Все было отнюдь не столь радужно, как могло бы показаться. С той стороны, откуда пришли путники, послышались зловещие булькающие гортанные звуки других мертвяков, которые слетались в это место, словно стервятники на поле боя. Флавиан вытянул левую руку вперед, чтобы факел лучше освещал тоннель. Свет упал и на землю, осветив при этом лежащего неподалеку обездвиженного мертвяка, однако юноша так испугался, что плюхнулся на пятую точку. Флавиан быстро поднялся на ноги, хрипы и стоны восставших мертвяков нарастал, и он начал пятиться назад. Сам того не замечая, он задел ногой порванное белье Мерьи, ее платье из овчины, было подрано на куски и запуталось в правом сапоге юноши. Он стряхнул с него и понял, что настал момент истины. Сейчас, либо он будет жить, либо погибнет от гнилых зубов восставших.
Мальчик не понимал, откуда у него появилось столько храбрости. Вдруг, он почувствовал прилив сил, и до этого тяжелый и неудобный меч в его руке, стал ее продолжением и был невесомым, словно гусиное перышко.
— Уходите отсюда! — злобно выкрикнул Флавиан куда-то в пустоту, где таилась полумгла, туда, куда не доходило свечение от его факела. Проваливайте!
Но теперь шевеление стало еще громче, а хрипы стали раздаваться по всему тоннелю. Юношу это взбесило, и он решил снова окликнуть восставших.
— Проваливайте в свои гробы, вы свое отжили, упыри! — кричал Флавиан и тут, от чего-то, в его голове возник образ дымящего Утворта, облик его матери, которую он покинул.
"Матушка, прости меня, прости, что я бросил тебя", — мурашки покрыли все его тело, оно дрожало, в предвкушение чего-то предстоящего, чего-то того, что Флавиан еще никогда не ощущал.
В отсвете факела, где мягкие тени граничили с кромешной тьмой, появились силуэты, каждый из них ковылял своей собственной странной походкой. На голове одного из мертвяков в отблеске пламени отсвечивалась серебряная корона, с инкрустированными алыми камнями. Другой восставший нес на себе богатые, но уже изъеденные молью и червями одеяние, которое от любого прикосновения могло рассыпаться в труху.
— Уходите, я сказал! — выкрикнул Флавиан, он был зол, он был так взбешен, что готов был расколоть стены этого треклятого тоннеля.
Однако, мертвяки его не послушались и это разозлило юношу еще больше. Юноша крикнул от отчаяния и злости, в тот момент он не осознавал, что по его щекам текли слезы боли и горести, обиды и огорчения. С криком, что раздавался по всем катакомб юноша побежал на мертвяков.
Тот, кто никогда не ходил в настоящий бой не поймет, что испытывает в этот момент воин. Для Флавиана это был первый бой, пусть он и был не с человеком, а с восставшей нежитью, но тогда он почувствовал все тоже самое, что и легионер, или любой другой вояка Делиона. Его рефлексы обострились, он сам не понимал, что ведает его ударами. После всего этого, он вспоминал этот бой отрывками, словно после тяжкого похмелья пытаясь выстроить подробную картину. Факел обрушивается на мертвяка в богатых одеждах и мех на его воротнике тут же горит синим пламенем Бездны. Правой рукой, тот меч, что мог показаться сопливому юноше тяжелому, обрушивается с невероятной ловкостью на плечо другого мертвяка и проникает глубоко в плоть восставшего. Меч был древним, его острие окислилось и было ржавым, но и мертвяки были не живыми, но восставшей зыбкой и гнилой плотью. Череда ударов и тело падает ниц. Еще один удар и голова с хрустом падает с плеч. Третий зомби прижимает Флавиана к стене, однако юноша отгоняет его пламенем факела, опаляя сгнившую кожу, как воск. Ноздри пастуха атакует едкий и тошнотворный сладкий запах плоти, но Флавиан его не замечает, продолжая работать руками и старается отклоняться от ударом подоспевших на помощь других мертвяков.
