— Я соскучился, радость моя. Ты скучала? Скучала, да?
— Скучала, только слезь с меня.
Фора в пару недель со стороны Марата оказалась всего лишь уступкой, в чем можно было даже не сомневаться. У него после алкоголя язык развязался, и теперь он, не особо скрываясь, прямым текстом об этом говорил. Говорил, что любит, что скучал, что чуть не поубивал мою охрану, когда она позвонила и сказала, что я исчезла в неизвестном направлении, к тому же и мой сокурсник не пойми куда делся.
— Я дал тебе отдохнуть, — повторял раз за разом Марат. — Много времени дал. Да?
Он упирался, из такси вылезать не хотел совсем, и я на автомате со всеми его словами соглашалась.
— Да-да, — раздраженно смахнула длинную прядь с лица и выпрямила, устало выдохнув. — Марат, пойдем в номер.
Мужчина продолжал упираться.
— Ты теперь поедешь со мной домой?
— Поеду, только пойдем.
С грехом пополам я его довела до номера, уложила, но он все равно не унимался. Меня за собой утягивал на кровать, сжимал крепко и через слово повторял, как любит и как волнуется. А еще рассказывал, как тяжело ему было сидеть от меня в трех кварталах и не сорваться ко мне, зная, что я не одна.
— Он тебя не трогал? — грозно свел брови на переносице и приподнялся на локте. — Этот твой...
Я толкнула его в грудь, вынуждая упасть на подушки.
— Не трогал. Угомонишься ты сегодня или нет? Спи, наконец!
Мое ворчание Марата лишь умиляло и вызывало довольную улыбку. Чего греха таить, мне самой лестно было столько приятного о себе услышать, но такой чечен меня напрягал и выбивал из колеи. Я не привыкла к нежностям, во всяком случае тем, что не в постели. В постели во время или после секса многое говоришь и многое слышишь, как правило, совсем не понимая смысла слов. Сейчас, конечно, все можно списать на то, что Марат пьяный и совсем не понимает, что говорит, но и это как-то не очень успокаивало. Его слова заставляли меня ерзать, прятать глаза, а кожу — покрываться мурашками. Такой Марат меня почти пугал, потому что я понятия не имела, что с ним делать.
Он снова пьяно ухмыльнулся и заложил руки за голову, вольготно разложившись на широкой кровати.
— Это хорошо. Руки бы вырвал.
— Кому?
— Обоим. Ложись со мной.
— Ты спать собираешься или как?! — взорвалась я. — Закрывай глаза быстро.
— Ты такая забавная, когда ругаешься.
— Залмаев!
— Что? — притворно удивился. — Честное слово.
— Засыпай, я тебя прошу.
Через минут десять он, наконец, мерно задышал, а я поехала за своими вещами. Оставила записку Андрею. Не то чтобы ему уж так интересно, куда я пропала или что со мной, но приличия соблюсти нужно. Когда я вернулась, Марат по-прежнему спокойно спал.
Мы пробыли в Питере еще два дня. Просто так, будто мы влюбленная парочка туристов. Марат хорошо знал город и во что бы то ни стало вознамерился показать мне все то, чего я так и не увидела. Таких вещей оказалось много.
Мы бродили по улицам, держась за руки, тихо переговаривались, словно никаких проблем и не было. Ксюши не было, этого ребенка не было — никого. Мужчина все делал, чтобы я не задавала никаких вопросов. Задабривал меня, развлекал, а комплименты и ласковые словечки, почти смущавшие, сыпались на мою персону как из рога изобилия.
— Ты меня пугаешь, — честно призналась ему после очередной порции нежности.
— А ты привыкла, что я только рычу?
— Да. На меня — да.
И пусть я позволяла увлечь себя, закрыть себе глаза, но не могла забыть о злосчастном ублюдке. Никогда не скрывала своего отношения к нему. Сейчас же, пользуясь нежданной мягкостью и вседозволенностью, я решилась исследовать почву. Раньше с Маратом я откровенно побаивалась говорить на эту тему, потому что, во-первых, ничего приличного не сказала бы, а во-вторых, получила бы такой нагоняй, что, наверное, с неделю не вставала бы с постели. На данный момент же меня холили и любили, так что можно было и попытаться.
