— Нет, правда, это какая-то мелкая хуйня. Тебе уже завтра или послезавтра Кольцевой скажет собираться. Серьезно.
— Знаю. Да я в порядке.
— Через день-другой увидимся в Фанрань, ага?
— Конечно. День-другой. До встречи.
— Давай.
— Давай.
Гэри побежал к вертолету, улетающему на главную базу. Через несколько дней он прибудет в Сайгон, а там сядет на 'большую птичку', летящую в Штаты.
На следующий день штаб назначил мне в экипаж нового пилота, лейтенанта Фишера.
Мы с Фишером вылетели на запад от Туйхоа, чтобы эвакуировать разведгруппу. Прибыв на нужное место, мы увидели что долина здесь больше напоминает почти круглую воронку. Разведгруппа находилась на дне этой гигантской воронки. Они сообщили нам по радио, что подвергаются редкому снайперскому обстрелу и нам надо заходить поосторожней. Пользуясь случаем, я решил показать Фишеру, как спуститься в такое место, не будучи подстреленным.
Я двинулся к воронке на скорости в 80-90 узлов, заходя по касательной к ее краю.
— Вот так мы всю дорогу будем низко, — сказал я.
Фишер, сидевший справа, кивнул. Это был его первый боевой вылет. На миг увидел на его месте себя самого — мои глаза расширены, а Лиз несется на предельно малой по долине Счастливой. Меня ошеломляла скорость, на которой все происходило и я был уверен, что Фишер сейчас ощущал то же самое.
Пройдя край, я накренил вертолет, так что склон встал перед нами горизонтально:
— Если мы быстро пойдем над самыми верхушками, в нас не попадут.
Мы помчались вниз по спирали. Разведгруппа вызвала нас и сообщила, что слышит постоянную стрельбу.
— Не волнуйся, — сказал я Фишеру. — Они палят вслепую.
В самом низу стоял ряд деревьев. Мне приходилось либо уйти вверх, потеряв прикрытие, либо проскочить насквозь. Поскольку всей целью такого захода было оставаться под прикрытием, я решил идти насквозь. Приблизившись к концу спирали, я выровнял вертолет и пошел на деревья. Как раз за ними была разведгруппа. Выровнявшись, я заодно ушел ниже деревьев, скрывшись из виду группы. Поскольку мы не появлялись над верхушками на их стороне, разведчики решили, что мы разбились. Когда нас вызвали по радио, я шел сквозь деревья. Я вильнул в одну сторону, а потом, быстрым движением, обратно. Это позволило мне очень резко накренить 'Хьюи' и его большой несущий винт протиснулся между двумя высокими деревьями, стоявшими в тридцати футах друг от друга. Проскочив, я быстро выполнил подрыв и сел. Радист, запрашивавший, где мы, только и сказал — 'Ой'. Мы приземлились прямо перед разведгруппой. Когда они запрыгивали на борт, я увидел впереди дульные вспышки. Командир группы провел рукой вокруг, указывая, откуда стреляли. Мы прибыли очень вовремя: группу окружили и ВК подходили все ближе. Хотя на борту были восемь 'сапог', не сказать, чтобы гигантский груз, но все же подъем из такого места будет слишком медленным.
— Сейчас я разгонюсь над этим полем, как только смогу, а потом возьму ручку на себя и мы наберем высоту над склоном холма.
Секунду я повисел, а потом резко опустил нос и помчался над полем. Я держал машину на высоте в 4-5 футов, пока мы не набрали 90 узлов. Потом я взял ручку на себя и вертолет рванулся вверх. Высоту мы набирали стремительно — нам помогал запас энергии, которую мы накопили в горизонтальном полете. Но, приблизившись к краю, мы уже еле ползли. Я знал, что в этот момент пули пройдут спереди от нас, потому что стрелять будут с упреждением, как охотник по утке. А потому, когда вертолет начал двигаться очень медленно, я прямо в наборе резко развернул его и пошел в противоположном направлении. Это всех застало врасплох; я услышал крики сзади. Фишер непроизвольно дернулся, чтобы схватить управление, но остановил себя. Спустя несколько секунд мы уже проскочили край и направились обратно к берегу.
