Я не знаю, где я настоящий,
Грубиян или ласковый зверь,
Обожаю я дождь моросящий
И тебя, что открыла мне дверь.
— Толково, — хозяин квартиры встал и обошел вокруг меня, внимательно рассматривая. — Василич, он тебе сегодня сильно нужен? Если нет, то оставь его мне, мне нужно с ним переговорить.
— Ты, тезка, человек знающий, — сказал мой напарник, — я и без него поработать могу, работал же. Если что, то знаешь, как меня найти. Приду и заберу его. Так что, пошел я.
Мы остались одни с хозяином квартиры, который был значительно старше меня, но назвать его старым было нельзя. У нас такими были офицеры запаса. Подтянутые. Немногословные. Говорят точно. Делают то, о чем говорят. К людям относятся с пониманием, знают, какой бесправный человек в армии, пусть хоть гражданские люди своего человеческого достоинства не теряют. В комнате не пахло табачным дымом, значит, хозяин не курил. В комнате прибрано, чистенько и женская рука чувствуется. Вероятно, хозяйка куда-то вышла.
— Садись, рассказывай, — сказал хозяин, — как ты сюда попал и что здесь делаешь?
— Как попал? — переспросил я. — Очень просто, Василич привел.
— Молодой человек, давайте не будем тупить, — сказал хозяин квартиры, — вы прекрасно понимаете, о чем я спрашиваю. Вы человек не этого времени, вы знаете старинную поэзию, и я даже знаю, кто ее написал. Я хочу вам помочь и должен кое-что уточнить о вас.
— Что же вы хотите уточнить обо мне, если я сам о себе ничего не знаю, — ответил я.
— И снова вы мне говорите неправду, потому что вы уже были у меня, — сказал тезка Василича. — Не удивляйтесь, вы этого не помните, и Василич не помнит, но я помню вас, и вы мне прочитали именно это произведение. Я знаю, что на вас напали, ударили по голове, украли паспорт и сняли с руки кольцо. Меня удивляет, почему вы вернулись вновь? Вы что-то забыли у нас?
Человек говорил все то, что со мной произошло. Почему же я не помню, что уже был здесь? Может быть, мой сон и был той явью пребывания здесь, и я ее просто не помню?
— Если вы знаете все, то вы, вероятно, и знаете то, чем мы будем заниматься? — спросил я.
— Конечно, знаю, — улыбнулся хозяин, — мы пойдем на встречу с вами. Но это не сейчас, это будет завтра, а сейчас вы спросите меня, я занимаюсь.
Я улыбнулся. Похоже, что мне здесь ничего не надо делать, мне все расскажут.
— Я хорошо понимаю вашу улыбку и знаю, что вы меня спросите, — сказал хозяин. — В прошлый раз вы не делали никаких пометок по ходу нашего разговора. Поэтому у вас не осталось никаких ассоциаций о нашей прошлой встрече. На столе бумага, карандаш. Они включат для вас механическую и ассоциативную память и, если вы придете в третий раз, то у вас что-то останется в памяти. Вы спросили, чем я занимаюсь, а я вам рассказывал, какую книгу я пишу. И что самое интересное? Прошло несколько лет, а я все на том же месте в своей рукописи. Практически мы все возвращаемся в одно и то же время, смутно понимая, что все это уже было. Происходит какой-то временной парадокс, который остановил все. Но вы и прибыли затем, чтобы устранить анахронизм.
Честно говоря, об анахронизме я узнал только сейчас и еще тогда, во сне. Временной парадокс как-то не проявлялся в моем времени. Вероятно, мы с дядей просто растягивали лепесток временной петли, не доходя до ее критической точки, а мое желание побывать в будущем затянуло временную петлю. Кому-то срочно нужно возвращаться в мое время, либо мне, либо моему дяде. Но он возвратиться не может, потому что в моем времени его уже нет. Нужно срочно возвращаться мне. Вот и получается, что временные слои существуют параллельно, но все равно как-то связаны между собой.
