— Бесстыжая ты...
— Какая есть...
"В этот раз вышло намного лучше, хотя это, пока, не твоя заслуга, мой победитель. Верно, народ подметил, хочешь что-то сделать хорошо — сделай это сама". Он заснул, а ее мысли приняли совсем другой оборот.
Ей вдруг стало больно и захотелось узнать, кто из двоих погиб, Захарова или другая девушка, фамилии которой она и не знала, жив ли Сережа...
"Кто же умудрился подсунуть Артузову такую свинью? НКВД ... Ежов, говорят, запил в последнее время, но Сталин уже месяц назад поставил Берию заместителем, там все под контролем, Литвинов как активный противник отпал. Есть Артуру Христиановичу над чем поломать голову..."
Еще зимой, в феврале, когда она была на Дальнем Востоке, спустя месяц после скоропостижной кончины Зиновия Борисовича, Литвинов связался с Заковским, которого как раз перевели из Ленинграда в Москву. Заковский был назначен заместителем Ежова и начальником Московского управления НКВД. Чего не знали ни Литвинов, ни Заковский, беседуя вечером за чашкой чая в уютном домашнем кабинете наркома индел, так это того, что за стенкой их разговор внимательно слушали и стенографировали. Заковский не торговался, и долго не раздумывал. Видимо понимал, раз его выдернули из родного Ленинграда, то его дальнейшая судьба покрыта мраком, тем более, что он был одним из немногих высших чинов НКВД, сохранивших свое звание после отставки Ягоды. Единственным условием, которое Леонид Михайлович поставил перед Литвиновым, было перевезти по дипканалам два очень тяжелых и ценных чемодана. Артузов потом рассказывал, что даже руководство Украины лет десять назад возмутилось размерами контрабанды и конфиската, оставленными Заковским в свое личное пользование.
Тогда ему обошлось это легким внушением. Осталось загадкой, была ли известна бывшим начальникам Заковского фраза: кто без греха, пусть первым бросит в нее камень.
В свое время не спросили, а сейчас уже и некого. Но интуитивно они поступали в строгом соответствии с этой непростой мудростью.
Заковского арестовали прямо под домом Литвинова, и вместе с водителем, и телохранителем увезли в ИНО. После легкой стимуляции он признался во всех грехах и встал вопрос, как быть дальше. По большому счету, следовало арестовывать Литвинова, проводить очную ставку и закрывать его в камере до суда. Материалов на него еще по делу Кацнельсона набралось достаточно, тогда удалось раскрутить, кто и как помог семье Зиновия Борисовича выехать за рубеж, а со стенограммой записанной беседы и показаниями Заковского суд любой страны даст наркому двадцать пять лет исправительных работ, а то и побольше.
Когда Артузов, доложив Сталину суть дела, попросил разрешения на задержание Литвинова и очную ставку с Заковским, вождь, подумав, ответил:
— Товарищ Артузов, а Ви меня не путаете, с товарищем Вышинским? Мне кажется, по этому вопросу Ви должны к нэму обращаться.
— Хорошо, товарищ Сталин, завтра обратимся. Разрешите идти? — Вождь ходил по кабинету, думая о чем-то, игнорируя последний вопрос.
— Скажите, товарищ Артузов, а почему Ви у меня не спрашивали разрешения, когда арестовали Заковского? Как я понимаю, у товарища Вышинского Ви тоже разрешения не спрашивали.
— Я не мог поступить иначе, товарищ Сталин. Он узнал слишком много об Ольге, и была опасность, что он расскажет и даст задания своим людям, пока мы будем оформлять все формальности.
— Я скажу по-другому, товарищ Артузов. — Вождь направил чубук своей трубки ему в грудь. — Ваша совесть коммуниста не дала вам возможности действовать по-другому. Ви пошли на серьезное нарушение, потому что знали, нельзя дать возможности действовать врагу, ибо последствия могут быть такими, что Ви себе этого никогда не простите. Почему же Ви теперь спрашиваете меня? Спрашивайте свою совесть.
— По совести, его надо было задержать еще месяц назад.
— Так почему же Ви этого не сделали? Вас никто за руки не держал. Ви можете идти, товарищ Артузов.
