— Ну уж простите пожалуйста, Тоишо-сей, — недовольно проворчала она, решительно поворачиваясь спиной. — Я же дочь гетеры, наполовину простолюдинка. Вот иногда и вырывается... ненароком. Больше не повторится.
— О Вечное небо! — страдальчески вздохнула Хваро и, обняв подругу за талию, прижала к себе, положив подбородок ей на плечо. — Поймите, дело не в том, что мне не нравится, как вы ко мне обращаетесь. Но, если такое случайно вырвется у вас при посторонних, они сразу поймут, что вы воспитывались не в дворянской семье. Благородные люди всегда обращаются друг к другу на "вы". Именно этим мы и отличаемся от простолюдинов, даже если те купили себе право носить шёлк.
Вновь повернувшись на спину, Платина насмешливо фыркнула:
— Так уж и всегда?
Легонько поцеловав её в уголок рта, собеседница мурлыкнула:
— Ну... почти всегда.
— Но всё же, Тоишо-сей, почему вы выдаёте себя за мужчину? — не в силах сдержать любопытства, повторила свой вопрос беглая преступница. — Самозванство — это же государственная измена. За такое казнят.
— Вы же умная девушка, Ио-ли, — грустно улыбнулась любовница. — Неужели сами не догадались? Я же вам всё рассказал о своей жизни.
Машинально отметив, что даже в такой сугубо интимной обстановке Хваро говорит о себе как о мужчине, Платина принялась лихорадочно перебирать в памяти их долгие разговоры.
— Вы меня разочаровываете, — поддразнила её подруга, проведя кончиками пальцев по плоскому животу Ии. — Неужели так сложно?
— Не сложно, — возразила та, убирая её руку. — Только не мешайте.
— Хорошо, не буду, — со вздохом согласилась собеседница, глядя на неё сверху вниз.
— У вашей матушки родились близнецы, — задумчиво пробормотала приёмная дочь бывшего начальника уезда, вновь останавливая шаловливые пальчики Хваро. — И однажды они заболели...
— Матушка говорила, что в тот год от лихорадки умерло очень много детей, — любовница легла на спину, положив скрещённые руки под голову.
— Так ты Акайо! — вполголоса охнула Ия, садясь на постели и всё ещё не веря в очевидную разгадку.
— Да, — дрогнувшим голосом подтвердила Хваро. — Только прошу вас никогда меня так не называть. Я уже давно привык к своему имени и не хочу слышать другого.
— Конечно, Тоишо-сей! — поспешно кивнув, пришелица из иного мира вновь устроилась рядом. — Но как же ваши родители решились на такой обман?
— Я ещё никому об этом не рассказывал, — отрешённо проговорила собеседница, уставившись в потолок немигающим взглядом. — Вы первая.
— Если вам так тяжело об этом говорить, — пожала плечами разрываемая любопытством девушка, — то лучше не надо.
Сладостная истома, охватившая тело и душу, начала потихоньку проходить, уступая место привычной осторожности, и Платина решила не торопиться, надеясь, что у них ещё будет время для откровенных бесед.
Но любовница то ли уже безоговорочно ей доверяла, то ли просто желала высказаться, устав хранить в душе тяжёлую тайну.
— За несколько месяцев до того, как это случилось, отец простудился на охоте и слишком поздно послал за лекарем. Тот вылечил его, но предупредил, что он больше не сможет иметь детей. Отец приказал сохранить свой недуг в тайне. Лекарь всё рассказал маме уже после его кончины. Наверное, отец ещё и поэтому так тяжело переживал смерть моего брата. Мама говорила, что он словно обезумел. Долго не хотел верить, что его род пресёкся, и некому будет провести церемонию поклонения предкам перед его табличкой. Я уже рассказывал, что отец очень серьёзно относился к обычаям и традициям. Непонятно, кто из богов или демонов толкнул его на такой обман? Или он сделал это из-за помутившегося сознания? Только отец приказал скрыть смерть брата и объявил всем, что умерла Акайо. Брата так и похоронили под женским именем, а чтобы хоть немного успокоить его дух, в поминальной табличке сделали тайную надпись.
"Ну и зачем все эти сложности?" — мысленно хмыкнула до крайности удивлённая Платина, жадно ловя каждое слово.
Прожив в этом мире почти полгода, она уже успела многое узнать о здешних нравах, прониклась, так сказать, местным менталитетом и искренне не понимала: для чего старому барону понадобилось объявлять дочь сыном, не только обрекая ту на постоянную угрозу сурового наказания за самозванство, но и по сути обманывая не кого-нибудь, а само Вечное небо?
