— Э, нет. Иначе б ты, отче, не ко мне пришел, а сразу бы патриарха выбрал и на покой отправился? Разве нет?
Разве да.
Только вот у Питирима выбора не было. Он тогда, у Кремля, проштрафился по полной, теперь ему только и оставалось, что грехи замаливать. И не отчитывался бы, да уж больно крутенько Софья взялась, а полки ее поддерживали. Да и то сказать — хотела бы она на трон вместо брата сесть — тут бы бояре, конечно, взбунтовались. Так нет же.
На троне лежит Мономахова шапка, а сама Софья, за спиной которой постоянно либо Федор, либо Иван, либо вдовствующая царица с ребенком, садится упорно на его ступеньки.
А царь — Алексей Алексеевич, так всюду и говорится, и пишется.
— Может, мне Иоакима пригласить?
— Ну, пригласи. Побеседуем.
На беседу также пригласили Аввакума и царевича Федора. Но... Как ни старался Иоаким произвести хорошее впечатление, как ни лебезил, как ни прогибался перед всеми, мнение совпало у всех троих. Сразу и жестко.
Тут и Питирим не помог. Оставшись наедине с братом и священником, Софья высказалась коротко.
— Глист скользкий.
Аввакум хоть про глистов и не знал, но кивнул. Федор покачал головой, но в целом был согласен.
— Двурушник он. И всегда таковым был! Блюдолиз и подхалим.
— Вот и мне так кажется.
— Сонь, святой ведь человек...
По ушам царевич получил с двух сторон.
— Святые люди, царевич, Богу служат, а не перед властью преклоняются. А для него завет один — преклонись перед высшим и подгадь низшему.
— Вот перед тобой человек, который Богу служит — его и в ссылке не сломили, — припечатала Софья. — Батюшка, а вы не хотите на себя сей груз взвалить?
Не хотел. Да еще как не хотел! По лицу Аввакума было видно, что отпихиваться будет, как кот — четырьмя конечностями, а потом еще заорет и примется царапаться. Даже и убеждать не стоило.
— Ладно. Тогда все равно на вас вся работа. Если никого лучше не найдете — поставим этого, хоть и на время. Но хотелось бы кого-то более широкого. Чтобы примирили наконец этот раскол...
Аввакум сверкнул глазами.
— Нечего тут примирять! Искоренить Никонианскую ересь — и точка!
Но потом сам не выдержал грозного тона и улыбнулся.
— Извини, царевна. Но не готов я эту тяжесть тащить, сама мой норов знаешь...
— Знаю. Подумаешь, будет у нас пара ушибленных святых отцов, — проворчала Софья. — Правда, батюшка, присмотрели бы вы парочку кандидатов поумнее? Сами понимаете, Никон так ткань рванул сдурьма, что теперь не одним поколением зашивать придется.
Аввакум понимал. Но лезть в гадючье кубло не хотел. И Софья тоже его понимала. Так что спустя две недели ей представили симпатичного молодого человека. Ну как — молодого? Лет тридцати с хвостиком. Симпатичного, с каштановой бородкой и серьезным взглядом карих глаз.
— Добра и здоровья, государыня.
— И тебе того же, — Софья смотрела внимательно. — Отче...
— Аввакум говорил со мной, но не уверен я, что смогу справиться. И что мы с царевичем общий язык найдем.
Софья поставила ушки торчком.
Вот как?
Серьезный мужик. И за себя привык отвечать, это видно. Софья потерла переносицу.
— А расскажите о себе, батюшка? Откуда вы родом?
Андриан, в миру Андрей, оказался из Москвы, из достаточно зажиточной семьи. Просто чувствовал человек призвание Богу молиться — вот и пошел. Вполне успешно поднимался по карьерной лестнице, не поддерживал ни Никона, ни Аввакума, был спокоен и достаточно серьезен — и искренне удивился, когда на него вышел Аввакум.
Патриархом?!
В его-то возрасте?!
Нереально...