Конечно, заведенный мною разговор Марата не обрадовал. Даже больше. Мужчина погрустнел и подобрался, настраиваясь на непростой разговор.
— Саш, я тебя прошу, забудь.
Я эмоционально руками всплеснула и привстала из кресла.
— Забудь, значит? Ты меня заставил столько месяцев под одной крышей с женой жить и теперь говоришь "забудь"? Сволочь ты. Был и остаешься.
— Чего ты хочешь? Это мой ребенок.
— Зачем тебе ребенок? Тебе проблем мало?
— Причем здесь проблемы? — вскипел он, поднимаясь с дивана и начиная напряженно расхаживать из угла в угол.
— А притом! — тоже вскочила и уперла руки в бока. — Притом, радость моя. Вот зачем она тебе, а? Ты все, что мог, выжал из этих отношений. Что она тебе дает такого, чего не могу дать я?
— Что ты говоришь?
— А то! Почему ты от нее не уходишь?
— Потому что она моя жена, — как само собой разумеющееся произнес мужчина.
— А я тогда кто?
— Саш, в самом деле... — он попытался меня обнять, прижать к себе и таким образом прекратить неприятный разговор, но я неожиданно сильно заупрямилась. Кулаками в его грудь уперлась, отстранилась и подняла голову к его лицу. — Чего ты завелась на ровном месте? Я тебя люблю.
Мне, наверное, танцевать надо от такой благодати.
— Ты себя любишь в первую очередь, Марат, а не меня. Ты думаешь, что я всю жизнь с тобой не пойми как буду? Может, я тоже хочу семью. Детей там...
Марат, конечно, смешок сдержал, но выразительно закатил глаза, чем раззадорил меня еще больше.
— А что такого? — гордо вскинулась. — Я не могу детей хотеть?
— Не дури. Какая из тебя мать? Ты сама с собой разобраться не можешь.
— И что? Не сейчас, ладно, но потом же...Вот скажи мне, забеременею я от другого мужика, что ты сделаешь?
— Убью, — последовал лаконичный ответ, и Марат напрягся.
— После этого. Что ты будешь делать? — когда он с силой сжал челюсти и отвернулся, я хмыкнула и закивала. Что и требовалось доказать. — А я вот знаю что. Ты все сделаешь, чтобы этого ребенка не было. Так ведь?
— К чему это "если бы да кабы"? Я понять не могу.
— К тому. Ты мне никогда не дашь спокойно и нормально зажить. Мне стоит на ком-то только взгляд задержать, и ты уже рычишь и лезешь руки выкручивать мужику. А что потом? Ты свою Оксану в свиноматку превратишь, а мне что делать? Если я ребенка рожу, кем он будет? А кем его отец будет? Или он так же, как я, будет жить? Прятаться ото всех, улыбаться твоим законным детям и жене? А может, ты его поселишь на правах дальнего родственника в свой большой дом, а он каждый день будет смотреть, как ты со своими детьми играешь?
— Своего ребенка я никогда не брошу! — не сдержавшись, рявкнул Марат. За дверью номера слышались шаги, которые после гневного окрика прекратились. Очевидно, обслуживания и уборки номеров на сегодня не предвидится. — Что ты от меня хочешь, в конце концов?!
— Только не заводи свою песню о том, что все мне даешь, — остановила я готовые сорваться с его языка слова. — Я это столько лет слушаю, что мне надоело.
Конечно, мы в очередной раз разругались вдрызг, можно сказать, перед самым отъездом, но я, по крайней мере, высказала все, что меня долгое время мучило. А еще я поняла одну такую вещь, от которой сразу сделалось нехорошо и муторно на душе — Марат не собирался и не собирается бросать Оксану. У него и мысли такой не возникало, про планы и говорить нечего. Она его устраивала, не напрягала, была идеальной женой и матерью, не то что я, как он сам мне сказал. Мол, так и так, Саш, я тебя люблю и обожаю, но мать из тебя аховая, да и наши с тобой дети мне особо не нужны.