Сколько это продолжалось сложно сказать. В бою время теряет свою ценность, твой разум заглушается яростью и жаром битвы, ты не думаешь о том, сколько прошло времени и какова цена твоей жизни. Но все же, Флавиан бился с восставшими столько, сколько было нужно, пока он не заметил массивный силуэт шерстяного чудовища, который сбивал с ног всех тех, кто собрался полакомиться свежей человечиной. Вервольф был здоровой махиной, тень от оборотня падала на стены, его когтистые лапы разрывали нежить напополам, чудовище орудовало своими когтями словно самый искусный мясник города.
Флавиан не понял, что тогда произошло, было ли это случайным проявлением звериного чутья, или человеческим подвигом Мерьи, но лапа вервольфа сбила юношу с ног и откинула его подальше от шума битвы. Сетьюд упал на спину и воздух вышел из его легких, несколько секунд он безуспешно попытался вдохнуть воздух полной грудью, но этого у него не получалось. Он встал на четвереньки, и схватился на шею, рана опять начала кровоточить, повязки были теплыми и мягкими. Флавиан во время удара выронил свой меч, теперь он пополз к факелу, который по-прежнему горел у стены тоннеля.
Он и не задумался о том, что бросает Мерьи одну с этими мертвяками. Теперь ему нужно было поскорее выбраться из этих катакомб. Он выжил, и это было главным. Он смог пережить столкновение с восставшими. Оставалось пережить эту ночь, полную страдания и боли.
Глава 21.
Вот имена Имперских богов Пантеона: Фонарщик, Ткачиха, Судия, Пропавший, Заступник, Коваль, Старец, Праматерь, Часовщик, Танцующая, Близнецы, Охотница.
(с) Путеводитель по Делиону.
По началу Галарий хотел сбежать из города по тайному пути, о котором говорил Сонье, через катакомбы, вход в которые находился в храме Фонарщика. Эта мысль казалась ему разумной, он бы оставался в тени и тайно покинул бы тлеющий в пламени ужаса город. Но рыжий понимал, что без знания тайных ходов он может застрять в катакомбах на долгое время, а этого допустить он не мог. Сейчас у него не было только двух вещей — сил и времени. Он не мог после всего, что случилось, упустить Флавиана. Только не это.
Ему пришлось пробираться через узкие закоулки Нижнего города, иногда орудуя своим мечом, иногда хитростью, а иной раз и используя погружения в эфир. Это высасывало из него последние силы, но Галарий осознавал, что по-другому из осажденного и разрушенного города выбраться было нельзя. По крайней мере, у него было время, чтобы сложить все детали паззла воедино. Он собирал в своей голове детали разбитой амфоры, чтобы склеить их и получить нужный рисунок. Правильный. Единственно верный.
Четырнадцать лет назад, еще, когда Империей правил настоящий император, а не горделивый консул-диктатор, в 396 году случилась последняя война Риверленда с нежитью. Именно в том году в Кольцегорье вернулся граф Моркул, его воскресили из мертвых именно для этой цели. Избавив столицу нежити Отевиль от собственного дяди Некротона, что когда-то предал племянника, Моркул объединил крупнейшие кланы вампиров и повел общее войско против Речноземья.
То была крупнейшая война против нежити за последние сто лет. В ней участвовало огромное количество нежити из Кольцегорья, а со стороны речноземцев был объявлен алтарный поход, при поддержки двух имперских легионов. К одному из таких легионов был прикомандирован опытный и искусный травник Сонье. Никто, возможно даже боги, не ведают, что случилось с ним после той самой битве, когда речноземцы и имперцы наголову разбили войско Моркула. Скорее всего, лекарь нашел на поле боя женщину невероятной красоты, темноволосую, с окрашенными в бордовый цвет прядями, спадающие локоны прикрывали ее бледный лик и алые губы. Сонье, живший всю свою жизнь в одиночестве, и не знавший о прелестях женской любви, влюбился в эту даму с первого взгляда и выходил ее. Он даже и не предполагал, что у него закрутился роман с матерью самого графа Моркула.
