Рауль Норт-Ларрмайн, уже не принц, но еще не король, шел впереди своих подданных. Его красивое лицо, застывшее гипсовой маской, не выражало никаких чувств, а взгляд карих глаз был словно обращен внутрь себя. Его супруга, в мокром траурном бархате, держала его под локоть — прямая, строгая, словно не замечающая ни холода, ни слякоти под ногами, ни всей этой плотной толпы вокруг. Такие разные, сейчас они были похожи в своей отстраненности и в своем горе... Эту короткую ночь Рауль провел на узком диване в гостиной Стефании Первой — истощенный слезами, что так желал скрыть, в объятиях той, чьей любви ему не дано было изведать. Когда отзвучали последние раскаты грома, силы оставили и его. До рассвета, в каком-то полузабытьи, он пролежал с закрытыми глазами, упершись щекой в бархатный валик и чувствуя, как тонкие пальцы скользят по его волосам. Амбер молчала. И впервые рядом с ней Рауль думал о другой — той, пред которой распахнулись чертоги Танора, той, что последним своим словом назвала его королем. Он желал этой короны, но цена, что он за нее заплатил, оказалась слишком высока. Так не должно было быть. 'Не позволяй..' — что королева хотела сказать ему, от чего так стремилась уберечь? Кого искали ее глаза на пороге последней минуты — но так и не нашли?..
Верховный маг Геона, шагающий след в след за своим повелителем, не чувствовал ничего. Бессонной ночи, оставившей темные круги у него под глазами, он почти не помнил — а то, что помнил, не хотел вспоминать. Он до сих пор не знал, как у него хватило сил остаться в тени тогда, когда он был так нужен ей, как у него хватило выдержки покинуть опочивальню вместе со всеми, ни словом, ни взглядом не выдав того, что творилось в его душе. Но у него не было выбора. Королева должна была уйти королевой — не запятнанной малейшим подозрением, оплотом чести и веры... Как он хотел быть в эту минуту рядом с ней! И какой болью отдавался в его сердце каждый аккорд ненавистного 'Шторма', когда он вернулся в опочивальню — воронкой, как приходил всегда, но зная, что теперь его некому ждать!.. Он не мог видеть ее мертвой — такую родную, такую любимую — и не мог отвести от нее взгляд, понимая, что больше уже никогда не увидит. Даже Геон мерк сейчас перед ней, но было слишком поздно. Как во сне, на рассвете он покинул опочивальню, в последний раз прижавшись губами к ее губам — уже совсем остывшим, а после, вернувшись к себе, отправил гонца к первосвященнику Танора. Король умер — да здравствует король!.. Данстен эль Гроув тоже умел читать по губам. И последняя воля королевы была для него превыше всего.
Спустя долгих два часа траурная процессия достигла крыльца главного храма Танора. Гроб, усыпанный розами, сняли с катафалка сам принц, Первый маршал, верховный маг и граф Бервик. Они растворились в дверях вместе со свитой, и по столице поплыл тягучий, заунывный плач колоколов — Геон прощался со своей королевой. Людская толпа, сгрудившись на площади и заполонив собой ближние к ней улицы, молча внимала колокольному звону. Тот час, что длилась заупокойная служба по Стефании Первой, был самым тихим в столице за много лет. А после, когда умолк последний колокол, и будущий король Геона вновь переступил порог храма, Мидлхейм замер совсем. Рауль Норт-Ларрмайн остановился на крыльце, обводя затуманенным взглядом площадь. Все, кто собрался на ней, ждали его слова.
