Повесть о ларбарских доброхотах

По вечерам тут поют. Одна женщина знает много всяких старых разбойничьих песен. Я, может быть, что-нибудь из них разучу, хотя они, скорее, для хора.

Что нового в Ларбаре? Что на Естественном? Что у тебя, Чабир?

Спасибо вам за всё — за всё.

Минору Магго.

— Благостно, сын?

— Еще бы. Читается же всё. Ничего другого и не напишешь.

* * *

87.

Месяц Змиев 1119 года Объединения.

Город Марбунгу Приозерной области. Дом семьи Гундинг.

"Ларбарский доброхот", многоцветный праздничный выпуск. Народу не смогли испортить торжество, даже если подрывники задавались такою целью. Они же не народ, а отдельные отщепенцы, где уж им понять, что проймет сограждан, что — нет.

По почте газета шла в плотной обертке: особый заказ за отдельную плату. И всё равно слегка отсырела, а потом, за два с лишним месяца — высохла и пересохла. Но это даже хорошо: печать словно бы уходит в глубину, волокна бумаги выделяются четче.

На первой странице — поздравление с Новым годом, 1119-м от основания Объединенного королевства. Обращение Государя ко всем согражданам. Мы вместе прожили хороший, трудный год, впереди новые пути и новые открытия...

Пути, конечно: кочевники мы, любой мэйанин в сердце своем немножко первопроходец. И так дальше: приветы каждому из племен. Земледельцы мы, мохноноги, и ждет нас мощный урожай. Орки мы, охотники, будет добрая добыча. Хитрецы мы арандийские, ужо, что-нибудь небывалое измыслим. Горняки мы, карлы, мореходы мы, гандаблуи, да и вингарцы тоже ничего ребята, горячие...

Чуть ниже — послание Короля к жителям коронного города Ларбара. Государь Батанга знает, как тяжелы были для них последние дни прошедшего года. Соболезнует пострадавшим и семьям погибших, а также их товарищам и близким. Хорошо сострадает, равновесно: не деля жертвы на смутьянов и честных подданных. Только Стражу, разумеется, отмечает отдельно: героически приняла на себя удар.

Благодарит всех горожан за выдержку и отвагу. Дали отпор беззаконию, не позволили себя запугать. Общая беда, общая победа. Победили, конечно: хотя и при попустительстве гильдий, на смутьянские подстрекания отозвались отнюдь не все труженики.

...перед всеми нами стоит теперь задача — пересмотреть опыт гильдейского движения недавних лет, дабы в будущем исключить подобное благодушие, опасное для общества в целом. Недопустимо было бы и далее недооценивать столь значимую силу самодеятельного единения работников, каковой еще не являются, но в будущем способны стать рабочие кружки, дополняющие собою...

Вот так. Недосмотрели гильдии и коронные власти на местах за полезной вещью: рабочими кружками. И конечно, их немедленно пожелали прибрать к рукам те беззаконники, кто еще не до конца... В общем, для отлова бунтовщиков и жуликов эта вещь отныне не служит. Поскольку жалко: слишком велик людской расход.

Черный тонкий порошок сыплется в чашку тушечницы. Неспешно растирается с водою из пузырька. Дело привычное, не мешает глазам пробегать дальше по строчкам королевского послания.

...слаженное многообразие верований...

...растущее самосознание рабочего люда...

...выдержка разноплеменного Приморского народа, достойная стать примером...

Кисточка напитывается тушью. Касается газетного листа. Выводит изгиб верхнего века, очертание радужки. Зрачок без света: сегодня так, божье око глядит в темноту. И другой взгляд — вот отсюда, снизу, навстречу взору Господа.

Я с тобою, Тому. Теперь я — ты.

Пока не молитва, а только набросок к ней. Должен же кто-то отпеть человека, если мастеру Райлеру по его вере это делать нельзя.

Еще одну газету изрисовал высокородный Вайлиранда, боярич Гундинг...

* * *

88.

Лето 1119 года Объединения.

Область Хоб, уездный городок. Лавка "Химия для дома".

Продавец, мохноног.

Посетительница.

