— Как и Хранители, — ответила Юнис. — Как и любой галактический разум, способный считать до трех. Но это всегда было теорией... драконом в математике. Что-то неприятное, но к чему вы не обязаны относиться серьезно. Однако М-строители это сделали. Их математика была безупречна, и они исключили все конкурирующие теории. Они знали, что конец близок. И Посейдон — это их ответ.
— Есть решение? — спросил Ру.
— Ответ, — повторила Юнис.
— Я не уверен... — начал Ру.
— Что-то пошло не так с системой жизнеобеспечения вашего корабля, когда вы летели сюда? Какое-то катастрофическое снижение вашего общего уровня интеллекта? Я объясню тебе это медленно. Посейдон — это реакция на уровне вида. Информация, да. Реквием, если хотите, хотя нам пришлось бы прочитать его, чтобы быть уверенными. Чем бы ни был Посейдон, он кодирует их реакцию на знание о том, что жизнь, само существование, имеет конечную продолжительность. Что это не может длиться вечно.
— И это то, что Хранители хотят знать — как М-строители отреагировали на эту информацию? — спросила Гома.
— Ну, а ты бы не стала?
Гома пожала плечами. В общении с Юнис существовала определенная формальность или протокол, и ей казалось, что некоторые правила становятся более ясными. — Если бы я была машинной цивилизацией, а не мешком с клетками — возможно. Но я не уверена, что стала бы прилагать столько усилий, чтобы заполучить его.
— Ты бы так и сделала, если бы была на их месте. Хранители тоже древние, и так же, как и М-строители, они увлечены идеей долгосрочного выживания, выживания в глубоком времени, погружения в экстремальное будущее Вселенной. Они знают, что флуктуации вакуума реальны — они могут видеть это в своей физике и в физике всех других культур, с которыми они сталкивались или которые раскопали. Поэтому, поскольку беспокойство — это эмоция, на которую они способны, они беспокоятся. Они беспокоятся в своих тусклых маленьких машинных умах и жалеют, что не знают того, что знали М-строители. Но чтобы выяснить это, они должны привлечь посреднические интеллекты, подобные нам. Однако проблема в том, что мы должны познать этот Ужас. Мы должны позволить нашим душам быть разорванными на части, пока они смотрят на это. Мы для них одноразовые инструменты, вот и все. Не имеет значения, притупились ли мы, повредились или сгорели в процессе, пока мы функционируем достаточно долго, чтобы извлекать информацию. Ну и к черту это.
Гома рассмеялась от удивления и восхищения. — Правда?
— Да, действительно. К черту быть инструментами высшего инопланетного разума.
— Только ты могла так сказать.
— Сказать это? Мы сделали больше, чем просто сказали это. Мы бросили инструменты. — Юнис выпрямилась на стуле, раздувшись от гордости. — Мы сказали, что не собираемся этого делать. Что им придется найти другой способ. Видите ли, это была их проблема. Они могли использовать принуждение только до определенного момента, а потом мы перестали быть свободными агентами. Но только свободные агенты, существа, действующие по собственной воле, — только они могли выжить на лунах. Конечно, Хранители так легко не сдаются. Они испробовали разные способы убеждения.
— Например? — спросила Гома.
— Дары — одаривание. — Она прикоснулась пальцем к своей груди. — Сделали меня человеком. Они думали, что смогут подкупить меня, чтобы я выполнила их волю. Но это не было достаточным стимулом.
Гома кивнула. — А что получили остальные?
— Дакота уже была умна. Они сделали ее намного умнее — и почти бессмертной.
— А Чику?
— Дорогая Чику. Оглядываясь назад, можно сказать, что она была единственной проницательной среди нас. Они ничего не могли ей предложить — ни пряника, ни кнута. Она не была заинтересована в том, чтобы стать умнее или прожить дольше, и уж точно не хотела становиться кем-то, кем она уже не была. Вини в этом моего внука — этот мальчик Джеффри вбил ей в голову несколько явно странных идей.