— В сей скорбный час,— после абсолютно тихой минуты пронеслось над головами,— в миг нашего общего горя я должен сказать, сколь велика моя утрата и как тяжело мне думать о том, что уже нельзя изменить... Но я не стану. Потому что не боль царит в моем сердце, но ярость — священная ярость против того, кто лишил Геон его мудрости и силы!.. Сердце королевы не выдержало предательства, столь гнусного, что никто, имеющий душу, не способен постичь его и принять — как не могу и я. До последней минуты, до своего последнего вздоха ее величество просила богов об одном: укрыть своей милостью ее народ, не допустить разрухи и не позволить врагу надеть кандалы на тех, чье благополучие она призвана была охранять. Она молилась о вас!..— принц, сделав шаг вперед, чуть нагнул голову, и его карие глаз сверкнули на бледном лице.— Именем светлейшего Танора, именем неукротимого Антара, именем благословенной Сейлан — я клянусь перед ними и своим народом, что последняя воля моей королевы будет исполнена! Пока пылает огонь в наших сердцах, пока мы живы, мы не позволим тьме взять верх над светом! На любую силу, обращенную против нас, мы ответим такой же силой, и спаси боги тех, кто не убоится её! Тот, кто пришел на наши земли, презрев узы крови и нарушив свое же слово, не стоит нашего милосердия!.. И ему не будет пощады!
Последние слова его высочества пронеслись над площадью, грозным эхом отдаваясь в душе каждого, кто слышал их. И не нашлось ни одного человека, кто в ту минуту не клялся себе вслед за принцем, что зло должно быть и будет наказано. Геон не хотел войны. Но он любил свою королеву. Толпа всколыхнулась, всем существом потянувшись к тому, кто стоял перед ней.
— Норт-Ларрмайн!— крикнул кто-то, и остальные подхватили.— Норт-Ларрмайн!.. Слава Геону!
Через два дня наследный принц был коронован. Геон обрел короля — и новую королеву, которая отныне не смела запятнать память той, что упокоилась под плитами главного храма, в усыпальнице правящей семьи. А еще спустя неделю флот Данзара под прикрытием купола Бар-Шаббы вошел в Алое море, уже никого не таясь.
Глава XХIV
Южная граница зализывала раны. Атака была отбита, пустошь свободна, а горные крепости и перевалы Геона на Туманном хребте заняты войсками резервного лагеря Кинли — однако победа была горькой. Ночь на второе января унесла много жизней. Заставные гарнизоны поредели на треть, часть наездников осталась без драконов, а часть драконов — без наездников, был убит граф Вэйделл, хранитель третьей заставы, его сосед, барон Лофтон, хранитель четвертой, стоял одной ногой в могиле... Стражам окраинных бастионов повезло больше, но им тоже было кого оплакивать. Весть о прорыве границы на западе и следом — о скоропостижной кончине Стефании Первой добавила печали. В домашних храмах молились за упокой души государыни, заставы, переведенные на военное положение, полнились слухами, а из лагерей в Верхнем и Нижнем предгорье понемногу прибывало пополнение: стрелками, наездниками и боевыми магами.
Первая застава потеряла всего троих человек — из числа тех, кого увел на помощь соседу ее хранитель. Сам подполковник Д'Освальдо милостью богов даже не был ранен. Согласно приказу Первого маршала возглавив наступление, он вышел из боя с честью — и победителем. Друга ему тоже не пришлось хоронить. Капрал Рамос полностью оправдал оказанное ему доверие и не только сумел-таки отыскать своего хранителя в тумане, но и отбить его, попавшего в окружение, от целого отряда данзарских штурмовиков и доставить обратно на вторую заставу — принеся при этом бесценные сведения о настоящем положении дел. Юг, собрав силы, обрушился на врага, в ходе яростной кровопролитной схватки отшвырнув его от своих стен, а граница устояла и дождалась подхода резервных полков Разнотравья, не потеряв более ни одного бойца. Барон Д'Освальдо вернулся в свое поместье на третьи сутки, к ночи, целым и невредимым. Он был представлен к ордену и повышен в чине, но главную свою награду получил, едва переступив порог родного дома — когда навстречу ему рванулся светловолосый вихрь, и заплаканная баронесса упала ему на грудь с тихим всхлипом 'Карлос!..'
'Ну, ну,— пробормотал барон, несколько смущенный таким приемом. С отъездом незаконной дочери в Даккарай жена его поуспокоилась, но отношения между ними двумя все равно оставались натянутыми.— Будет, Абель... Слуги кругом... Ну, что ты?..'
'И пусть слуги!— прорыдала она, крепко обнимая его за шею.— Пусть хоть всё пограничье... Ах, Карлос! Какая же я была дура! Я не понимала, что я делаю, прости меня, любовь моя, прости, прости!..'