— Великолепно! — сказал улыбающийся Фишер.
— Главное, запомни: держаться ниже там, где деревья, лететь как можно быстрее и не использовать одну дорогу дважды.
И я улыбался, повторяя то, что говорил мне Лиз год назад.
Пока я летал, моя жизнь была в моих собственных руках. Но в лагере моей судьбой распоряжалась армия. И армия все еще не нашла приказы на меня.
— Будет жарко, — сказал штабной офицер, майор Рэймон.
На постановке задачи были все пилоты Искателей. Майор заунывно рассказывал о планах, радиочастотах, бортовых номерах, назначении экипажей и предполагаемом расположении противника. Я воспринимал это, как бессмысленный шум. Моя рука делала записи в блокноте, но разум был в шоке. Остались два дня, сказал внутренний голос. Два ебаных дня — а меня посылают на горячее дело.
— Этим утром высаживаем три десанта, — продолжал майор.
Три попытки на выигрыш. Подходите, не стесняйтесь. Раз, два и три, три полета 'Хьюи' на штурм, абсолютно бесплатно. Главный приз — мешок для трупа. Стань героем родного города. Обрети бессмертие молодым.
— Ладно, это все. Пошли.
Я прошел с Фишером четверть мили по песку, все проверяя снаряжение, как новичок. Пистолет, бронежилет, карты, нагрудник. Ах да, нагрудник в вертолете. Шлем. Храбрость. Где моя храбрость? Ах да, моя храбрость тоже в вертолете.
— Потерял чего? — спросил Фишер.
— Нет, все на месте.
— Здорово оно захватывает, — сказал Фишер.
— Да. Очень захватывает.
Дебил ты сраный. Я возненавидел Фишера за эти слова. Захватывает? Как старый добрый футбол, да? Захватывает, что тебя убьют? Кретин. Поживи здесь несколько месяцев, а потом говори, что захватывает.
Фишер поднялся вверх, чтобы проверить втулку винта, а я осматривал фюзеляж. Когда я открыл радиолюк в носу, ко мне подбежал посыльный:
— Подойдите в штаб, сэр.
— Зачем еще?
— Не знаю, сэр. Майор Рэймон сказал, что для вас там что-то в штабе.
— Ясно. Сейчас вернусь, — сказал я Фишеру; тот кивнул.
В штабной палатке Рэймона не было.
— Где майор Рэймон? — спросил я сержанта.
— Не могу знать, сэр.
— Ну ладно. Зачем я понадобился?
— Кому вы понадобились, сэр?
— Вроде, Рэймону. Мне только что сказали, чтобы я пришел, вот я и пришел. Что это за шутки?
— Не знаю, сэр. Вообще ничего не знаю.
Я услышал, как у меня за спиной с воем разгоняются турбины. Искатели запускали двигатели. Я выбежал наружу — если не потороплюсь, то задержу вылет. Я помчался по песку. В сотне футов от меня ведущий вертолет взлетел. Какого хуя! Я замахал:
— Стой! У меня в машине только один пилот!
Побежал быстрее, но тут весь строй поднялся в воздух.
Я так и стоял, совершенно растерявшись и глядел, как они взяли курс на запад. От стоянки ко мне подъехал джип, который я не успел заметить:
— Подбросить, сэр?
За рулем сидел тот самый посыльный. Все мое снаряжение лежало в джипе. Я поднялся в машину.
— Что за еб твою мать? Где майор Рэймон?
— Майор Рэймон ведет ваш вертолет, сэр.
Я был не единственным, кто решил, что мне нужен перерыв.
На следующий день, тридцатого августа, меня вызвали в штабную палатку и вручили приказы. Мне предписывалось отбыть в Сайгон, чтобы успеть на одиннадцатичасовой рейс. Я очень взбодрился.
Во второй половине того же дня я вел 'Хьюи' в Фанрань. Вертолету предстоял капитальный ремонт. Мне тоже. Я летел вдоль берега и прошел через расселину в высоком холме рядом с океаном. Когда мы пересекали гребень, недавно прибывший борттехник вызвал меня:
— Сэр, по нам стреляют с холма. Атакуем?
'Атакуем'? Я ушам своим не верил. 'Атакуем'?
