — горячее, — вставил Мелёшин-старший. — Удержу не знает. Да и мы в этом возрасте воротили делишки будь здоров.
— Помню-помню, — протянул Рубля, вытирая губы салфеткой. — Жаль... Порушил ты мои планы, — обратился он Егору. — Как же я упустил? У меня давно имелась на примете ладная невеста.
Я потупилась, чтобы в глазах ненароком не отдалось пламя, вспыхнувшее в груди. В присутствии высокопоставленных гостей, в присутствии родителей Егора премьер-министр недвусмысленно намекнул о моей "неладности" и о месте, которое я заняла не по праву, опередив куда более достойную претендентку. А ведь когда-то Рубля называл меня деточкой и участливо расспрашивал о студенческой жизни.
— Леонисим Рикардович, да ведь я ж просил вашего согласия на руку Эвочки, — ответил смело Егор, поцеловав мою лапку. Почувствовал, что она дрожит, и не отпустил, удерживая внизу, под столом.
— С тех пор многое поменялось, — сказал премьер-министр.
Да, многое. Когда Егор просил аудиенции при заступничестве зятя, я числилась перспективной висораткой, которую глава государства был не прочь выдать замуж за одного из многочисленных родственников. А теперь стала висорической инвалидкой и бельмом на глазу висоратской нации. Разве ж допустимо популяризировать в прессе и на телевидении особу, не видящую волны? Разве ж можно смешивать кровь родовитого семейства с родословной слепой девчонки?
— Мы рассчитывали на благоприятный исход, — добавил Рубля.
Да-с, мы, наше королевское величество, надеялись, что волны вернутся к дочери министра экономики, и она засияет подобно звезде на небе, но прошло больше года, а положительных результатов нет. В утиль её как позор висоратства.
— Мы настроены на позитив, — ответил бодро Мелёшин-старший, а Ираида Владимировна послала мне мимолетную улыбку. — Это уникальный случай в медицине, и он требует вдумчивого подхода и постоянного наблюдения.
— Так давайте наблюдать в лаборатории. Будет гораздо эффективнее. — Премьер-министр откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула.
У меня поплыло перед глазами. Я вцепилась в руку Егора и, наверное, пропорола ногтями до крови. Сейчас вскочу и выскажу всё, что думаю о долбаном висоратстве и гуманных исследовательских методах. Да, брошу салфетку в лицо Рубле, и меня казнят. Какая разница, умереть на электрическом стуле или в закрытой лаборатории, после опытов?
— Нет пользительнее метода, чем реабилитация в семейном кругу, — дискутировал Мелёшин-старший. — Дома и стены помогают. За последний год произошел революционный прорыв. Умения возвращаются.
— Однако потенциалы равны нулю, — не унимался руководитель страны.
— Когда-нибудь они появятся. Способности заперты как шампанское под пробкой. Если бутылку хорошо взболтать, пробка рванет, — парировал Мелёшин-старший.
Меня обсуждали как червивое яблоко на рынке. Один торгаш, утверждал, что червоточина испортила сердцевину, и яблоко проще выбросить, нежели пытаться съесть, а другой торгаш утверждал, что червячок — маленький и беспроблемный, и если приложить усилия, яблочко вскоре станет наливным без следа червивости. Сказка для дурачков, но, тем не менее, отец Егора защищал меня!
— Хорошо, — заключил Рубля. — Сроку вам — полгода...
— Год, — вставил Мелёшин-старший.
— Пусть будет год. Взболтайте, как следует, а там поглядим. Негоже разбрасываться висоратским наследием и разменивать его на пустышки.
Внимание премьер-министра переключилось на президента футбольной федерации, но по всему чувствовалось: Рубля недоволен разговором, и тем, что ему пошли наперекор, посмев возражать.
По возвращению в общежитие я провела весь вечер в прострации. Лежала на кровати, свернувшись калачиком, а Егор пытался меня растормошить.
— Ты молодец, вела себя достойно. Я чувствовал, еще секунда — и воспламенишься. Иногда нужно уметь промолчать.
Унизиться, говори уж своими словами. Выскажись я за обедом в алой зоне, и в тот же день полетели бы головы Егора и его отца, а клан Мелёшиных попал бы в немилость. Иногда нужно принимать удар, сжав зубы, и проглатывать обиду, особенно, если ты зависим от руки дающей и отбирающей. Меня назвали пустышкой и дали год на возвращение способностей. Всей жизни не хватит на то, чтобы потенциалы соскочили с вечного нуля, и висограф зашелся в пронзительном писке.
— Мы заврались. И через год я не увижу волны. Твой отец пострадает ни за что. Он уверен, что до покушения я была полноценной висораткой. Меня сошлют в лабораторию, а тебе... велят жениться по указке премьер-министра.
— Не сошлют и не прикажут, — ответил Егор уверенно. — Обещаю тебе.
— Мне страшно.
— Иди сюда, — он обнял меня и поцеловал. — Никого и ничего не бойся. За год утечет много воды, и Рублю смоет паводком.
Я хмыкнула невесело.