И, видимо не надеясь на силу слов, прижалась мокрыми солеными губами к губам мужа. Домашняя челядь, собравшаяся приветствовать героя, на цыпочках потянулась вон из передней. Чем кончаются все господские ссоры, даже самые затяжные, в поместье Освальдо каждому было известно... Тем же кончилось и в этот раз. Карлос был не железный, искреннее раскаяние Абель и ее слезы тронули его, а искра былой страсти, все еще тлевшая в его сердце, под ее губами вспыхнула пламенем. Барон взглянул в счастливое, омытое слезами и враз похорошевшее лицо жены, подхватил ее на руки и вместе с нею взбежал вверх по лестнице. Утром их едва добудились.
'Ты простишь меня, Карлос?— спросила Абель уже за завтраком, который им принесли прямо в спальню барона.— Правда, простишь?..'
'Куда ж я денусь,— обгладывая куриную ногу, буркнул он добродушно-ворчливо.— Поди, знал, на ком женюсь...'
'Так уж и знал!'
'А как иначе, когда только ленивый мне не говорил, что хлебну я лиха с такой-то женушкой!— барон хохотнул и, бросив на блюдо кость, потянулся к салфетке.— А я не слушал. Мол, что ни лихо, зато моё!..'
'Твоё,— улыбаясь ему через стол, подтвердила баронесса. На миг прикрыла глаза, вспоминая минувшую ночь, и, вдруг погрустнев, тихо вздохнула.— Я так боялась потерять тебя, Карлос. Эта война... Опять война! Неужели Данзар никогда не успокоится? Каждый раз он терпит поражение — и всё равно снова и снова лезет на наши стены!..'
'Потому и лезет,— мимолетно нахмурившись, обронил хранитель первой заставы.— И нам тут, на юге, еще повезло — про запад слышала?'
'Да... Это такой ужас, Карлос! И всё правда?'
Он кивнул. О том, что опрокинутая западная граница — еще только начало, барон жене говорить не стал.
'А Даккарай? Ведь ему ничего не грозит?'
'Ему-то уж точно. Слишком далеко, да и пустошь вот так запросто не накроешь — одно дело диверсия, но штурм?..— он налил себе кофе.— К тому же, там целый гарнизон стоит, причем столичный, уж им-то никто жертвовать не станет — а под это дело, глядишь, и детей оборонят... Ты не была в Алваро, Абель?'
Она покачала головой:
'Тебя ждала, боялась шаг из дому сделать. Но вроде бы маркиз ранен? Серьезно?'
'Контузило в голову,— поморщился муж.— Древком копья на излете — теперь, верно, совсем дурак-дураком станет!'
'Право же, Карлос!..'
'Да сама посуди — кем еще быть надо, чтоб в одиночку да под прицельным огнем за стену полезть? Если б не Рамос, небось там бы и сгинул!— хранитель первой заставы сердито раздул ноздри.— Уж эти мне Д'Алваро, вечно они лезут к демону в самую пасть... Однако на днях загляну, проведаю. Нынче недосуг — к обеду меня ждут на заставе, а вечером нам с тобой нужно к Вэйделлам, графа сегодня хоронят'
'Да, знаю,— опустила плечи баронесса. Лицо ее совсем опечалилось.— Графиня еще вчера прислала записку. Бедняжка, говорят, она просто убита горем! Ах, Карлос, стоит мне только подумать, что и я могла быть на ее месте...'
'Ну, это уж ни к чему,— отозвался барон, поднимаясь из-за стола.— Рано еще Энрике в хранители, пускай сначала ума наберется!..— он подошел к жене и, ласково потрепав ее по щеке, добавил:— А ты к маркизе всё же съезди. Многовато на нее свалилось, а ведь совсем ребенок еще, и никого родных рядом нет...'