Да и то сказать — мужчина твердо был убежден, что есть власть от царя, а есть и от церкви. И собирался, если что, свою власть защищать. Но в то же время — и Софья видела в нем это, он был достаточно мягок, чтобы не нарываться на скандалы и не спорить. И не выставляться, как это делал тот же Никон...
Может быть... очень может что и быть...
С Адрианом она проговорила часа два, расспрашивая обо всем — от отношения его к латинянам до пристрастий в еде. И подметила интересную особенность.
Все иноземное ему не особо нравилось — и он искренне считал, что Русь надобно охранять от лишней заразы. И в то же время — спокойно говорил с Софьей, хотя царевне не полагалось бы. Это искренне заинтересовало женщину, но к концу разговора она, кажется, поняла, что к чему.
Не обладая избыточной взгальностью, склочностью или честолюбием, Адриан был человеком твердых убеждений. И в то же время мог понимать и чужие.
Мало того, видя, что они не ко злу, он и не протестовал. Да, не принято? А бунт — его как, принять полегче будет? Так что Софья поставила себе галочку, порадовалась и решила поговорить с Алексеем, как только тот вернется. Пусть у брата будет свой патриарх.
А пока...
А что мы можем для церкви сделать? И чем она может нас отдарить?
Вот смотрите, часть священников у нас до сих пор неграмотна. Так, может, курсы повышения квалификации организовать? Собирать их в монастыре, учить, объяснять? А за то обязать их хоть часть деревенских детей обучить грамоте да счету? С книгами поможем, деньжат на хорошее дело подкинем? Вы подумайте, как это должно правильно выглядеть, а то позорище ж!
Безграмотный поп! Вот оттого и пишут, жил-был поп, толоконный лоб...*
* спасибо А.С. Пушкину, прим. авт.
Адриан согласился с ее мнением и откланялся. Договорились встретиться дней через пять — Софья решила и еще к нему приглядеться. А то на словах-то все хороши, а вот как будет выглядеть, когда он эти слова в реальный план переведет?
Да подсчитает что, и как, и сколько?
Начальником быть — это ведь не только распоряжения отдавать, это еще и подчиненных организовать, и считать не хуже иного бухгалтера — в это время так точно.
А через три дня пришло письмо да от кого не ждали. Прорезался патриарх Никон!
* * *
Бывший патриарх отбывал свое наказание-ссылку в Ферапонтовом монастыре под Вологдой, примерно, километрах в пятистах от столицы. И сейчас писал царевичу.
Софья вскрыла письмо без всякого укора совести — самой интересно, да и когда еще Алексей приедет?
Опять же, Никон — личность весьма своеобразная и тяжелая. Если уж он батюшке мозг выносил на раз-два, то может и на Алешке попробовать — ему-то что? И верно.
В письме Никон сожалел о смерти Алексея Михайловича и просил снисхождения к своей убогой судьбе. Дескать, и плохо ему тут, и тошно, да и вообще, молодой государь, отличаясь широкой душой и чистым сердцем...
А подтекстом — был не прав, исправлюсь, дозволишь ли в Москву приехать, государь?
Софья злобно усмехнулась и наложила резолюцию.
Без изменений.
То есть — где был — там и сиди, а к человеку не лезь. Много вас тут таких, умных, после драки кулаками помахать! Ты бы в свое время не рвался сплеча все перекраивать — и у людей бы поменее проблем было. И ради интереса показала сие письмо Аввакуму.
Аввакум зашипел так, что обзавидовались бы все гадюки Руси Великой.
— Шшшто!? Ссссснова?
Софья вздохнула.
— Батюшка, а вы не хотите туда съездить?
— Куда?
— А вот в гости к Никону. Верю я, что вы зла не допустите и с бесом злорадства управитесь. Сюда, в Москву, я его допускать не желаю, но человека-то жалко. Стар, ослаб — и живи на северах? Там и для здоровых климат не всегда подходящий? А вы бы разобрались, куда его поселить, чтобы он воду не мутил.
— А заодно?