Бревенчатые дома тем и хороши: зимою дольше держат тепло, а летом в них не так жарко, как в каменных. Скромному торговцу много ли надо? В передней комнате выставлен товар. За ней — жилые покои: горница и спальня с большою печью. В горнице можно принимать заказчиков. Стол, два мягких кресла под человеческий рост, всегда свежезаваренный чай и угощение. На стене — портрет какого-то старинного вельможи. Все для удобства посетителей.

В лавке — яды для бытовых насекомых, краски, лаки, клей, мыло и скипидар. Всевозможные снадобья для граждан, кто желал бы улучшить свой быт при помощи химии. Времена нынче такие: раньше за этим обратились бы к жрецу или устроителю стихий.

Хозяин, учтивейший из мохноногов, посулил верескового чая со льдом. По летнему жаркому времени — лучше и не придумаешь. Посетительница терпеливо дожидается напитка, а пока с любопытством присматривается к картине.

— Какой дядька! Это кто?

— Боярин из Пляшущего замка. Знаменитый ученый и покровитель наук. Барышне нравится?

— Ага! Ваше художество?

— И да, и нет. Я, конечно, очень старый мохноног, но этого господина в живых все же не застал. Писал его досточтимый Раббай. Подлинник хранится в частном собрании, выставлялся в Ларбаре в Доме Искусств в 1093 и в 1108 годах. Может быть, и в другие годы, но тех разов я не застал. Я же — всего лишь срисовывал с гравюры. И признаться — не очень-то мастерски.

— Да чего? Красиво. Шуба знатная. И лицо. Здоров был пить, сразу видно.

— Ну что Вы! Видели бы Вы работу Раббая! Там же вся доска светится. Мех играет, на коже каждая жилка сама по себе живет. Я в невежестве своем воспроизвел, что смог. Покрыл особым раствором, чтобы походило на старину. Но все это — не то, совсем не то, барышня.

За разговором посетительница и мохноног уже не смотрят на портрет. А господин Маррбери на стене сдержанно улыбается. Будто хочет сказать: "Да-да, вы правы, это — не я. Всего лишь мое подобие".

— А ведь эти старинные доски, небось, за большие тыщи идут? Если научиться их делать, чтоб были, как настоящие...

— Ну, во-первых, это подсудно. А во-вторых — каждый художник неповторим. Попытка подделать досточтимого Раббая или даже кого-то из менее знаменитых мастеров — посягательство на чужую личность. Слишком это страшно, барышня. Начнешь подражать кому-то — и потеряешь себя, тварь живую. Пусть и менее даровитую, но все же самобытную.

— Если насовсем, то да, страшно. А на время — мне, например, иной раз хотелось бы.

— Побыть кем-то другим? Да, понимаю. И никто из них не был тем, кем казался... Если бы каждый из нас был только самим собой, то, наверное, все бы на Столпе Земном остановилось. Впрочем, для Ваших мечтаний есть недурной способ воплощения. Повести, к примеру, писать не пробовали? Или в балагане играть?

— У-у, повести. Тут ж грамоте надо знать...

— Или барышня в школе не училась?

— Это не то совсем.

— Не обязательно ставить себе какие-то высокие цели. Я вот тоже не художник. Но от этого живопись доставляет мне ничуть не меньшую радость. Хотя порою... За что, как Вы думаете, мохноногов выгоняют из Королевского Войска? Обычно — за то же, за что и все прочие племена. Пьянство, рукоприкладство, расточение казенного имущества. А меня — за картину. Не эту, а другую. Признаться, гораздо худшую. Тогда я еще думал, что могу не только срисовывать, но и сам что-то создавать. От начала до конца. Запечатлел своего полсотника, очень похоже, как мне казалось. А он счел это за поношение коронного служащего.

— А Вы, ежели не тайна, где служили?

— В Особом Подрывном. Сапёр. Да дело уж давнее.

— А в Ларбаре Вы долго жили?

— Не жил, бывал лишь наездами. У меня там родня. Суетный город, я Вам скажу. Жарко, грязно, и каждый лезет к тебе с навязчивым желанием оказать какую-либо помощь. Город доброхотов — хуже не придумаешь... Однако, я тоже хорош — разболтался, а Вы, должно быть, по делу пришли. Итак, чем я могу Вам помочь?

286