К соседям Абель заглянула в тот же день, перед похоронами, однако никакого 'ребенка' в поместье Алваро не нашла — молодая маркиза спустилась к гостье образцом спокойствия, и лишь бледность лица да усталый взгляд выдавали, что в последние дни ей действительно пришлось непросто. Она спросила о бароне, всё ли благополучно и не нужно ли какой помощи, уверила баронессу, что сама она и малыш Алонсо в полном порядке, а на вопрос о муже только вздохнула. В себя пришел еще позавчера, сказала она, но пока не встает. И доктор категорически запретил его волновать — так что барону Д'Освальдо, пожалуй, с визитом пока стоит повременить... 'Передайте мои соболезнования несчастной графине,— уже прощаясь с Абель на крыльце, сказала Лавиния.— Мы обязательно навестим ее, когда его сиятельству станет лучше' Баронесса, пообещав, откланялась. И супругу просьбу маркизы передала — на что тот только кивнул с облегчением. Дел у него без того хватало.
Десятого января Геон облетела печальная весть — ушла в чертоги Танора Стефания Первая, через пару дней на престол взошел ее внук, и спокойствие маркиза Д'Алваро всё-таки пришлось нарушить. Согласно традиции, все хранители границ лично приносили клятву верности новому королю. Учитывая состояние маркиза, явившееся следствием его же героизма (которое барон Д'Освальдо за глаза называл не иначе как глупостью), Астору Д'Алваро было позволено принести клятву письменно и передать через командира гарнизона, снабдив лишь подписью и печатью, однако на церемонию маркиз явился сам. Удержать его в постели не смогли ни контузия, ни врач — и пусть к трону хранителя второй заставы пришлось вести, долг свой он выполнил... Назад в поместье его сиятельство привезли без сил, с дикой головной болью, и он слег еще на неделю. Лежал бы и дольше, но не случилось. Двадцатого января флот Данзара числом около тысячи мачт беспрепятственно вошел в прибрежные воды Геона со стороны Алого моря, и вся страна вновь застыла в предчувствии неминуемого.
— Нет, что хотите со мною делайте, ваше сиятельство, а только никуда я вас не пущу!..
Денщик маркиза Д'Алваро, раскинув руки, стоял в дверях с самым непреклонным выражением лица. Его хозяин замер напротив с лицом беспомощным и сердитым.
— Уйди с дороги!— повторил маркиз, но Гарет сдаваться был не намерен.
— Это чтоб вы уж наверняка себя в гроб вогнали?— возмущенно воскликнул он.— Да не бывать такому, пока я жив!
— Ну, это мы сейчас поправим,— прошипел Астор, шаря левой рукой по столу у двери. Нащупал канделябр, взвесил его в ладони и замахнулся.— Пошел вон, тебе говорят!
— Не пойду!
— Ах ты...
Канделябр мелькнул у правого уха Гарета, чудом не повстречавшись с целью. Тяжелый, шельма, про себя подосадовал Астор, замахиваясь вновь.
— Опомнитесь, ваше сиятельство!— заголосил денщик, впрочем, не оставляя порога.— Ну что вам та застава?! Да неужто прямо сюда вам весточки не пошлют?.. Куда вам ехать, с вашей-то головой!
— Не твоего ума дело!— теряя терпение, рыкнул маркиз.— Уйди с дороги, идиотина, последний раз повторяю! Еще меня в собственном доме под замок не сажали! Уйди, сказал! Зашибу!
— Ваше сиятельство!..
Канделябр, пущенный рукой взбешенного хранителя, просвистел в полудюйме от головы денщика и врезался в стену коридора за его спиной. Раздался громкий треск, следом кто-то тоненько взвизгнул, и оба спорщика застыли на месте. 'Нешто и правда зашиб кого?..'— мысленно ахнул Гарет. И обернувшись, увидел позади хозяйку. Маркиза, прижавшись спиной к стене, стояла зажмурившись — а в каком-нибудь локте слева от ее плеча торчал из стены злосчастный канделябр.
— Доволен?— рыкнул маркиз Д'Алваро, отпихивая Гарета с порога.— Погляди, что ты наделал!.. Собственную госпожу едва на тот свет не отправил, олух!
— Это я-то?!— оскорбился денщик.
— Брысь с глаз,— отреагировал маркиз, успешно прорвавший оборону. И шагнул к едва дышащей супруге.— Вас не задело, дорогая? Простите, у нас тут, в некотором роде... Гарет, брысь, тебе сказано! И коня мне к крыльцу! Живо!