— По-моему, они кажутся достаточно здравыми, — сказал Ру.
— Тогда ты такой же странный, каким был он.
— Продолжайте, пожалуйста, — сказала Гома, чувствуя, как в животе у нее сжимается узел дурного предчувствия.
— Неповиновение Чику поставило ее на путь борьбы с Хранителями. Когда прибыл "Занзибар", мы все сделали все, что могли, чтобы помочь. Но у Хранителей уже были планы на Дакоту. Если они не могли использовать людей, почему бы вместо них не использовать слонов? Дело не в том, что они понимали нас, а в том, что они глубоко проникли в нашу психологию. Они просто увидели другую группу позвоночных животных и поняли, что нужно сделать, чтобы получить то, что они хотели. Дакота должна была стать новым матриархом — новой правительницей танторов. Королевой бала выпускников. Они перетасовали ее гены, добавили несколько новых и позволили ей размножаться, позволив ее потомству стать доминирующим видом.
— За пределами танторов? — спросил Ру.
— Восставшие, так они себя называют. На самом деле они всего лишь еще один инструмент Хранителей — все они готовятся к экспедиции.
— Расскажите мне еще о Чику, — попросила Гома.
— Она умерла. Это было ближе к концу пребывания людей на "Занзибаре". Я была там, я видела это. Они убили ее.
— Нет, — сказала Гома, предпочитая верить во что угодно, только не в это.
— Это было мрачное время. Обе стороны совершали плохие поступки. Люди начали понимать, что Восставшие ускользают из-под их контроля, поэтому, конечно, некоторые из них слишком остро отреагировали — попытались использовать системы "Занзибара" для сдерживания слонов. Закачивали инертные газы в систему жизнеобеспечения — что-то в этом роде. Люди могли легко втиснуться в скафандры или воздушные шлюзы, но слоны не могли спрятаться. Но это было слишком неуклюже и недостаточно быстро. Были репрессии. Затем люди перешли к смертоносному оружию — на самом деле не так уж трудно убить слона, если у вас есть желание. Но слоны, особенно Восставшие, были достаточно быстры и сообразительны, чтобы ответить тем же. После этого началась война.
— Пожалуйста, пусть это будет ложью, — сказал Ру, и Гома тяжело выдохнула и взял его за руку, чтобы вместе найти в себе силы взглянуть в лицо этой ужасной правде.
— Чику пыталась заключить мир. У нее были друзья среди танторов — даже среди Восставших. Но кровь текла слишком бурно с обеих сторон. Ее ударили дубинкой и убили. Это было быстро. Она бы ничего не почувствовала.
— А вы не могли их остановить? — спросила Гома, едва сдерживая ярость.
— Ты думаешь, я не пыталась? Ты думаешь, я бы не обагрила свои руки кровью, сражаясь с ними, если бы могла что-то изменить? Я не на стороне слонов или людей, Гома. Я на стороне противников глупости. — Она посмотрела на себя сверху вниз, слегка вздрогнув от отвращения. — Но я была недостаточно сильна. Недостаточно сильная, недостаточно быстрая, недостаточно смелая. Посмотри, во что я позволила себе превратиться.
— В одну из нас, — сказала Гома. — В таком случае, мне жаль вас, бедную.
— Что бы ни произошло на "Занзибаре", Юнис не может нести за это ответственность, — сказал Ру.
— Нет, не могу, — сказала Юнис. — Но это не избавит нас от неприятностей. Я застряла здесь без корабля с момента моего изгнания. Но вы все это изменили.
— А другой корабль? — спросила Васин.
— Это вызывает беспокойство — и еще одна причина для того, чтобы как можно скорее установить контакт с "Занзибаром". Я очень сомневаюсь, что ваше прибытие осталось незамеченным — особенно учитывая весь тот электромагнитный шум, который вы производили.