Когда она вернулась в Отевиль, то была уже беременна. Довольно странное стечение обстоятельств вынудило Моркула признать собственную сводную сестру, однако он взял с матери обещание, что младенец не будет расти в стенах мрачного замка. Это условие устроило всех и нареченный Мирой ребенок был отправлен к собственному отцу. Хитрый план матушки Моркула сработал. Сонье, как знаток трав, знал, чем можно скрыть вампирические призраки у дочери. Местный травник Жирак собирал для лекаря нужные для этого травы, а Сонье готовил из них отвары и зелья для Миры. Местные скотобойни с удовольствием продавали лекарю кровь животных, а когда девочка начинала расти, она сама охотилась на мелких животных — ворон, зайцев и лис.
Прошло тринадцать оборотов Светила прежде чем с Мирой связалась ее матушка. Сонье хранил в тайне имя ее матери и ничего не говорил о том, как так получилось, что она не обычный человек, а вампир. Естественно, встреча с матерью оставила в нечистой душе Миры неизгладимый изуверный след. Именно тогда начали созревать планы по захвату вампирами Рэвенфилда. Королева вампиров, мать Миры и Моркула, подарила для своей дочери зловещий кокон, который хранился по ту сторону реки Холодной, в той самой пещере, где спустя один оборот содержалась дочь герцога. Мира каждый день, на протяжении нескольких лунных фаз, оберегала кокон и устанавливала с ним связь. Специальные отростки на коконе были оборудованы присосками, через которые Мира снабжала не рожденную тварь своей кровью. Там между девушкой и ухвостнем устанавливалась связь.
Когда кокон треснул и в пещере пробудилось голодное чудовище, Мира взяла его под контроль и устроило настоящую бойню в Бережке. Половина жителей стала жертвой хищного чудовища, которое на протяжение одного оборота питался домашними питомцами, коровами и овцами бережка. Когда все животные кончились, тварь, под контролем Миры начала поедать живых людей. Жители содержались в тайной пещере, ожидая собственной участи.
Спустя какое-то время в гости к Сонье зашел могущественный человек Рэвенфилда, бывший некогда другом отца Ордерика. Во время последней войны с вампирами он отличился в бою и нежить наградила его шрамом по всему животу. Лукий чудом смог выбраться из того света и был в фаворе у герцога. Но последние несколько оборотов Светила ему стали сниться странные сны о том, что Ордерик погубит Рэвенфилд и жизнь собственной дочери, из-за беззаветной любви к давно почившей жене. Ирония ли судьбы, или так переплелись нити, плетенные Ткачихой, но Оделия родилась из чрева матери в тот год, что и Мира, когда бушевала война между нежитью и Рэвенфилдом. Мудрый Лукий замечал, насколько Ордерик не любит свою дочь, обвиняя ее в смерти собственной матери.
Одна из Павших, некогда могущественная маг, которую ныне называют Сноходцом начала действовать, сея смуту среди двора Ордерика. Она настраивала друг против друга вассалов и рыцарей герцога, внушала Лукию то, что замок под властью Моркула будет процветать и сам смысл существование Рэвенфилда, как оплот против нежити, будет сведен на нет. Сноходец терзала сновидениями и Ордерика, насылая на его сны любящую жену, звавшую герцога к себе. Ранимое сердце герцога, на котором не зажили еще старые рубцы, готово было принять любое сновидение, где была его Хильгида. И тогда Лукий, который уже был на стороне Моркула, аккуратными диалогами и витиеватыми фразами, разбудил в собственном герцоге любопытство к такой черной науке, как некромантия.