— Рука болит?
— Смеешься? — фыркнул Егор. — Это цветочки по сравнению с ягодками в полнолуние.
Он спрятал царапины, обмотав руку салфеткой, и "залечил" следы от ногтей, когда по завершению обеда мы сели в "Турбу".
— Премьер приготовил для тебя породистую невесту, а ты сорвался с крючка. Из-за свадьбы у твоего отца будут проблемы.
— Это вряд ли. Рубля слишком зависит от него. Сейчас только авторитетом отца и силами его департамента удается сдерживать недовольство на севере, потому что армию лихорадит. Черт, Эва, ты ничего не слышала.
Наоборот, прекрасно расслышала, чтобы тут же забыть об обеде у премьер-министра и задуматься о других вещах. Я стала подмечать многое, на что прежде не обращала внимания. Например, на днях Баста сообщила, что на лето уезжает с тетушками и кузинами на восток, чтобы навестить родственников по линии Ираиды Владимировны.
— А мама?
— Уладит кое-какие дела и тоже приедет. У-у, не хочу к черту на рога, — заныла сестрица Егора. — Там скука смертная и высокая влажность.
— Зато с Вадимом встретишься. Говорят, он уехал в те же края по делам семьи.
— Ха, по делам, как же! Он там, поди, спился и запаршивел без присмотра мамули, — развеселилась Баста, представив обросшего и проспиртованного кузена.
И Севолод отослал жену с детьми в провинцию к родственникам, и Семут проводил супругу с дочерью в Моццо на отдых. Мужчины отправляли свои семьи подальше от города. Почему? Потому что затевалось нечто непонятное и пугающее.
Апатия после унижения на обеде продлилась недолго, и я начала действовать. Пусть плешивые висораты подавятся своим превосходством!
Мой выбор пал на деньги, накопившиеся на счету Рубли. Я решила истратить всё до последнего висора. Кто знает, сегодня денежки есть, а завтра премьер-министр высоким соизволением отберет выделенную когда-то милость. Егор сначала попотешался над моей идеей, а потом сказал:
— Эвка, песочницы в квартале невидящих и игровой уголок в парке никому не нужны. Завтра ты придешь полюбоваться творением рук своих, а половина качелей переломана. И ты в обиде, и люди злые. Зри в корень. Посмотри: крыши текут, проводка старая, вентиляции в помине нет, канализация забита и ливневка тоже. В дождь невозможно проехать по улице. Вода пахнет хлоркой. Присмотрись, поспрашивай. Ты не замечаешь мелочей, с которыми люди сталкиваются каждый день. Или автобусы ходят редко, или в школе дети не питаются из-за дороговизны, или в поликлинике нет востребованных специалистов.
Я молчала, закусив губу. А что сказать? Да, витала в облаках, загрузившись наивными мечтами о скамеечках в парке и цветочных клумбах. А жизнь прозаичнее. Она состоит из повышающейся арендной платы, из низких доходов и растущих цен на продукты. Из лекарств для диабетиков, из инвалидных кресел для неходячих, из протезов для безруких и безногих, из помощи жертвам вис-воздействий.
По совету Егора я наняла поверенного из знакомой адвокатской конторы. Его услуги стоили недешево, зато можно было с полной уверенностью утверждать, что ни один висор не уйдет не по назначению, а мое имя останется в стороне. Поверенный получил четкие указания. Часть денег он перевел на другой счет для оборота и получения процентов с возможностью дальнейшего распоряжения средствами от моего имени. Оставшейся части висоров надлежало быть потраченными на различные цели: на ремонт домов в районе невидящих, на ежемесячную компенсацию части арендной платы, на увеличение пособий для многодетных семей и семей, потерявших кормильцев, на помощь детскому саду с яслями, ютящемуся в глубине дворов в аварийном здании, на два дополнительных автобусных рейса — утренний и вечерний и прочее и прочее. Кроме того, я поставила условием, чтобы на ремонтные работы нанимали только невидящих.
Это не я, такая добрая и благородная, решила заняться благотворительностью. Это деньги Рубли возвращались к людям, пополнявшим казну страны налогами и рассчитывавшим на приемлемые условия жизни. До тех пор, пока премьер-министр не отменит указ о щедрой помощи инвалидной висоратке, деньги будут тратиться на цели, заранее оговоренные с поверенным.
Егор решил отметить день рождения в боулинге. С некоторых пор он считал бессмыслицей постепенное насыщение градусами и ритмичную тряску телесами в "Вулкано".
Макес пришел с двумя временными подружками. Он находился в очередном загуле. Отношения с девочкой-второкурсницей давным-давно сгорели синим пламенем. Скромная студентка оказалась слишком хороша для ветреного парня. Он так и сказал Егору (а тот — мне), что не хочет поганить ей жизнь, потому что ничего путного у них не получится. Вот ведь совестливый товарищ.
Дэн тоже появился и, на удивление, не сбежал через час, как бывало в последнее время, а задержался. Как-то в столовой я справилась у него о здоровье Оксаны и малыша, на что Дэн смутился.
