Город Цмукстош ожидал своей участи как кролик, окружённый кольцами питона. Поскольку большинство войска составляли дисциплинированные агашцы, удалось организовать правильную осаду. Город окружали укреплениями и собирали привезенные осадные машины. Флот блокировал его с моря. Аникарцам и логимцам разрешили сделать несколько рейдов по соседним предгорьям, дав в каждый отряд по офицеру-агашцу с тем, чтобы проследить: сдающихся без боя и добровольно, до требования, дающих еду, не трогать. А тех, кто сдаётся, но не соображает угостить победителей сам и обеспечить их продовольствием, того не убивать и не грабить дочиста. Взять выкуп, забрать понравившееся и пусть живёт дальше со своей семьёй (может быть, уменьшившейся на одну женщину). Потеря двадцати человек была компенсирована добычей и захваченными женщинами. Горцы были довольны.
Тлирангогашт хотел бы обойтись без штурма, заранее решив, что придётся, если всё-таки штурмовать город, всех жителей убить либо продать в рабство, чтобы очистить его для заселения колонистами-агашцами и чтобы показать пример другим, что сопротивляться не стоит. На войне иногда нет места жалости. Именно по этой причине он тщательно и на глазах у горожан готовил штурм. Но горожане решили сопротивляться, приняв неторопливость подготовки за нерешительность и ожидая помощи от царя царей.
Принцу пришлось несколько переломить себя, когда он отдал приказ идти на штурм после краткого обстрела, понимая, что защитники ещё не полностью прогнаны со стен и что будут достаточно большие потери. Но он знал, что армия потеряет боевой дух, если заставить её ждать ещё, и что людей у него хватает. Ведь двадцать человек, потерянных в рейдах, были ничто по сравнению с парой сотен скорбных животом, из которых полсотни уже отправились или пришлось отправить на тот свет. Тлирангогашту кое-как удалось заставить всех больных собрать в одно место и тем уменьшить распространение заразы.
Как только ворота были захвачены, принц с друзьями въехал в город и направился к цитадели. Она ещё сопротивлялась. Царевич предложил её защитникам сдаться в обмен на сохранение жизни и свободы и получил в ответ стрелы и ругательства. Тем самым участь тех, кто там заперся, была решена. Три дня цитадель громили метательными снарядами, снеся дома, мешавшие установить катапульты и стрелять из них, а затем штурмовали. Защитники дрались до последнего, но шансов у них не было.
А отряд принца получил первое боевое крещение: на них неожиданно выскочили из боковой улицы затаившиеся воины. Но безжалостные тренировки сказались: ценой двух лёгких ран нападающие были частично перебиты, частично обезоружены и взяты в плен.
* * *
В первый же день воины в знак почтения преподнесли принцу дюжину девственниц. Принц вынужден был устроить распределение женщин среди высшей знати. Девушки стояли нагие, трясясь от страха и стыда, поскольку совершенно не привыкли обнажать хоть кусочки тела, кроме лица, кистей и ступней. Эти перепуганные существа не вызывали у принца никакого желания (честное слово, грубоватые и бесстыдные охранницы были лучше: они отдавались ему с душой!) Особенно противно и неприлично с точки зрения старков было, что девушки пытались прикрыть срам руками. Старки считали: если уж ты нагой или нагая, нужно вести себя естественно, как будто ты в подходящих тебе одеждах. Ведь твоё тело является главной одеждой твоей души. Но по рангу царевичу необходимо начинать заводить гарем, как предупредил приёмный отец. И пришлось, расспросив девушек, выбрать двух наиболее знатных (поскольку в остальном принцу все они были безразличны) и отправить их в свой шатер. Хорошо ещё, что евнуха пока что не надо было заводить: охранницы берегли честь принца (как её понимали агашцы, да и прочие южане) так же неуклонно, как и его жизнь.