— Батюшка? — Софья смотрела поразительно невинно.
— Сонюшка, я ж тебя не первый год знаю. Коли для Никона — так ты бы лишний раз порог не перешагнула, не станешь ты так о нем заботиться.
На губах царевны расцвела ответная улыбка. И то верно — не станет.
— Я с вами пару ребят пошлю, пусть посмотрят, что, где, как по монастырям...
— То есть?
— Грамотны ли, всего ли в достатке, чем занимаются...
Аввакум перевел для себя правильно — что можно получить с конкретного монастыря и к какому делу их приспособить, но возражать не стал. Что-то о нем в свое время никто не позаботился...
Софья отлично осознавала свою слабость, а именно — она плохо представляла, как живут низы. Поскольку смычки с ними у верхов не было никогда. Какой бы царь не выезжал, куда бы не выезжал, зачем бы — все равно на его пути строились Потемкинские деревни. Как к приезду президента кладут асфальт по центральным улицам и красят там дома, а на окраинах крысаки строем ходят. И — как? Как быть? Как строить программы? Что финансировать и в каких количествах?
Нет уж.
Софья собиралась создавать нормальную систему оповещения. И в частности — ПГБ.
А чего?
Так и назовем — приказ государственной безопасности. Начальником... да вот хотя б и Ромодановский — только Федор Юрьевич. Семья хорошая, ребенок у него в царевичевой школе учится, способ контроля отработан — через близких-то всегда надавить можно. Не считая избыточной заносчивости — очень умный кадр, к нему Софьины дворцовые девушки давно приглядывались. Любого будет хватать, тащить и не пущать, невзирая на чины, верен, аки собака, неглуп, въедлив... в остальном — научится. Не боги горшки обжигают!
Вызвать его на беседу — и ежели покажет себя умным, то и создавать приказ. Только фильтровать надобно серьезное от пустякового. Когда декабристы по углам шушукались — это одно, тут надобно знать — и действовать. Пусть, эвон, в Сибири митингуют, а еще лучше — в Японии, самураям объясняют, что за равенство. А когда дурак в кабаке нажрался, да орал, что плевал он на царя, ну, тут лучше Александровой методики и не придумать. Пинка под копчик — и передать, что царь на тебя тоже плевал. *
*— был такой случай, с солдатом. Нажрался, начал орать — и Александр 2-й с ним так и поступил. Т.е. сказал — освободить и передать, что царь-де на тебя тоже плевал. Прим. авт.
Потихоньку Софья забирала нити управления в свои руки. И все чаще приходила ей на ум мысль, что отец умер очень удачно. Здоровым, при памяти — и не успев навредить ее замыслам. Сама б она не решилась. И рука не поднялась бы, все ж таки любил он ее, как родной отец, и открылось бы рано или поздно. Это вам не Наташку Нарышкину уничтожать во всех смыслах, им на роду только отцеубийства не хватало к уже имеющемуся.
А, ладно, не до тонких материй сейчас. Вот приведем все рычаги-колесики неповоротливой государственной машины в рабочее состояние — тогда и переживать будем. А пока — работать. Брат еще не приехал!
* * *
Григорий Ромодановский царевича встретил, как родного. Но о торжественности речь, просто Алексею Алексеевичу были рады. И в пышности приема сквозило живое тепло, кое ни за какие деньги не купишь.
Алексей рассказывал, что они успели сделать, что еще оставалось взять, Ромодановский отчитывался по своей части.
Потом крымских рабов, коих приловчились сплавлять в Персию, пока не уменьшался. Потом русских, кои в плену были у татар — тоже. И надо сказать, что плачевное состояние одних было примерно равно плачевному состоянию других. Бывшие рабы почему-то напрочь забывали про 'подставь вторую щеку и будет тебе счастье'. Их тоже лечили, одевали, переправляли на Русь.
Часть татарских пленных трудилась на строительстве укреплений крепости Азов. Сами разрушили — сами и восстанавливайте, и укрепляйте.
А то турки еще придут... не будет ли войны с ними, государь?
