Аристотель полагал, что самая возвышенная, самая близкая к небу часть земли находится у антарктического полюса; другие мыслители придерживались мнения, что она расположена у арктического полюса; таким образом и те, и другие были согласны, что одна часть земли выше всех остальных и расположена ближе к небу. Они не знали, что эта возвышенная часть лежит у экватора, замечает Колумб, ибо у них не было никаких достоверных сведений об этом полушарии, и они могли судить о нем только теоретически и на основании догадок.
Как обычно, он искал подтверждения своей теории в Священном Писании. "Когда Бог сотворил солнце, — замечает он, — то оно в первый раз поднялось на краю востока и там излило свой первый свет". Это место, согласно его представлениям, находилось именно здесь, в отдаленной части Востока, где океан сходится с оконечностью Индии под линией равноденствия и где расположена самая возвышенная точка земли.
Он предполагал, что хотя вершина мира и поднимается очень высоко, сам этот подъем неощутим, настолько он пологий и ровный. Прекрасные плодородные берега Парии лежат на отдаленных границах возвышенной части мира, и по этой причине изобилуют ценными дарами природы, свойственными землям с подобным благодатным климатом. С продвижением во внутреннюю часть Парии, земля будет постепенно повышаться, становясь все более красивой и изобильной, пока, наконец, не увенчается вершиной точно на экваторе. Эту вершину он представлял себе как самое благородное и самое совершенное место, облагодетельствованное, благодаря своему положению, равными днями и ночами, а также неотличимыми временами года; погружаясь в спокойные небесные сферы, где всегда приятная умеренная температура, она возвышается над остальными странами, которые окутывают пары и тучи, сотрясают грозы и бури, терзают зной и стужа; словом, он считал, что это место — обитель наших прародителей, невинная и блаженная колыбель человечества — Эдемский сад или земной рай!
Он представляет себе это место в соответствии с учением самых почитаемых отцов церкви восхитительным уголком, дарующим блаженство и наслаждение, но недоступным дла простых смертных, если на то не будет соизволения Господня. Именно здесь берет начало мощный поток пресной воды, наполняющий залив Пария и разбавляющий соленую воду океана. Этот поток питается источником, упоминаемым в Книге Бытия: он зарождается у древа жизни в Эдемском саду.
Таковы были необычайные размышления Колумба, которые он изложил в письме кастильским монархам, приведя в доказательство мнения многих авторитетов, в частности, св. Августина, св. Исидора, св. Амброзиуса и подкрепив свои мысли странными и незаурядными соображениями. Эти соображения показывают, насколько сильно повлияли его великолепные открытия на его воображение.
Рассудительные люди, живущие спокойной размеренной жизнью, особенно современные ученые, основывающие свои заключения только на фактах, могут улыбнуться этим фантазиям, но фантазии Колумба опирались на труды самых ученых и образованных людей того времени; но даже если бы это было не так, разве должен нас удивлять подобный полет фантазии человека, оказавшегося в положении Колумба? Перед его глазами открывался огромный мир, как бы впервые обретая свое существование, его размеры и свойства были неясны и неопределенны и оставляли обширное поле для догадок. Каждый день приносил что-нибудь новое и открывал новые красоты: то острова с золотыми жилами в скалах, то изобилующие пряностями леса, то усеянные жемчугом берега, то убегающее в бесконечную даль побережье, к которому спускаются восхитительные долины, за которыми поднимаются горные хребты, а за этими хребтами, говорили туземцы, в глубине страны лежат еще более прекрасные земли, в еще более богатых странах живут более счастливые народы. И огладывая необыкновенный и чудесный мир, мог ли он не испытывать упоения от сознания, что именно его гений вызвал этот мир к жизни? Мог ли он не смотреть на него с торжеством и гордостью первооткрывателя? Если бы Колумб не был способен к таким порывам энтузиазма и взлетам воображения, он, подобно другим ученым, сидел бы в уютном кабинете и спокойно и хладнокровно рассуждал о вероятности существования материка на западе; однако в этом случае он никогда бы не отправился сам на его поиски в неизведанные просторы океана.
И даже в его самых фантастических рассуждениях и выводах мы легко обнаруживаем верную интуицию и удивительную проницательность, составлявшие основу его характера. Так, его заключение о том, что если устье Ориноко изливает в море большое количество пресной воды, значит река протекает по обширному материку, поражает глубиной и точностью. Весьма образованный испанский историк Муньос находит достаточно убедительные оправдания и другим частям его теории. "Колумб подозревал, — пишет историк, — что земная поверхность в области экватора может подниматься; ученые впоследствии определили, что земля действительно имеет форму шара, слегка выпуклого по всей окружности экватора. Не имея возможности проникнуть в причину отклонений магнитной стрелки, он выдвинул предположение, что на нее влияют изменения температуры; в ходе многочисленных последующих путешествий и проведенных опытов такие отклонения были подтверждены, при этом были открыты и менее заметные колебания стрелки и доказано, что сильный холод вообще способен лишить ее чувствительности; возможно, что новые наблюдения полностью подтвердят гипотезу Колумба. Сама его ошибка относительно диаметра кругов, описываемых Полярной звездой, который, как он считал, увеличивается по мере приближения наблюдателя к экватору, характеризует его как ученого, опередившего свое время".