В этот вечер принц возвращался в шатер полупьяный и унылый, думая о необходимости лишения девственности существа, не вызывающего никаких положительных чувств и эмоций (правда, и особенных отрицательных тоже).
Забившаяся в угол голая девушка слушала наставления Акрунти, старшей из охранниц. Акрунти поклонилась принцу, бросила на него и на девушку иронический взгляд и вышла, больше никак не проявляя своего отношения к будущему событию. Ведь принцу полагалось по статусу иметь наложниц из знатных семей, и не охраннице мешаться в дела гарема принца, кроме как следить за тем, чтобы женщины принца не опозорили. А здесь она постаралась хоть немного рассказать этой наивной и глупой курице, как себя вести с мужчиной. Но, судя по всему, эти наставления девушку лишь ещё больше перепугали.
Дрожащая девушка (принц вспомнил, что её зовут по-агашски Шактитот, и что она дочь самого родовитого патриция города) стала раздевать принца. Обнажив отличия мужского тела от женского, она так удивилась, что принц понял: никогда в жизни она не видела даже нагого мальчика, не то, что нагого мужчину.
У старков всё было не так. Девочки и мальчики во время совместных занятий бегом и плаванием были нагими. И девочек, и мальчиков обучали обращению с противоположным полом.
Это обучение лишь на малую долю состояло из того, что у нас впихивают в подобных курсах. Ведь половой акт занимает на самом деле не решающее место. Мужчине придётся в жизни иметь дело в большинстве случаев не с любовницами или потенциальными любовницами, и даже с ними отнюдь не только как с половыми партнерами.
Прежде всего, обращалось внимание на сильные и слабые стороны полов в сравнении. Мужчина более склонен к применению силы и разума во всех их проявлениях. А женщина — интуиции и чувств. Мужчина строит и разрушает, женщина порождает и убивает. Мужчина, прежде всего, приказывает и подчиняется, женщина, прежде всего, любит или ненавидит. Мужчина убеждает и может быть убеждён, женщина внушает и может поддаваться внушению. Мужчина поднимается до героя, творца или мученика; женщина до феи, матроны либо благородной жертвы. Мужчина легко становится тираном и разбойником, а женщина — стервой и ведьмой.
Поэтому мужчина может и лучше защитить своей силой, и быть опасен ею. Точно так же женщина может защитить мужчину в области эмоций и в значительной степени духа, и убить его в этой области. И мужчине не зазорно, пока он настоящий мужчина и смело встречает вызовы Судьбы, получить утешение и защиту от встреченных им эмоциональных и духовных проблем на женской груди, так же как женщине припасть к мужской груди для защиты от внешних опасностей.
Женщина воспринимает, прежде всего, чувства, и любое дело может быть сорвано, если ты на минуту забудешь о чувствах женщины. И воздействует она, прежде всего, на чувства мужчины. Такое воздействие может быть и положительным, и отрицательным, и невообразимой смесью того и другого. А у мужчины всё гораздо более чётко и однозначно, он всё старается делить на хорошее и плохое.
Когда нация или цивилизация вырождается, мужчины чаще всего становятся женоподобными, а женщины — мужеподобными.
Всё это промелькнуло в голове Тлирангогашта, и он горько улыбнулся внутри себя: ему ведь придётся своим женщинам преподавать самые основы обращения с мужчинами. Впрочем, многие вещи некоторые женщины познают интуитивно и очень глубоко, но без заложенной с раннего детства доброй основы такие чаще всего становятся именно стервами и ведьмами, может быть, недоразвитыми.
Тлирангогашт улыбнулся, посмотрев на девушку, которая в страхе перед его мощным телом и мужскими органами отодвинулась к дальней стенке шатра, правда, глядя на него испуганно-покорными глазами и будучи готова по первому его приказу подползти и принять мучения. Но приказывать не хотелось. И молодой мужчина (юноша по нашим понятиям), саркастически пошутив внутри себя, решил потратить силы и время, но добиться, чтобы Шакитот сама и с радостью приняла его в своё лоно и объятия.