Не исключено, что виной всему адронный коллайдер. Перед самым моим отъездом его должны были запустить, чтобы разогнать элементарные частицы до такой скорости, с какой они двигались во время космической катастрофы, когда в результате невиданного взрыва образовалась наша земля. Для того, чтобы изучить процесс, не нужно взрывать всю землю. Возможно, они и ускорили таяние полярных льдов и создали угрозу всемирного потопа, чтобы проверить, так ли верно написано в Священном писании.
Как сказал бывший премьер-министр России: "Кому это нужно? У кого руки чешутся? У кого чешутся — чешите в другом месте".
— Извините, как мне к вам обращаться? — спросил я.
— Называйте меня Николай Иванович, — ответил хозяин.
— А как звали меня в прошлый приход? — спросил я.
— Вас тогда завали Владимир, — улыбнулся Николай Иванович.
Вот и познакомились.
— Николай Иванович, вы не могли бы мне рассказать вкратце, что произошло за последние пятьдесят лет, — попросил я.
— За пятьдесят лет, — задумчиво произнес хозяин, — за пятьдесят лет... трудный вопрос, хотя ответить на него очень легко. А ничего не произошло. Все, как было, так и осталось. И в мире, и в нашей стране. Разве что, все к потопу готовятся. Или война в Арктике, которая начиналась под фанфары, а закончилась полным пшиком. "Миролюбивая" Америка полезла первой и получила по зубам.
Ума хватило не применить ядерное оружие. Знает, что наши подводные лодки у их берегов берегут мир во всем мире. Если бы не наш подводный флот, ядерной войны не избежать. У американцев уже не получается жрать в три горла, приходится урезать свои потребности, потому что Россия стала не менее могущественной державой с огромным золотым и валютным запасом.
Как всегда, золото и валюта нам "не в коня корм", проедаем, но промышленность не развиваем, все время ходим по лезвию бритвы, опасаясь свергнуться в пучину социализма и массовых репрессий или демократии с рыночной экономикой.
Все так же шумят о построении правового государства и передают власть по эстафете: президент — премьер — президент — премьер... Сами себе преемников выбирают и меняются местами. Народу это все равно. Стараются выживать, прячась от яицилимов, дусов, арутарукорпов. Они все завязаны между собой и попавшийся к ним обречен на подвальные работы. Всем заправляет наркомафия и игорный бизнес. Борьба с коррупцией окончилась безоговорочной победой последней. От того, что компьютеры стали тоньше и что научились синтезировать пищу, лучше жизнь не сделали.
— Вы, говорят, там на самом верху работали, чего же такое случилось, что на третий этаж опять переехали? — спросил я.
— Как вам сказать, молодой человек, — сказал Николай Иванович, — не стал поперек совести идти.
Глава 9
— Неужели и в 2050 году вопросы совести могут заставить человека уйти в отставку? — удивился я.
— Совесть в большей степени присуща тому человеку, который имеет какую-то материальную независимость и может выбирать себе дело по способности, — сказал хозяин. — А если служба является единственным источником материальных благ, то совесть прячут в карман и дают ей выход только на кухне, и то в присутствии на сто раз проверенных друзей. Другие сразу побегут докладывать руководству о нигилизме своего товарища, чтобы получить плюсик к чему-то эфемерному, которое повлияет, скорее всего, отрицательно, на его карьеру, но зато увеличит чувство собственной значимости доносчика. О совести писали в основном те писатели, которым было куда-то приткнуться. Знаете, я сейчас приготовлю нам что-нибудь поесть, а вы почитайте начало моей рукописи, — и он протянул мне стопку листов бумаги.
На первом листе было написано заглавие — "История одного города" (продолжение 2050 года). Вряд ли кто уже помнил, что в девятнадцатом веке Салтыков-Щедрин написал такую книгу, но таких вариантов градоначальничества у него не было, поэтому рукопись эту смело можно назвать продолжением той великой книги. Были начальники и брудастые, и органчики, и медведь на воеводство приезжал, но вот пришло время, когда горожане стали сами выбирать себе градоначальников, придирчиво рассматривая каждую выставленную им напоказ кандидатуру.