— В другой раз, сержант, — и я ухмыльнулся второму пилоту, Стальони. — В другой раз.
И я захохотал так, что слезы потекли.
Сидя в мягком кресле авиалайнера, я наслаждался сухостью кондиционированного воздуха и вдыхал тонкие ароматы проходящих стюардесс. Ухмылка с моего лица все не сходила. Я был натуральным Чеширским Котом. Моим попутчиком оказался Кен Клэйман, парень, с которым я познакомился на 'Кроэйтане'. Мы летели на борту 'семьсот седьмого' компании 'Пан Американ', направляясь в Страну Больших Магазинов. Мы покинули Вьетнам.
— Полагаю, уже можно сказать, что мы не во Вьетнаме?
— Да. Определенно не во Вьетнаме.
— Все как во сне.
— Ага. Приятно, когда был плохой сон, а ты проснулся. Уже когда думал, что тебе конец.
С того самого момента, как я покинул Фанрань, каждый раз, когда я хотел посмотреть, который час, то вспоминал, что горничная украла мои часы. Та самая горничная, которая наводила порядок в моих вещах и не украла ничего — до того дня, как я отбыл. Я считал часы своим амулетом.
Их однажды уже крали — в тот вечер, когда я испробовал душ, который построил вместе со Священниками. Повесил на гвоздь, помылся, а часов нет.
— Я их вам найду, — сказал Рубенски.
— Знаешь, кто их взял?
— Пока нет. Но вы не волнуйтесь. Я эту мразь ебаную найду. Дедовы часы увел, вот ведь гаденыш.
Через час Рубенски вошел в мою палатку с часами:
— Держите, сэр. И не беспокойтесь, больше такого не будет.
— Ну ты и дал. Спасибо огромное.
— Да мелочи, — ответил он. — Только помните: озеро Тахо...
Весь полет обратно мы с Клэйманом резвились, как подростки. Все двадцать часов заснуть мы не могли. Мы перешучивались и делали вид, будто управляем самолетом. Пилоты, которых мы изображали, не слишком знали свое дело: 'Компас? А что это?' — 'Полет в зоне ожидания? Ты с ума сошел?' — 'Нет, шасси выпускать нельзя. Мы слишком низко над крышами'.
Сделав посадку на Филиппинах, мы вылетели на Гавайи. В Гонолулу нам предложили сойти с самолета, чтобы размяться, прикупить сувениров и прочее. Клэйман сказал, чтобы я купил маленький шахматный набор — будет чем развлечься в беспосадочном перелете до Форт-Дикса в Нью-Джерси.
Я нашел такой в одном из сувенирных магазинчиков аэропорта. Еще я прихватил 'Ньюсуик' и пошел к кассе, чтобы заплатить. Кассирша, молодая женщина, взяла мои деньги и спросила, не из Вьетнама ли я возвращаюсь. Я с гордостью ответил, что да.
Неожиданно она бросила на меня яростный взгляд и сказала:
— Убийца.
Долгую минуту я смотрел на нее, растерявшись. А потом улыбнулся. Я понял, что она говорила о ком-то другом.
Эпилог
А что было дальше?
Наземная война во Вьетнаме приобретает новый облик — все чаще происходят прямые столкновения между американскими и северовьетнамскими силами. Пока что никто не может с уверенностью сказать, насколько далеко зайдет эта опасная конфронтация.
'Ю. С. Ньюз энд Уолд Рипорт', 15 августа 1966
— Дома.
Плачущая Пэйшнс бросилась ко мне. Я улыбался. Джек неуверенно шагал по автостоянке; моя сестра держала его за руку. Он был ошарашен — он не видел меня половину своей жизни.
— Я думала, ты уже никогда не вернешься, — сказала Пэйшнс.
Нашу первую неделю мы провели в квартире на берегу — ее снял для нас мой отец. Мы проводили дни на пляже, и мне это нравилось. По ночам все было куда хуже. Я просыпался в воздухе, в трех футах над постелью, пугая Пэйшнс. Кошмары все продолжались, но будили меня не они.