"Умеет товарищ Сталин поставить задачу,... что бы ты не делал, захочет — наградит, а захочет... не будем о грустном. Но желание свое он дал понять недвусмысленно". Выйдя в приемную, он, воспользовавшись одним из многочисленных телефонов стоящих на столе у Поскребышева, позвонил в свое управление.
— Анатолий, это я. Бери группу, встретимся возле подъезда, в котором ты уже сегодня был. Вернее будет сказать — был вчера. Я подъеду туда через пятнадцать минут.
После громкого стука в дверь, выждав для приличия двадцать секунд, последовала команда ломать дверь. Литвинова в одной пижаме упаковали в пальто, и потащили вниз по лестнице, а дамочке, громко орущей на смеси русского с английским, и пытающейся перекрыть своим телом проход, легонько дали под дых, чтобы не мешала. Артузов подумал, если бы у него были таланты к рисованию, он бы непременно постарался передать то выражение на лице наркома, с которым его вывели из квартиры.
Когда Литвинова усадили в пустой комнате с единственным столом посредине, на прикрученный к полу стул, дар речи вернулся к нему, и он начал кричать и требовать. Стоящий рядом молчаливый сержант, по едва заметному кивку Артузова, сильно ударил его открытой ладонью сверху по макушке, грубо прервав начавшуюся речь.
— Максим Максимович, перед Вами бумага и чернила. Ваша задача: вначале изложить разговор, который состоялся у Вас сегодня с гражданином Заковским, а затем все, что привело к этой беседе...
— Вы по... -, на этот раз его хлопнули по макушке без сигнала Артузова.
— Через пятнадцать минут сюда приведут на очную ставку с Вами гражданина Заковского. Постарайтесь к тому времени написать достаточно, чтоб не разочаровать нашего сотрудника который будет дальше с Вами работать. Иначе Вам придется познакомиться с одним из наших немногочисленных заключенных. У него на Вас очень большой зуб. Числится он, без вести пропавшим, как и его напарник, зарытый в подмосковном лесу. По плану и он должен был рядом лечь, но та самая девушка, которую Вы мечтаете со свету сжить, уговорила всех принимавших решение, не торопиться, и дать человеку возможность проявить себя. Чтобы Вы понимали, о ком идет речь, подскажу — начальником у них был, безвременно усопший, Зиновий Борисович. Я с вашего разрешения удалюсь часа на два, день был сумасшедший, а потом почитаю ваши показания.
— Я ничего не буду писать, пока мне не дадут возможность поговорить с товарищем Сталиным! Вам это с рук не сойдет! Очень скоро вы горько пожалеете, что связались со мной! — Артузов весело засмеялся.
— Приятно, что вы в такие годы сохранили юношеский максимализм и детскую, наивную веру в свою несгибаемость. Но пришла пора взрослеть. И еще одно. Я, безусловно, польщен вашей заботой о моем будущем, но настоятельно рекомендую вам подумать о своем настоящем. Вы не представляете, какой долгой бывает ночь и как много может измениться до утра в вашем моральном и физическом облике. Не старайтесь заполнить эти пробелы в своих знаниях, Максим Максимович, воспользуйтесь добрым советом, беритесь за ручку и бумагу.
Он вышел из комнаты, оставив Литвинова размышлять над поворотами доли. А Максим Максимович был человек упрямый, и свято верящий в свою неприкосновенность.
"На понт меня решили взять",— ему вспомнилась фраза из далекого белостоцкого детства, — "ничего у вас не выйдет. Айви не тронули, значит и английское, и американское посольства уже в курсе дела. Посмотрим, как вы завтра запоете".
Через несколько минут в камеру заглянул мужчина с капитанскими ромбами.
— Не пишет? — Задал он риторический вопрос сержанту, стоящему за спиной. — Веди в камеру. Заковский, еще минут сорок будет писать, потом перечитывать все, подписывать. Как раз гражданин настроится на продуктивное сотрудничество.