И как будто в наперстки на базаре горожане играли: кого ни выберут, все не того выбирали. Видимо, цыган их стаканчиками запутал. Если не цыган, то сами кандидаты головы им задуривали так, что в трезвом уме они никогда бы не проголосовали за этого градоначальствующего. А вот как толпой идут на участок, так сразу срабатывает стадное чувство, за кого скажут, за того и голосуют. И вот так каждые четыре года мучаются, выбирают, спорят, голосуют, потом плюются. Наконец, выбрали того, кого хотели выбрать. Тот сразу открестился от всего того, что было при прежних градоначальниках, и сказал, что писать все будем с чистого листа. И лист показал, чистый, правда, с обратной стороны какие-то каракули были написаны, но это чепуха, издалека все равно не видно, чистый лист или нет.
Начал он с того, что создал бабский триумвират. Описать их трудно, поэтому и различали их по прическам: спаниелька, терьерка и болонка. И характеры под стать прическам и породам. Где он их откопал, неизвестно, но, говорят, таскал их за собой или имел в виду. И поручил он им административную реформу проводить. Ну, бабы как с цепи сорвались. Сколько людей пострадало от укусов, облаиваний и охаиваний, учету точному не поддается, зато аппарат создали, который и тявкнуть лишний раз боялся.
Одним махом реализовали трактат Козьмы Пруткова "О введении единомыслия в России" в условиях отдельно взятого города. Все стали в одну дудку дудеть и градоначальника славить. Всем жителям вышла полная свобода слова по принципу — если хочешь со мной разговаривать, то стой и молчи. Зато каждый горожанин получил право прилюдно критиковать все действия градоначальника, но только другого города.
Бабский триумвират недолго просуществовал. Перекусались между собой и разошлись. Одну, сильно покусанную, которая раньше отличалась дурным нравом, и сама кусалась, оправили на более легкую работу — сторожить собственную дачу. Другую взяли к себе сильно влиятельные люди, и стала она на министерских диванах сидеть и даже отдельный извозчик ее погулять вывозит. Зато спаниелька была на коне.
Жизнь в городе при новом градоначальнике закипела. Первым делом взялись за дороги — извечный бич российский. Вторым бичом были дураки — за них взялись по-особенному.
Дураки это те, кто коммерцией решил заняться. Вот на них и отыгрались по полной. Первым делом всех откупщиков и негоциантов заставили дороги и тротуары на выделенном участке мостить, а затем каждый день с метлой и совочком убирать этот участок, как свой, но пользоваться этим участком в интересах коммерции, было строжайше запрещено. Мести можно — работать нельзя. То разрешают людям лавки открывать, то запрещают.
Стали деловые люди репу чесать, а делать нечего, Россия. Тут всегда прав тот, у кого больше прав. Обложили всех духов, то есть коммерсантов, обременениями и стали с них штрафы драть, как с сидоровых коз, потому как с каждого чиновника стали спрашивать: а сколько денег ты в казну городскую принес, не являешься ли ты дармоедом? Стали чиновники штрафы увеличивать и любым способом деньгу из горожан выжимать, чтобы казна городская полнилась, и чтобы люди от этого жили еще лучше, чем прежде.
Тут по городу решил проехаться в коляске генерал-губернатор. Видит, что люди все плачут, а околоточные надзиратели всю власть себе взяли. Издал он указ, что штрафы с населения может взимать только губернская власть, так как власть муниципальная уж больно круто за дело взялась. А губернским властям штрафы совершенно без надобности. Вот и получилось, что городские власти на коммерсантов составляют миллионы протоколов, чтобы работу свою показать, а толку от этого нет, потому что окрик без удара палкой даже лошадь с места не сдвинет, а все потому, что палкой начали махать сильно.