— Вы сами виноваты, что вообще попросили нас прийти, — сказала Гома.
— Да, это не ускользнуло от моего внимания, как и возможность того, что я могла непреднамеренно вызвать прибытие другого корабля. Но у меня не было выбора. Я не могла сидеть сложа руки и ничего не делать, не зная, чего хотят Хранители от Дакоты.
— Вы, должно быть, знали, что нам потребуется больше столетия, чтобы добраться сюда, — сказала Васин. — Кто, черт возьми, планирует в такие сроки?
— Я знаю. Это привычка на всю жизнь. И смотри — ты здесь.
— Итак, что дальше? — спросила Гома.
— Остальные трое скоро будут здесь. Мне бы очень хотелось взять их всех с собой, но я сомневаюсь, что ваш корабль приспособлен для размещения танторов. Им просто придется отсидеться здесь, на Орисоне, пока я не вернусь. — Она беззаботно пожала плечами. — Они умные. Они могут управлять лагерем самостоятельно, при условии, что ничего серьезного не сломается.
— Вы очень в них верите, — сказал Караян.
— Кому-то это нужно делать. С таким же успехом это могла бы быть и я.
Их приезд прервал ее работу, и Юнис сказала, что не может уйти, пока не запечатлеет на камне нить своего последнего озарения. Гома недоумевала, почему она просто не записала это на бумаге или не запечатлела себя для потомков.
— Тебе этого не понять.
— Я могла бы попробовать.
Юнис надела свой скафандр, тот, что с тяжелым поясом, и Гома последовала за ней через шлюз, хотя ее специально не приглашали это делать. Не говоря ни слова, Юнис направилась к утесу, где они впервые встретили ее. Она обошла одну из высоких каменных пирамид, затем остановилась у подножия утеса. Она мгновение осматривала его, прикрыв рукой шлем наподобие козырька, а затем уверенно направилась вверх по трещинам и выступам стены.
Гома наблюдала за происходящим снизу. Юнис достала режущий инструмент, заставила его кончик ярко вспыхнуть, а затем начала аккуратно вырезать угловые метки на камне.
Чувствуя себя на пороге какого-то важного, меняющего жизнь разоблачения, Гома с трудом сглотнула и сказала: — Я видела эти символы раньше.
Юнис продолжала работать в тишине. Она прошла еще один участок, затем осторожно двинулась вправо, опираясь пальцами ног на малейшую складку выступающей скалы. Она вырезала еще одну серию меток.
— Я очень в этом сомневаюсь.
— И я почти уверена, что так оно и есть. Это грамматика Мандалы — тот же узор, что и на боковых сторонах Мандалы, похожий на длинные цепочки костяшек домино, зигзагообразные и разветвляющиеся. Только есть еще кое-что, не так ли? Вы подмешиваете другие типы символов.
— Ты очень умная. А теперь почему бы тебе не сбегать и не поиграть?
— Это синтаксис Чибеса. Вы комбинируете утверждения из синтаксиса Чибеса с грамматикой Мандалы, как будто они являются частью одного и того же иерархического языка или, по крайней мере, глубоко связаны между собой.
Юнис прекратила то, что делала. Она выключила режущий инструмент и вернула его в сумку, затем спрыгнула обратно на землю.
— И как именно ты это узнала?
— Потому что моя мать показала мне. После того, как вы покинули нас, Ндеге потратила тридцать лет на поиск связей между этими двумя формами. В конце концов она использовала свои знания синтаксиса Чибеса в качестве ключа к грамматике Мандалы. Именно так она научилась разговаривать с Мандалой.
— Я всегда знала, что Ндеге многообещающий человек.
— Не обращайте внимания на мою мать — как вы можете иметь те же связи? Я знаю, кто вы такая. Ваши воспоминания не являются настоящими воспоминаниями Юнис — вы составлены из ее публичных высказываний, внешних фактов ее жизни. Мама говорила, что эти связи были глубокой семейной тайной — слишком глубокой, чтобы вы о ней знали.