Тут Алексей и сам не знал. Как повезет. Мехмеда — пусть на том свете гурии будут ему фуриями, знали, примерно представляли, чего от него ждать. Сулеймана же...
Да кто его знает?
Как повезет. Может и согласиться на предложенное, может и упереться — тогда надобно воевать будет. И тогда на переднем крае битвы окажутся сначала полки Собесского и казачьи полки в Крыму, а потом и Ромодановский. И тут укрепления весьма полезны будут. А заодно — тактика партизанского движения. Есть такое слово — герилья, Софья рассказывала.
Как повезет.
А на следующее утро царевич выехал из ворот Азова в сторону Руси. Домой, как можно скорее домой. Сестренка должна справиться, и все же — лучше самому поскорее оказаться дома.
* * *
Султан Сулейман получил письмо от русского государя в самое сладкое послеобеденное время, когда всем хочется сотворить молитву и отдохнуть, воздух плавится от жары, а на песок больно смотреть — так он играет в лучах солнца.
Султан и не смотрел, лежал в саду, вкушал виноград, слушал журчание фонтана... и письмо ему открывать не хотелось. Придется ведь что-то делать!
Решать!
Воевать?!
Спаси Аллах!
Ничего такого Сулейману вовсе не хотелось. Да и как тут воевать? Самому? Вот уж в чем султан не обманывался, так это в своих воинских талантах. В их полном отсутствии. Ему и шахматы-то плохо давались!
А посылать какого-нибудь пашу? Чтобы янычары его полюбили, как родного? А султана потом... поменяли? Они уже это сделали не так давно, что им стоит повторить?
Нет уж, в ближайшее время ему бы без войн обойтись! Особенно на два фронта! Тут со Священной римской Империей не знаешь, что делать, на Крите опять бунтуют, персы активизировались и нападают, пытаясь отгрызть себе кусок...
А все эти русские собаки! Самое лучшее, что у них есть — это рабыни. Рабы из них плохие. Живут в неволе очень мало, бунтуют, а вот рабыни хорошие. Если, конечно, обученные и смирившиеся со своей участью. Даже любимая жена султана Сулеймана Кануни, Хасеки Хуррем была родом из этой загадочной страны.
Но свиток пришлось развернуть. И вчитаться, прогнав покамест всех, кроме глухонемых евнухов.
Впрочем, по мере чтения лицо мужчины светлело.
И было от чего. Война если и не отменялась, так откладывалась.
Русский царевич в самых изысканных выражениях извинялся перед султаном, что вынужден был... но чаша терпения народного переполнилась, Дескать крымские собаки так себя вели, что у народа терпение лопнуло напрочь и все дружно потребовали возмездия. Пришлось идти мстить, не то он сам бы слетел с трона. Конечно, впрямую ничего такого не писалось, но... понятно же!
Знал бы султан, скольких бессонных ночей и испорченных черновиков стоило Алексею с Иваном это письмо! Чай, не казачий ответ, с тем-то быстрее управились!
А тут и прогнись в нужной позе, и так, чтобы урона чести царской не вышло.
Одним словом — поход был направлен против крымчаков, а ваши крепости, государь, попали под горячую руку. Подданные ваши почти и не пострадали, разве что рабов христианских вернуть заставили — но тут и понятно.
Далее следовало самое неприятное.
Возвращать крепости Алексей Алексеевич не собирался, это было видно. Но предлагал дружить домами — то есть пусть турки возвращаются, живут, где и раньше, дома вернем, в торговле ущемлять не будем, молиться не помешаем, при условии, что и они будут те же правила соблюдать...
А крымчаки...
Нет уж.
Два льва могут договориться между собой, но о чем им говорить с шакалами?
Сулейман крепко призадумался. Да, конечно, можно идти воевать наглецов. Но... этих 'но' уже столько перечислено, что с ума сойти можно! Нет, воевать не стоит, но и дружить... тут надо крепенько подумать, что стребовать с русского наглеца, а то еще забудется...