Смерть чиновника
Градоначальник каждую неделю собирал городских начальников за круглым столом, как король Артур своих рыцарей, и слушал их, как они отчитываются о проделанной работе. А тут спаниелька увеличила число городских начальников на одного человека, и сразу за столом стало тесно. Все старались удержаться за столом, цеплялись за него и все эти собрания превратились в невидимую борьбу за место за столом. Наконец, у одного чиновника соскользнула рука, и его выдавили из-за стола более шустрые коллеги. Как ни пытался чиновник со своим стулом протиснуться к столу, ничего у него не получалось. И так, и эдак, а никто не пускает. А тут и градоначальник посмотрел на него и улыбнулся. Пришел чиновник домой, встал у зеркала и стал копировать улыбку, которой ему городничий улыбнулся. И так улыбался, и так улыбался, а все получалось, что начальник-то криво улыбнулся. Не к добру это. Тогда лег чиновник на кровать и умер.
Городская дума
Городская дума тоже избирается гражданами из тех людей, которые предложили свои услуги, чтобы за горожан думы городские думать и граждан по этому поводу не тревожить. Горожанам только этого и надо. Вот они идут на участок и избирают своего думальца. Выбирать его нужно умело, потому что на одно место по нескольку кандидатов, которые считают, что и они думать могут. Избрали они думу, а в председатели им дали чиновника от градоначальника, которого тоже избирали, для чего он даже с работы чиновничьей ушел. Избрали их, они себе председателя избрали и стали думать о том, о чем они будут думать в первую очередь. А тут приходит спаниелька и говорит: не мучайтесь, будете думать о том, о чем вам градоначальник скажет. Подумали думальцы и согласились: они бюджет утверждают, а из бюджета их градоначальник и кормит. Кормить не будет, и сил для утверждения бюджета не хватит. А если не утвердить бюджет, то их никто и кормить не будет. Так зачем кусать руку, которая их кормит?
Глава 10
— Что скажете? — спросил писатель, возвратившись из кухни с маленьким подносом, на котором стояли два стакана чая и с чем-то серым, что можно было назвать бутербродами, учитывая запах копченой колбасы, исходящих от них.
— Неужели это ваш сегодняшний день, — удивился я, — у нас было примерно такое же. Да и не только было, но еще и есть.
— Это не изменится никогда, — сказал писатель, — даже через триста лет проблемы будут одни и те же, если к этому времени человек еще останется на земле.
— А что, есть какие-то симптомы того, что человеческая раса начинает исчезать? — спросил я. — Вот ни у вас, ни у Василича практически нет никакой техники, даже допотопных телевизоров и весь ваш город — это пустынная коробка из бетона, не известно, заселенная ли или пустая и безжизненная.
— А вот тут вы ошибаетесь, молодой человек, — улыбнулся Николай Иванович, — дело совсем не так безнадежно, как вы представляете себе. Жизнь идет очень активно. Мы как в огромном муравейнике, который не утихает ни на минуту. Наука и техника скакнули вперед. Причем наши с вами соотечественники внесли в этот скачок достойный вклад, но в зарубежных лабораториях. У нас не нашлось для них места и ни одного дальновидного бизнесмена или политика, оценивших абсурдные предложения русских инженеров, которых на родине брали лишь нянечками, экспедиторами или охранниками ночных клубов. Как видите, никакое время не лечит нашу с вами родину. Изменения происходят только в форме революций, когда железной рукой вдалбливают постулаты современности. Зато потом эту кровавую железную руку обцеловывают со всех сторон и плачут, что она безвременно их покинула. Нефтеденьги позволили нам без расходов на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы пользоваться всеми новинками мировой науки. Мы так и не создали Кремниевой долины, а силикон нами использовался только в виде грудных имплантатов красавиц. Оружие у нас по-прежнему хорошего качества, космос все так же отстает, но в создание лунных поселений мы вложили немало средств.