Суть не в том, что я так сильно хочу ребенка. Детей я не любила, не понимала и не собиралась тратить то время, что могу потратить на собственные интересы, на пеленки и распашонки. И возможно, лет через десять я бы для них созрела. Но ему это не нужно. Ни сейчас, ни через десять лет. Я снова "не гожусь", а она — "годится".
Домой мы возвращались в подавленном настроении, а все хорошее, что было в Петербурге — безвозвратно исчезло. Оставалось два пути — или уйти мне, или уйти Ксюше. Можно, конечно, рассказать ей все, даже продемонстрировать. Марат все контролирует, но я смогу дождаться его слабины и перевернуть все так, как нужно мне. Но в таком случае от меня живого места не останется, а Ксюша, чего доброго, Марата простит и заживет припеваючи. Можно уйти, но это самый крайний случай. Но главная ведь проблема не в Оксане, а в маленьком зародыше, на которого не подействует зрелище, как его папочка изменяет его мамочке с другой тетенькой. Возможно, есть еще и другой путь, но...Не то чтобы он меня смущал, никакого морального благоговения я не испытывала...но в таком случае могу пострадать я. И чует мое сердце, одними тумаками дело не ограничится.
В московском аэропорте мне улыбнулась удача. В паре метров лицом к нам стояла одна из Ксюшиных подруг. Марат Машу не увидел, мужчина в этот момент почти с отчаяньем поглядывал на часы, а вот я ее очень хорошо рассмотрела. И буквально за доли секунды почувствовала, как девушка поднимает на нас глаза. Возможно, мысли материальны, и мои желания начали сбываться. Затаив дыхание, я скользнула ладошкой в Маратову ладонь и переплела наши пальцы. Голову ему на плечо откинула и, когда встретилась с чуть настороженным вопросительным взглядом темно-серых глаз, мило и слегка извиняюще улыбнулась.
— Прекращай на меня дуться, — попросила я.
— Я не дуюсь.
— Дуешься. Ладно, признаю, меня слегка...занесло.
Под моей щекой я почувствовала, как постепенно Марат расслабляется и успокаивается. Все возвращается на свои места — он царь, бог и господин. А главное — он всегда прав. И поступки его правильные и никакие другие.
— Не слегка, Саш.
— Накипело. Но ты не злись. Я же тебя больше всех люблю, Марат.
Я каждой клеточкой кожи ощущала удивленный, злой, настороженный, шокированный...и возбужденный взгляд Маши. Она всю жизнь пыталась обскакать Оксану, всегда была эдакой "заклятой подругой", постоянно оказываясь чуть хуже принцесски. Что ж, в этом с Марией мы были схожи. Зато я не сомневалась, что Ксюша со дня на день узнает обо всем. А я...я не причем. Я ничего не говорила. Главное, чтобы Марат ничего не почувствовал и не понял.
Он же, казалось, окончательно разомлел от моего признания. Поднес наши переплетенные руки к своим губам, мягко поцеловал мои пальчики и прижал мою ладонь к своей щетинистой щеке. Я одними губами прошептала ему о том, как люблю, и потянулась с поцелуем. Я всю душу вкладывала, делая так, чтобы у Марата и мысли не возникло обернуться. Краем глаза я уловила движение позади мужчины и проследила взглядом удалявшуюся девушку в длинной шубе. Через минуту она проскользнула на улицу.
— У тебя так сердечко бьется, — заметил Марат. Прижал меня к себе и наградил вполне целомудренным поцелуем в лоб. — Как у птички.
А у меня такое состояние было, словно я с горы спрыгнула. Аж затрясло, а губы растянулись в неестественной и слегка нервной улыбке.
— Я просто тебя люблю.
"И себя я тоже люблю", — добавила я мысленно.
Глава 37.
Оксана.