Ордерик пошел на сделку с Некромантом и Моркулом, одурманенный лживыми снами Сноходца. Но пока плелись эти интриги, в другую паутину попал и один из самых видных рыцарей Речноземья — честолюбивый и поглощенный собственными бравадами магистр Аувин. Магистр, выросший в знатной семье с просто колоссальной по речноземным меркам библиотекой, смог зацепиться за некоторые факты, касавшиеся копья. И именно в тот момент, Лукий представил Ордерику дочь Сонье, Миру, которая должна была подружиться с Оделией и шпионить по замку. Ордерик согласился, так как понимал, что его собственные воины не поймут его. Соглашение с Некромантом могло караться инквизицией, и в лучшем случае доноса, со стороны одного из воинов, герцога ждала бы дыба или четвертование. Поэтому Мира казалась идеальным вариантом.
Когда Аувин уже был в шаговой доступности от того, чтобы обладать древним могущественным артефактом, Мира порвала нить его жизни, некогда сплетенную Ткачихой. Магистр узнал о том, что Копье Девы находится в Лемионе и уже был готов поделиться информацией со своим герцогом, однако даже не предполагая, что Ордерик находится с ним по разные стороны баррикад.
Когда Моркул узнал из донесений своей сводной сестры всю информацию о Копье, граф принял решение действовать и захватить Рэвенфилд. Ордерик, Лукий, Мира и Сонье провернули похищение дочери герцога. Ордерик для того, чтобы тело Оделией стало сосудом для души его жены Хильгиды. Лукий, дабы местное рыцарство распылилось по окрестной территории и отвлеклось от наступления вампиров.
Будучи вполне привлекательной девушкой, Мира смогла охмурить одного из неотесанных стражников — Вердуана, нахала и азартного игрока в кости и карты. Девушка пообещала ему не только свое тело, но и много золотых дукатов, за то, чтобы тот добавил в напитки своих братьев по страже снотворное. Вердуан сделал это и получил в награду много монет, которые он с удовольствием просаживал в трактире, где в будущем остановились Флавиан и Галарий. Но стражнику этого было мало, он решил пойти навстречу к девушке и забрать вторую часть долга. Конечно Мира не пошла на этот шаг, в тот вечер она загрызла насмерть Вердуана.
И в тот же вечер, опоенные снотворным стражники не знали, что вампирша отправилась в покои Оделии. Там, они поговорили душа в душу, и Оделия заснула крепким сном после действия того же снотворного. Мира была хрупкой, чтобы дотащить Оделию до одной из бочек и попросила помочь Жона, с которым установила контакт еще седмицу назад. Жон притворился одним из торгашей и заполнил все свои бочки зерном. Все, конечно кроме одной. Оделия была помещена в одну из таких бочек, таким образом на следующее утро Жон спокойно выехал из города, под пристальным взором стражников у врат и повез тело крепко спящей Оделии в ту самую пещеру, где когда-то родился ухвостень.
Жон, пойдя на сделку с нежитью, обрек себя на ужасную гибель. Мира не стала оставлять в живых свидетеля, и Столберг был омрачен гибелью местного.
* * *
"Кажется я ничего не упустил", — размышлял Галарий, уже выйдя из города.
Рэвенфилд оставался позади, нежить продолжала бесчинствовать в Нижнем городе, однако в посаде уже стало совсем тихо. Могильная тишина воцарилась совсем недавно, кое-где слышались утробные и гортанные звуки, исходящие от нежити, пожиравшей человеческую плоть. Маленькие трупики воронов и летучих мышей встречались и тут, растерзанные животные навсегда замерли в своих неестественных позах. Галарий ничуть не сожалел, что этот город шлюх и продажных рыцарей пал под натиском врагов. По крайней мере вампиры руководствовались своей жаждой крови в своим извечным врагам. Магистраты города, рыцари и правитель Рэвенфилда были движимы лишь своими прихотями, и лишь они виноваты в том, что замок больше не принадлежал людям. Галария мало интересовало что будет с выжившими жителями города. Возможно, что они будут продолжать жить здесь под правлением графа Моркула. Возможно, что их жизнь станет еще более счастливой, так как люди — подданные графа платят лишь один налог — налог кровью, другое их имущество — приплоды, налоги, рожь, остается при них.