— Боишься? А ведь стоит мне разрезать стенку шатра и разрешить тебе отползти ещё на вершок подальше, как тебя растерзают воины. Так что хочешь ещё подальше отойти? — с улыбкой сказал принц. Ласковый тон его контрастировал с жестокими словами.
— Нет, не надо! — перепугалась девушка и передвинулась чуть поближе и подальше от стенки. — Я твоя раба, приказывай, хозяин.
— Да, ты теперь моя раба и моя наложница. А, значит, я тебя должен беречь от всех остальных и около меня ты можешь всегда найти защиту и утешение.
Девушка была поражена таким пониманием "рабыни". А для старков это было основой: за раба отвечает хозяин, причем во всех отношениях. Поэтому он обязан защищать своего раба, а тем более рабыню. Она придвинулась ещё немного.
— Почувствуй, около меня ты будешь в безопасности от всех ужасов, что ты видела сегодня. И будешь жить в радости и довольстве, если не заставишь меня тебя прогнать или продать. А мы, старки, продаём своих рабов, лишь если они провинились.
Царевич мысленно схватил себя за язык. Ведь теперь он агашец! А девушка придвинулась еще поближе.
— Я уже слышала, что вы сильные, жестокие и благородные. Хозяин, ты всегда будешь меня любить и охранять?
Принц усмехнулся внутри себя. Какая наивность! Старкская женщина никогда бы так не сказала, зная, что этот приём женского воздействия все мужчины знают заранее. А если бы сказала, то в момент самой бурной страсти, когда почти никто из мужчин ни на какие слова своей возлюбленной не может ответить "нет". В ответ на такую глупость и немножко солгать не грех.
— Конечно, я всегда буду тебя любить, пока ты меня будешь любить. И всегда буду тебя охранять. А ты постарайся родить мне сыновей или, в крайнем случае, дочерей. И будь достойной героя, а не такой запуганной маленькой девочкой.
Последние слова оказались лишними, такие понятия в головке Шакитот просто отсутствовали, но ласковый и убедительный тон привёл к тому, что она придвинулась ещё чуть поближе.
— Хозяин, я рожу тебе наследника, если Судьбе будет угодно, — дрожащим голосом, но с искренним желанием сказала она, глядя со страхом на увеличивающееся достоинство царевича. — Я готова принять тебя.
Ведь стать матерью наследника престола, а затем царя — какая участь может быть выше для женщины таких народов?
— Ты ещё не готова. Вот когда ты заплачешь у меня на груди, а я тебя обниму и защищу от всего жестокого мира, тогда ты сможешь раскрыться для меня и зачать прекрасного ребенка. А недоноска от себя я не желаю.
— А разве можно у тебя на груди заплакать? Ты не побьёшь меня и не прогонишь к этим ужасным солдатам? — удивлённо спросила девушка, на глазах которой уже появились слёзы.
— А что же тебе ещё делать после такого страшного дня? И где ты ещё сможешь поплакать под защитой от всех опасностей? — рассмеялся юноша и привлёк к себе ещё приблизившуюся и уже готовую броситься в его объятия девушку.
Шакитот разрыдалась, припав к его груди, и, вспомнив наставления охранницы, обвила ногами его бедра. А принц не спешил начать соитие. Он стал её утешать, гладить, затем легонько целовать сначала в солёные от слез глаза, затем в щёки, затем в грудь, и девушка, рыдая, все теснее прижималась к нему, пока не слилась с ним естественно.