В понимании Ии всё это как-то плохо сочеталось с образом мышления аборигенов, а особенно с почитанием обычаев и традиций.
"Мог бы усыновить кого-нибудь из дальних родственников, — думала она. — Тогда бы и род не пресёкся, и обманывать никого не пришлось. Видно, у папаши Хваро крыша капитально съехала. Или на самом деле всё было не совсем так, а может, и совсем не так".
— Все, кто знал моего отца, говорили, что он отличался необыкновенной стойкостью и упрямством, — в голосе рассказчицы ясно слышалась какая-то особенная теплота пополам с сожалением. — Но скрытая болезнь и обрушившиеся на нашу семью несчастья сломили и его. Он пережил своего сына всего лишь на два месяца. Мама осталась совсем одна. Если бы она раскрыла обман, то опозорила бы память мужа, стала бы нищей и обрекла бы меня на жалкую участь чьей-нибудь пятой наложницы. Ну кто бы взял в жёны девушку из семьи с такой репутацией? И тогда она оставила всё как есть, вручив мою судьбу воле Вечного неба.
То ли в силу особенностей характера, или же помня об уже известных ей преступлениях Хваро, только Платина очень скоро пришла в себя.
Ещё совсем недавно, казалось, всецело захватившая её буря эмоций со сладостными стонами и криками страсти успела очень быстро как будто "подёрнуться туманом", словно это произошло не буквально только что, а день-два или даже неделю назад.
Быстренько "переварив" выплеснувшуюся в кровь слоновую дозу гормонов, Ия вновь вернулась в своё обычное настороженное ко всему происходящему состояние.
Наверное, поэтому, чем дольше она слушала историю невольного самозванства своей любовницы, тем больше та напоминала ей дамский роман или какую-нибудь азиатскую дораму с лихо закрученным сюжетом, где авторы беззастенчиво подыгрывают главным героям даже в мелочах.
"Уж больно быстро папа помер, — с уже привычной для себя издёвкой думала пришелица из иного мира. — Не успел даже помолвку с рыцарем Канако разорвать. Пришлось дочурке самой со всем разбираться".
Вот теперь-то Платина понимала: зачем жениху понадобилось организовывать нападение на свадебный караван невесты.
Самозванка боялась разоблачения, зная, что за подобное преступление в Благословенной империи казнят любого, невзирая ни на сословие, ни на богатство, ни на общественное положение.
А дочь уважаемого рыцаря-землевладельца просто так на ходу, как служанку-простолюдинку, не убьёшь. Тем более что молодожёнам пришлось бы оставаться в уезде до осени, и вряд ли семья Канако поняла бы столь долгую задержку с первой брачной ночью.
Вот Хваро и придумал, как решить эту проблему, сговорившись с бандитами то ли лично, то ли через своего мастера грязных дел — господина Мукано. Пока разбойники грабили приданое, старый убийца нашёл и зарезал несчастную Изуко Канако.
По голой спине Ии пробежали холодные мурашки. Она вновь с какой-то особенной остротой поняла, насколько опасна лежащая рядом красивая девица с широкими мускулистыми плечами и сильным, подтянутым телом.
А та продолжала как ни в чём не бывало:
— Для неё это было очень нелегко. Родственники отца пытались добиться опеки надо мной, утверждая, что женщина не сможет воспитать из меня настоящего мужчину. Тогда мама и отправила меня в столицу со своим братом.
— С кем? — спросила Платина.
— Господин Чиро Мукано — мой дядя по матери, — морщась, видимо, от того, что её прервали, пояснила рассказчица. — Только он хокару.
"Сын наложницы, — вспомнила пришелица из иного мира значение этого слова. — Дворянин, но не потомственный. Второй сорт".
— А он знает, кто вы на самом деле? — робко поинтересовалась девушка.
— Конечно, — усмехнулась Хваро. — Мою тайну знают только он, Яира, Куюми и вы.
Ие показалось, что в последних словах прозвучала плохо скрытая угроза.
— Наверное, это очень тяжело всё время прятаться, — вздохнула она, невольно подумав, что их истории в чём-то похожи. Они обе не те, за кого себя выдают. Хотя ей ещё не приходилось убивать, чтобы сохранить свой секрет. Пока как-то без этого выкручивалась.
— Я привык, — пожала плечами любовница. — И по-другому уже не смогу.
Тут бы приёмной дочери бывшего начальника уезда и замолчать, тем более что их обеих уже начинало клонить в сон, но её словно кто-то за язык тянул:
— Тоишо-сей, — нервно сглотнув, заговорила она, — чем больше людей с вами общается — тем выше риск разоблачения. Так зачем же вы поступили на государственную службу? Для чего ехать в Даяснору? Это же очень опасно.