Книга одиннадцатая
Глава 1
Правление губернатора. Экспедиция в провинцию Харагуа
(1498)
Колумб предвкушал отдых от своих трудов по прибытии на Эспаньолу, но новые тревоги и несчастия, обрушившиеся на него, воспрепятствовали осуществлению его замыслов и наложили отпечаток на всю его дальнейшую судьбу. Чтобы объяснить это, необходимо рассказать о событиях, происшедших на острове за время его длительного пребывания в Испании.
Когда он отплыл в Европу в марте 1496 года, его брат, дон Бартоломео, исполнявший обязанности аделантадо, принял все необходимые меры, чтобы выполнить указания Адмирала о начале работ в золотых копях, открытых Мигелем Диасом в южной части острова. Оставив дона Диего Колумба управлять Изабеллой, он отправился с большими силами в район приисков и, найдя самое богатое рудой место, построил укрепленный поселок, дав ему имя Сан-Кристсбаль. Однако рабочие, находившие крупинки золота в земле и камнях, использовавшихся для строительства, назвали его Золотой Башней.
Аделантадо провел там три месяца, наблюдая за строительством поселка, расчисткой копей и подготовкой к промывке золота. Однако ходу работ серьезно препятствовал недостаток провизии, из-за чего часто приходилось посылать людей на ее поиски. Прежнему гостеприимству островитян пришел конец. Индейцы теперь уже не отдавали продовольствие бесплатно, научившись у белых людей извлекать выгоду из нужд других и требовать плату за хлеб. Их собственные скромные ресурсы вскоре также истощились, так как из-за умеренности в еде, природной лени и беззаботности они обычно не запасались пищей в большом количестве. По этой причине аделантадо стало трудно держать там такие большие силы, пока они сами не смогут возделывать землю и разводить скот или не станут получать провизию из Испании. Оставив десять человек с собакой охранять поселок, он отправился с остальными людьми, их было около четырехсот, в Консепсьон, находившийся на изобильных землях Веги. Весь июнь он собирал подати, а Гварионекс и подчиненные ему касики снабжали его продовольствием. В следующем месяце (в июле 1496 г.) из Испании прибыли три каравеллы под командованием Ниньо, которые привезли людей и, что было особенно важно, продовольствие. Продовольствие тут же распределили среди голодных колонистов, к сожалению, немалая его часть пострадала во время путешествия. Это было серьезным ударом для общины, где любая нехватка могла вызвать ропот и бунт.
С этими кораблями аделантадо получил письма от брата, в которых тот приказывал ему заложить город и морской порт у устья Оземы, рядом с новыми приисками. Он требовал также высылать в Испанию пленников — касиков и их подданных, которые были повинны в смерти колонистов; многие юристы и теологи Испании считали подобное преступление достаточным основанием, чтобы продавать их как рабов. При возвращении каравелл в Испанию аделантадо отправил с ними 300 индейских пленников и трех касиков. Эти люди и стали тем злосчастным грузом, которым как несметным сокровищем нелепо бахвалился Ниньо и который доставил столько неприятностей и разочарований Колумбу, задержав его в Испании.
Получив свежий запас провизии, аделантадо вернулся в Сан-Кристобаль и оттуда направился к Оземе, чтобы выбрать место для будущего порта. После тщательного осмотра местности он остановился на восточном берегу естественной гавани в устье реки. Она была хорошо доступной, достаточно глубокой и удобной для якорной стоянки. Река протекала по прекрасным плодородным землям, воды ее были чисты, полезны для здоровья и изобиловали рыбой; по берегам росли деревья, покрытые вкусными плодами, плывя по реке их можно было достать рукой. На этой несравненной земле жила женщина-касик, которая полюбила молодого испанца Мигеля Диаса и уговорила его пригласить своих соотечественников поселиться в этой части острова. Обещание жить в мире, данное ею во время дружеской встречи от имени всего племени, неуклонно соблюдалось.