Бесцеремонно подняв его со стула, сержант потащил его вдоль подвала к двери, в маленьком окошке которой виднелся свет. В небольшой камере стояли двухэтажные нары. Верхняя полка была занята, лежащий на ней мужчина лет за тридцать, читал какую-то книгу. Взглянув на вошедших, он ловко спрыгнул вниз, обул толстые, разбитые, войлочные шлепанцы, и радостно поздоровался.
— Наконец то, компания! Здравствуйте Максим Максимович! Не чаял вас увидеть. Он надолго? Если надолго, надо белье принести. — Обратился он к сопровождающему сержанту.
— Через сорок, пятьдесят минут на допрос.
— Вот так всегда. Стоит появиться хорошему собеседнику, как его сразу забирают. Но грех жаловаться. Могло и такого не быть.
Сержант закрыл дверь камеры, оставив Литвинова наедине с этим странным человеком. В его глазах устремленных куда-то вдаль, над головой наркома мелькало что-то знакомое. Нарком вспомнил, таким же взглядом провожал закрытый в клетке зверь любопытных зрителей. Молча, резко и жестко Литвинова ударили под дых. Пока он судорожно хватал воздух побледневшими губами, постоялец вытащил из-под матраца связанные из порванной простыни веревки. Одной из них он ловко скрутил наркому руки за спиной и завел за нары, где оказалась прикрученная к полу табуретка перед небольшим столом.
— Это мое рабочее место. Табуретка чуть далековато стоит, приходится выкручиваться, — сказав эту непонятную фразу, он нырнул Литвинову за спину, и сильно потянул за веревку связанные руки вверх, заставляя его сгибаться над табуреткой. Когда лицо наркома почти коснулось края табуретки, он зафиксировал веревку к верхней перекладине нар.
— Вот о чем и говорю. Чуть-чуть ближе бы стояла — и прямо по центру бы вышло. А так приходится тазик одной рукой придерживать.
Связав ему ноги вместе, зафиксировав веревку на ножке кровати, он принес тазик, наполовину наполненный водой, и поставил его на табуретку. Отдышавшийся Литвинов начал громко возмущаться происходящим, пока не получил очень болезненный удар по почке.
— Сейчас голову помоем. Шутка. Голова у вас и так чистая. Эту водную процедуру придумал покойный Зиновий Борисович. Надо сказать, голова у него варила здорово. Жаль, что так все вышло,... я с ним почти пятнадцать лет проработал, неплохой он был мужик...Так скажу. В Бога он не верил, — это его и сгубило... — странный заключенный о чем-то задумался, забыв о своем госте, стоящем в интересной позе над тазиком с водой.
— Что-то заговорился я с вами не о том. Продолжим то, что важно знать сейчас. Назвали мы эту водную процедуру "Взгляни в глаза". Вы сейчас сами поймете почему.
Схватив его одной рукой за волосы, а другой, придерживая тазик, он резко макнул Максим Максимовича головой в воду, прижав его лицо ко дну. Судорожные дерганья привели лишь к тому, что кислород в легких сгорел быстрее, и, не в силах бороться, он судорожно открыл рот и вдохнул воду, острыми иглами вонзившуюся в бронхи и легкие. Рука отпустила его волосы и Литвинов, стараясь очутиться как можно дальше от тазика, судорожно выкашливал воду. Ему казалось, легкие рвутся на клочки и лезут наружу через горло. Мужчина извлек откуда-то папиросу, закурил и пристально смотрел на наркома недобрым взглядом.
— Это была разминка, Максим Максимович, чтоб сердце привыкло. Мы, сперва, по незнанию, сразу давали возможность гражданам заглянуть в глаза. Не все выдерживали. Мужики покрепче вас, от разрыва сердца Богу душу отдавали. В любом деле, Максим Максимович, опыт нужен. Ничего, еще два, три подхода и вы увидите ее глаза.
— Нет! Не нужно! Я все понял! Я все напишу!
— Ты это сержанту скажешь, мне это похер.
Мужчина докурил папиросу и направился к Литвинову. Тот страшно завыл на одной ноте.
— Дурень. Вдохни поглубже.