— Твоя мать была права. Она также немного несправедлива ко мне — во мне есть нечто большее, чем когда-либо представляли мои потомки, — но основная истина не подлежит сомнению. Я знаю, что синтаксис Чибеса — это математический формализм, врата в новую физику, и я также знаю — или, по крайней мере, подозреваю, — что он берет свое начало в наскальных рисунках проходящего мимо инопланетного туриста. У меня также есть доступ ко всему общедоступному корпусу академических работ по грамматике Мандалы, по крайней мере, в том виде, в каком она существовала на момент моего отъезда. Но мысль о том, что эти два явления могут быть связаны? Я должна была сама разобраться в этом.
— Каким образом?
— Ужас. Что бы ты об этом ни думала, это была форма тесного контакта с технологией M-строителей, и, конечно, это изменило нас всех. В моем случае это оставило у меня проблески, ощущение, что более масштабные прозрения просто недосягаемы. Вся эта чушь о разрыве вакуума... конце времен? Это прошло. Как я уже сказала, утечка информации. Загрязнение. Их природа раскрылась больше, чем, возможно, они предполагали. С тех пор у меня было странное ощущение, что какие-то связи только и ждут, чтобы их установили. Мои сны...
— Значит, ты действительно видишь сны.
— Да. А теперь, не позволишь ли ты мне продолжить?
— Как угодно.
— Мои сны были великими лихорадочными битвами между армиями символов, полками логики и формальной структуры. Они не оставляли меня в покое. Они преследовали меня годами, десятилетиями, разрушая мой рассудок, пока я не начала изгонять их с помощью этих наскальных рисунков. Похоже, это помогает. Большую часть времени у меня по-прежнему бывают только проблески. Я не вижу, как синтаксис и грамматика сочетаются друг с другом на всех уровнях... просто маленькие фрагменты, фразы в более масштабном споре. Но этого достаточно. Это похоже на то, как если бы проблески хотели быть высеченными в скале — как если бы они жаждали постоянства. И с каждым прорывом — с каждой новой резьбой, которая, кажется, вписывается в единое целое, — я вижу, что мое первоначальное озарение, должно быть, было реальным. Есть связь.
— Ндеге согласна.
— И она... строила теории?
— Моей матери не разрешалось говорить о своих идеях — даже со мной. Но она это сделала. И да, она строила теории. Грамматика — это эволюция синтаксиса — более поздняя, более элегантная форма. Синтаксис — полезное сокращение, но его трудно использовать, чтобы говорить о чем-либо, кроме физики. Грамматика выходит за рамки этого — она богаче, сложнее, как язык с большим количеством времен и родов.
— И она понимала формальные отношения?
— Нет, — ответила Гома. — У нее было много глубоких идей, и она проработала множество деталей, но это уже была работа всей жизни. Я знаю, что моя мать не чувствовала, что с этим покончено, только то, что она добилась успеха, заглянула дальше, чем кто-либо другой. Если бы они разрешили ей продолжить доступ к Мандале...
— И к здешней Мандале.
— Да, она бы заплакала, если бы узнала об этом. Знать, что какая-то часть "Занзибара" выжила, что она не была тем чудовищем, за которое они ее принимали.
— Не думай обо мне плохо, Гома. Тебе потребовалось мужество, чтобы прийти сюда, и я знаю, что ты, по крайней мере, так же умна, как и остальные участники вашей экспедиции.
— Спасибо, — с сомнением произнесла она.
— Но ты не Ндеге. Я спрашивала о ней и горячо надеялся, что придет именно она. Я думала о помощи — руководстве — которое она могла бы предложить танторам, но теперь вижу, что она могла бы иметь неоценимую ценность и в других отношениях. Как бы я извлекла пользу из ее прозрений. Как многому я могла бы научиться, просто показав ей эту стену.