На высоком берегу бухты дон Бартоломео возвел укрепленный поселок, который поначалу назывался Изабелла, а потом Санто-Доминго, он-то и положил начало городу, который до сих пор носит это имя. Аделантадо был человеком энергичным и неутомимым. Не успели еще закончить строительство, как он, оставив в поселке гарнизон из 20 человек, отправился с остальными людьми навестить владения Беечио, одного из главных вождей острова. Как уже упоминалось, это был касик провинции Харагуа, охватывавшей почти все побережье западной части острова, включая мыс Тибурон и южное побережье до мыса Агида и маленького островка Беата. Это был один из самых густонаселенных и плодородных районов с прекрасным климатом, обитатели его отличались мягким характером и имели более приятные манеры, чем остальные островитяне. Этот район находился далеко от укрепленных поселений испанцев и поэтому, в отличие от земель других касиков, не подвергался нашествиям белых людей.
Вместе с Беечио здесь жила Анакаона, вдова покойного грозного Каонабо. Она была сестрой Беечио и укрылась у брата после того, как захватили ее мужа. Она была самой прекрасной женщиной острова; ее имя на индейском языке означало Золотой Цветок. К тому же она была более одаренной, чем другие представители ее народа, говорили, что она непревзойденный сочинитель маленьких баллад-легенд — арейтос, которые туземцы напевали во время исполнения своих танцев. Все испанцы, которые писали о ней, единодушно отмечают, что она обладала врожденным чувством собственного достоинства и изысканностью манер, которых трудно было ожидать в ее диком окружении. Несмотря на то, что ее муж погиб из-за белых людей, она, по-видимому, не испытывала к ним враждебного чувства, зная, что он своим вооруженным выступлением сам вызвал возмездие. Она относилась к испанцам с восхищением, почти как к каким-то сверхъестественным существам, ее гибкий ум осознал тщетность и неразумность любых попыток противостоять им. Имея большое влияние на своего брата Беечио, она посоветовала ему извлечь урок из горестной судьбы ее мужа и заручиться дружбой испанцев; очевидно, дружеское расположение этой женщины и ее влияние на брата способствовали этому визиту аделантадо.
Проходя через те части острова, которые еще не посещались европейцами, аделантадо прибегал к тем же впечатляющим приемам, что и Адмирал; он высылал вперед кавалерию и входил в индейские селения военным строем с развернутыми знаменами под звуки труб и барабанов.
Пройдя около 30 лиг, он подошел к реке Нейва, которая, беря начало в горах Сибао, делит пополам южную часть острова. Переправившись через реку, он послал два отрада по десять человек вдоль морского побережья на поиски дерева цезальпинии. Они нашли много таких деревьев, срубили и оставили стволы в индейских хижинах на хранение до отправки морем.
Повернув с главными силами направо, аделантадо недалеко от реки повстречал касика Беечио во главе большого войска индейцев, вооруженных стрелами, луками и копьями. Возможно, что он намеревался противостоять вторжению испанцев в свои лесные владения, однако был испуган их воинственным видом и дружелюбно приветствовал аделантадо; при этом Беечио объяснил, что его воины вооружены потому, что он направлялся покорить несколько деревень вниз по реке, одновременно он спросил, что послужило причиной появления испанцев. Аделантадо заверил его, что пришел с миром и хотел бы провести дружеские беседы в Харагуа. Ему настолько удалось развеять сомнения касика, что тот распустил свою армию и послал скороходов, чтобы подготовиться к достойной встрече такого высокого гостя. Когда испанцы проходили по землям касика и землям подчиненных ему вождей, те подносили им хлеб из маниоки, коноплю, хлопок и другие дары земли. Наконец они приблизились к большому поселению — резиденции Беечио, расположенному в очень красивом месте в глубине залива, который теперь называется Излучина Леоган.
Испанцы уже раньше много слышали о Харагуа, прекрасном месте с мягким климатом, часть которого в соответствии с верованиями индейцев считалась местом упокоения душ усопших. Они были наслышаны также о красоте и гостеприимстве местных жителей; оказанный им прием полностью подтвердил их ожидания. Когда они подходили к дому касика, навстречу им вышли тридцать женщин, они пели традиционные баллады-арейтос, танцевали и размахивали пальмовыми ветвями. Замужние женщины были одеты в расшитые передники, не доходившие до колен, а молодые — совершенно нагие с одной лишь повязкой на лбу и распущенными по плечам волосами. Они были восхитительно сложены, их нежная и гладкая кожа приятно отливала бронзой. По словам Петера Мартира, когда испанцы увидели среди деревьев этих женщин, им показалось, что это сказочные дриады или нимфы и феи, воспетые древними поэтами. Приблизившись к дону Бартоломео, они опустились на колени и грациозно протянули ему зеленые ветви. За ними следовала женщина-касик Анакаона, ее несли на легких носилках шестеро индейцев. Как и на других женщинах, на ней был только короткий передник из яркой ткани. Голова была украшена душистым венком из алых и белых цветов, такие же гирлянды обвивали ее шею и руки. Она приняла аделантадо и его спутников со свойственным ей благородством и изяществом, не проявив к ним ни малейшей неприязни из-за судьбы своего мужа.