Чем я заслужила все то, что свалилось на меня за одну минуту? Чем я провинилась перед людьми, перед богом, перед семьей и родными? В чем согрешила? В чем не покаялась? Моя мама с детства внушала, что все наши мысли и слова — особенно мысли — возвратятся к нам бумерангом.
— Всем воздается по заслугам. По вере вашей да будет вам, — говорила она мне перед сном. По голове гладила, улыбалась кротко и целовала в лоб. А я, маленькая девочка, кивала, и не понимая толком, о чем пытается сказать мне мама.
Не держи дурных мыслей, не лукавь, не обманывай, даже самую капельку, как бы ни манил тебя обман, все равно не обманывай. Живи по совести, поступай так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Люби людей, живи в согласии с собой. Ищи счастье в счастье других, не желай зла, никому не желай. И это к тебе вернется, вернется сторицей, и будет тебе счастье. Только не лги и живи по совести.
Об одной вещи она забыла мне рассказать. Не все друзья из тех, кто тебя окружает. Она научила меня любить, ценить, помогать, жить по совести, но не объяснила, что другие так жить не хотят и не могут. Я верила всем и каждому, особенно тем, кого считала частью себя. У меня и мысли не возникало, что моя половина, часть меня, может предать.
Сколько требуется времени, чтобы раздавить человека и убить в нем все хорошее? Годы, месяцы, дни? В моем случае — одна минута. Одна минута, в течение которой Маша, пригласившая меня пообедать в ресторане, пряча глаза, ломающимся голосом рассказывала мне о том, что мой муж мне изменяет.
— Он не просто тебе изменяет, — скорбно поджав губы, выдавила Маша. А в мое пустом сознании вертелся вопрос — как это, просто изменять? В чем проявляется это "просто"? — Он...Я всегда знала, что у твоего Марата не все дома. Он был там со своей сестрой. Сашей, кажется.
— Она не сестра, — побелевшими губами пробормотала я, до сих пор не осознавая смысла сказанных слов. — Просто девочка.
— В общем, Ксюш...ты только не нервничай, но они там...
— Может, ты не правильно поняла? — судорожно цеплялась за последнюю соломинку. Может, он просто ее привез и они просто приехали домой. Как бы я хотела, чтобы все оказалось просто. — То что ты их в аэропорте видела...
— Да пойми ты, — вскричала Маша. — Раскрой глаза! Они стояли там, и эта девка на него только что не запрыгивала. А твой Марат улыбался ей и глазами поедал. Я сразу тебе говорила, твой муж — сволочь. Нет, ну надо же! — продолжила возмущаться подруга сама с собой, не обращая на меня внимания. — Как только наглости хватило. А эта ваша...Сашка! Ты же сама рассказывала, что она у вас в доме живет. Это получается, что он и жену, и любовницу под одной крышей держит? Вот свинья-то! Ну надо же! — восхищенно присвистнула она, покачивая головой. — Нет, Ксюш, я же тебя с самого начала предупреждала. Помнишь?
Я сидела не шевелясь, неотрывно смотрела в одну точку и строила мысленные заслоны. Я не хотела это все слышать. Я не хотела понимать и принимать то, что рассказывает мне Машка. С нами этого не могло случиться. Марат меня любит, всю жизнь любил, а Сашка...
В данную минуту Маша требовала от меня какого-то отклика, реакции, и я вяло мотнула головой в знак того, что ее слушаю.
— Во-от. Я говорила тебе, сто пять раз предупреждала. И все выходит, как я предсказывала. Он тебе ребенка заделал, — кивнула на мой живот, — и пока ты беременная, для своего удобства любовницу к себе подселил. А что? Захотел — сходил к ней в комнату, трахнул ее по-быстрому и назад, к жене. Что с него взять? Бл*дун кавказский. Гарем развел и радуется. У меня просто в голове не укладывается! — с каждой репликой Маша говорила все громче, и каждое ее слово было как ногтем по стеклу. — Что ты молчишь, Ксан? Что ты теперь будешь делать? На твоей месте я бы этот вшивой голову бы открутила, а твоему благоверному — кое-что другое. Чтобы не засматривался куда не надо. И вообще...