В Форт-Уолтерсе, в Техасе, я начал учиться на пилота-инструктора. Тогда же моя сестра пригласила меня на свою свадьбу. Она хотела, чтобы я был в форме.
— Вряд ли моя форма понравится людям, Сюзан.
— Но она тебе так идет. И я очень тобой горжусь.
— Ладно.
И я вылетел в Форт-Майерс. Форма, серебряные крылышки, куча орденских планок — смотрится неплохо. Когда я вошел, то услышал чей-то смех. Кто-то незнакомый спросил меня:
— Эй, а ты чего без флага?
Я вспыхнул от ярости. Все мгновенно замолчали, уставившись на меня. Сюзан была в ужасе. Драка на свадьбе? Нет, драки не будет. Единственная драка — это та, что идет у меня в голове. Увы, машин времени пока что не придумали. Я успокоился, объяснив себе: если бы он знал меня, то никогда бы так не сказал.
К инструкторской работе я подошел очень серьезно. Она давала мне шанс отсекать потенциальных Ступи Стоддардов. В ходе двухмесячного курса, который я проводил с группами из четырех курсантов, я объяснял им вещи, которые не значились в программе летной школы. Школе было нужно все большее количество выпускников. Мне же было нужно, чтобы они остались в живых. К примеру, нам больше не позволяли выполнять учебные вынужденные посадки. Теперь инструктор должен был перехватить управление и прервать посадку до того, как вертолет ударится о землю. Я, однако, считал, что приземление, как финальная фаза авторотации — это ключевой момент, а потому позволял каждому курсанту выполнять упражнение до конца.
Инструкторы летали полдня. Время полетов чередовалось — одну неделю вы летаете по утрам, вторую — после обеда. В свободное время я изучал фотографию. Я научился печатать фотоснимки и увеличил некоторые из тех, что снял во Вьетнаме. (Одна из моих фотографий даже победила на армейском конкурсе). Но я постоянно срывал свои работы со стен. Я хотел показать, что именно думаю о войне, но мои фотографии с такой задачей не справлялись. Я фотографировал и в центральном Техасе, снимая, в основном, заброшенные фермы и мое мастерство росло с опытом.
Некоторых из нас отобрали, чтобы переучиваться на новый армейский учебный вертолет, ТН-55А, фирмы 'Хьюз'. Когда я освоил эту машину, в дополнение к Н-23, то, в дополнение к моей обычной работе, стал запасным инструктором. С каждым месяцем новых пилотов требовалось все больше.
Новые учебные машины разбивались, убивая и ветеранов, и новичков. Это выглядело всегда одинаково — вертолет зарылся носом в землю, в кабине месиво. Каждую неделю погибали один-два инструктора и их курсанты. После двух таких месяцев один инструктор успел выйти на связь и сообщил, что в ходе учебной вынужденной посадки машину затянуло в пике и управление неэффективно. Потом он разбился. Выяснилось, что если отдать ручку от себя при сброшенной мощности, вертолет мгновенно клюет носом и переходит в пике. Когда это происходит, брать ручку на себя бесполезно.
Летчики-испытатели 'Хьюза' установили, что машину можно спасти, если пилот сильнее отдаст ручку (а не возьмет ее на себя инстинктивным движением) и при этом у него будет в запасе 1000 футов высоты. В учебных зонах мы летали на высоте в 500 футов.
Нам приказали продемонстрировать 'зацеп' и рискованный выход из него нашим курсантам. Мне показывали его несколько раз, но я чувствовал, что курсанты не оценят всей деликатности маневра — если учесть, что они всего лишь пытаются поднять машину в воздух, а потом вернуть ее на землю более-менее целой. Я нашел, что делу помогает живое объяснение, что такое 'зацеп' и неподвижная рука, выставленная перед ручкой управления.
Четверка курсантов занималась со мной два месяца, а потом ее сменяла другая четверка. Попав в летную школу, они были без ума от радости. Как и я. Я летал постоянно. Мне стала знакома каждая из сотен ограниченных площадок, которые армия арендовала у местных фермеров. Даже при том, что у нас была масса места, полеты были опасны — ведь каждый день в воздух поднимались полторы тысячи вертолетов. Столкновения, особенно между курсантами в самостоятельных вылетах, были обычным делом.