В этот раз державшая рука не отпустила его, когда он вдохнул воду в легкие, и держала его, пока ужас, заполнивший его всего, не начал выдавливать глаза наружу и все перед ними затянулось кровавым туманом. Рука выдернула его из воды, и когда, судорожно кашляя, он смог различать окружающие предметы, в его глаза уперся заинтересованный взгляд его мучителя.
— Нет, еще не увидел, — разочаровано сказал тот, и, потянув носом, с улыбкой глянув на пижамные штаны Литвинова, удовлетворенно произнес, — но мы на правильном пути. В следующий заход ты увидишь ее.
Его взгляд стал мечтательным. Он решительно направился к едва откашлявшемуся Литвинову.
— Товарищи! Спасите! Заберите меня отсюда!
— Чего ты кричишь? У нас еще пятнадцать минут в запасе. Вдохни поглубже.
Но видно ангел-хранитель, или какой-то другой, более земной персонаж посчитал — на первый раз достаточно. В коридоре послышался шум шагов.
— Верь после такого людям, — раздраженно произнес жестокий мучитель, быстро развязал руки и ноги Литвинову, спрятал веревки, и, заскочив наверх, продолжил чтение книги. Зашедший сержант подозрительно спросил:
— Чем это у вас так пахнет?
— Максим Максимович поужинал видно чем-то плотным. Как пернул, боюсь, что обделался, вот — тазик с водой принес, подмыться, наверное, хочет.
— Идемте, гражданин Литвинов, я вас со шланга помою, и кальсоны чистые дам.
* * *
Максим Максимович писал без остановок уже несколько часов подряд. Разболелась спина, слипались глаза.
— Можно мне где-нибудь прилечь хоть на полчаса? — Спросил он сидящего перед ним капитана.
— Конечно. Сержант, отведите гражданина в камеру.
— Нет! Не нужно! Я буду дальше работать.
— Как хотите. Сержант, сварите нам кофе.
В эту февральскую ночь не спалось многим. Жена Литвинова, британская подданная Айви Лоу, развила бурную деятельность по информированию всех влиятельных знакомых своего мужа. А таковых хватало. Когда стало понятно, что на звонки американского и английского посла во все правительственные учреждения СССР никакой реакции не будет, их мягко отшивали дежурные, обещая с утра разобраться, отказываясь связать их с руководством страны и убеждая ложиться спать, настала пора звонить власть предержащим. И такой звонок последовал. Среди ночи пообщаться с руководством СССР захотел госсекретарь САСШ. Трубку взял Молотов. Главу наркомата часто обвиняли в том, что он не знает дипломатических протоколов и прочих экивоков, но никому бы и в голову не пришло обвинить его в том, что после беседы с ним его собеседник не понял, чего хочет этот человек.
— Здравствуйте господин госсекретарь! Очень рад вашему звонку. Накопилось много вопросов, которые, к сожалению, наши подчиненные решить без нас не могут. И эти вопросы существенно влияют на весь ход советско-американского сотрудничества. Во-первых, и это самое важное, вот уже на протяжении года затягивается вопрос с разрешением на строительство в СССР завода по производству тетраэтилсвинца. Для нас этот вопрос особенно болезненный, поскольку нацистский режим Германии, открыто провозгласивший реваншистские цели, такое разрешение получил, и строительство уже завершено. Такое положение дел легко можно трактовать, как желание определенных кругов руководства САСШ предоставить одностороннее преимущество нашему потенциальному противнику. Мы надеемся, что этот вопрос уже положительно решен, и нам об этом просто забыли сообщить. Во-вторых, нам известно, что практически все европейские страны, в том числе и Германия, получили право беспошлинно ввозить на территорию САСШ медицинские препараты, получившие соответствующую лицензию министерства здравоохранения Вашей страны. Мы подали соответствующую заявку, чтобы и Советскому Союзу было предоставлено такое право, но пока не получили ответа. Мы просим сообщить нам, в какие сроки можно ожидать положительного решения по этому вопросу. В-третьих, постоянно задерживается оформление документов на экспорт в Советский Союз оборудования, заказанного и оплаченного нашим правительством, из-за чего мы несем существенные материальные потери. Мы надеемся, вы поможете в кратчайшие сроки устранить эти препятствия на пути развития плодотворных отношений между нашими странами.