Против всех ожиданий, она не ощутила боли, которой пугали, поскольку лёгонькая боль от нарушенной девственности была смыта захватившим желанием как можно сильнее слиться со своим господином и защитником, с покровителем, рядом с которым она оживала душой. Так что ночь оказалась отнюдь не худшей в жизни обоих. Конечно, чувство Шакитот было не любовь, а благодарность, смешанная со страхом перед всем, что творилось снаружи и желанием укрыться в надёжных и сильных объятиях от окружающего ужаса. Но этого вполне хватило, чтобы испытать полное наслаждение от соития. Она перестала плакать и стала отвечать на поцелуи мужа всё более и более страстно, пока сама не впилась ему в губы и не приняла его семя как раз в такой момент, когда это благоприятнее всего для зачатия богатыря или красавицы.
После разъединения Шакитот, опять плача, стала ласкать и целовать принца, а затем уснула у него на груди. Утром она вновь расплакалась, когда принц стал уходить, а ей охранницы принесли одежды из дорогой ткани и велели переходить в шатёр, где собирается гарем принца.
* * *
Царь царей получил ожидаемые вести о прибытии агашского войска раньше, чем рассчитывал, и не с той стороны. Получается, что он оставил всё государство без защиты. А ведь даже осадные орудия были пока не готовы. Войско Ссарацастра пошло ещё на один отчаянный штурм и вновь откатилось. Правда, один убитый гражданин среди старков всё-таки оказался: в вылазке, где старки уничтожили все наспех подготовленные осадные орудия, без потерь обойтись не удалось.
Урсу очень хотелось самому возглавить вылазку, но нельзя было бросать общее командование, и он смотрел на действия отряда Краторуса с надвратной башни крепости.
На следующий день большинство ссарацастрцев стало уходить. Урс уже знал, что флот вышел в поход, но всё-таки побоялся хитрости горцев и сразу впёред не двинулся, выслав лишь лёгкие разведывательные отряды. А через два дня он уже помчался в рейд на деревню Долины Кувшинов, выбрав не самую ближнюю, куда, судя по всему, отступил заслон и где ему готовили тёплый приём, а другую, подальше. Заслон действительно вылез из деревни, но в бой вступить не решился, построившись и прикрывая деревню, но не мешая Урсу двигаться дальше на добычу. На обратном пути заслон повёл себя точно так же, только пара джигитов подскакала, требуя поединка, но получили вместо него стрелы. Их коней забрали, и, не обращая внимания на ругательства со стороны ссарацастрцев, обвинявших старков в трусости, спокойно прошли мимо них, везя добычу и угоняя пленных.
Будучи уверены, что старки в этот вечер перепьются, ссарацастрцы ночью попытались напасть на крепость и отбить пленных, но, поняв, что врасплох застать не удалось, откатились, оставив несколько трупов, несколько раненых и несколько невезучих, которые не успели вовремя сбежать и теперь становились рабами.
Такими вылазками Урс пробавлялся пару месяцев. Были и более серьёзные дела. В частности, ему удалось сильно пощипать дружину царя Кратавело, которая возвращалась из очередного набега и напоролась на Однорукого, идущего в очередной набег. Словом, на партизанскую войну ссарацастрцев Ликарин ответил спецназовской войной на разграбление и разорение. Опыт Жёлтых и войны с шжи ему очень и очень пригодились.
* * *
Рабовладение имеет одно преимущество. Без специального приказа всех не убивали. Выгоднее было взять в плен и продать. Поэтому большинство населения Цмукстоша выжило, несмотря на то, что он был отдан войску на полное разграбление. Новоиспечённые рабы расчищали развалины собственных домов и хоронили своих близких. Через неделю, сочтя, что город уже очищен от скверны и заразы, армия перебазировалась в город. Лагерь сохранили как карантин для больных воинов и рабов.
Среди рабов выделили крестьян из соседних деревень, держали их отдельно и старались не доводить до смерти или болезни: получше кормили, выдали одежду и не так сильно гоняли на работах. Планировалось освободить их, обложить помимо повинностей ещё и обязанностью выплатить в рассрочку плату за выкуп из рабства и расселить как смердов на их собственные участки. Но делать это стоило попозже, чтобы два соседние города получили достоверную информацию, что все убиты или порабощены.