— Вот уж никак не ожидал услышать от вас такое, Ио-ли, — широко открыв глаза, любовница пристально посмотрела на девушку. — Зачем вы, переодевшись юношей, ходили на улицу Тучки и Дождя? Это же тоже опасно.
Платина смутилась. Признаваться в том, что сбежала из дома госпожи Андо исключительно от скуки, не хотелось.
Хорошо ещё, что собеседница поняла её молчание по-своему.
— Как Тоишо Хваро, я богат и свободен в своих поступках. Я смогу сделать то, о чём не мог бы и мечтать, оставаясь Акайо. Разве не поэтому вы, притворяясь мужчиной, убегали в город? Вы мне понравились не только своей красотой, но ещё и смелостью, способностью совершать дерзкие поступки, избегая глупостей. Пусть мужчины считают, что храбрость — это только их привилегия. Но мы-то знаем, что это не так.
Обняв Ию, она ткнулась лбом в её лоб.
— Но мне всё равно кое-что интересно, — не удержавшись, хихикнула та.
— Ну, спрашивайте, — усмехнулась любовница, вновь откинувшись на спину.
— Усы настоящие? — положив голову ей на плечо, поинтересовалась Платина, осторожно проведя пальчиком по мягким волоскам на верхней губе Хваро.
— Конечно! — с наигранным возмущением фыркнула та. — Я их брею с двенадцати лет, вот и выросли.
Она вздохнула, потянувшись всем своим гибким, сильным телом.
— Надо бы ещё и бородку отрастить, но мне не хочется.
— С этим торопиться не надо, — чуть не передразнив киношного товарища Саахова, попросила пришелица из иного мира, торопливо добавив: — Она вам не пойдёт.
— Сам знаю, — недовольно проворчала собеседница. — Но без неё не обойтись. Ничего не поделаешь. Так принято. Вас ещё что-то интересует?
На самом деле в голове Ии вертелось великое множество вопросов. Вот только большинство из них вряд ли понравятся любовнице.
Рассудив, что и так уже успела узнать очень много, приёмная дочь бывшего начальника уезда решила задать самый невинный из них, используя принятые здесь речевые обороты:
— А как быть с кровью, что женщины бросают каждый месяц?
— У меня её почти нет, — вяло отмахнулась самозваная барон и широко во весь рот зевнула. — Давайте хотя бы немного поспим, Ио-ли?
— Угу, — отозвалась та, но, не утерпев, всё же спросила: — Вам с самого рождения так повезло или по какой-то другой причине?
Хваро усмехнулась, не открывая глаз.
— Это всё ярмун. Он не только горло раздражает, делая голос более грубым, но и с этим помогает. Вот почему ярмун нельзя употреблять женщинам. Он вызывает бесплодие. Но мне-то всё равно, я рожать не собираюсь. Ну вот теперь вы узнали все мои секреты, Ио-ли.
"Как бы не так", — мысленно возразила та, но вслух произнесла:
— Спасибо, Тоишо-сей. Я очень ценю ваше доверие и никогда никому ничего не скажу.
— Я в этом не сомневался, — явно засыпая, пробормотала собеседница.
А вот беглой преступнице не спалось. Случившееся не спешило "укладываться" в её голове, усталость всё ещё никак не могла "победить" взвинченные нервы.
В спальне становилось прохладно. Платина взяла скомканное у спинки кровати шёлковое стёганое одеяло и, расправив, прикрыла себя и любовницу. Повозившись, та прижала её к себе, по-хозяйки положив руку на грудь.
Странно, но после того, что между ними происходило совсем недавно, девушке это почему-то не понравилось.
Тем не менее она не стала делать попыток освободиться и вскоре заснула, проснувшись от того, что кто-то тряс её за плечо.
— Вставайте, Ио-ли! — громом врывался в ухо шёпот барона. — Вам надо одеться. Скоро придёт Яира. Нехорошо, если она увидит вас голой.
— Что? — с трудом вынырнув из забытья, приёмная дочь бывшего начальника уезда увидела Хваро уже в нижнем белье, прикрывавшем тело от шеи до щиколоток.
Не отдохнувший как следует разум соображал плохо. Какой-то миг пришелица из иного мира не могла понять: где она и что с ней? Потом решила, что их лесбийские забавы ей просто привиделись в кошмарном эротическом сне. И лишь через бесконечно долгие три секунды смогла вспомнить всё.
Не то чтобы Платина стыдилась произошедшего, но всё же некоторый дискомфорт она ощутила.
Но поскольку лучший способ преодолеть неловкость — это вести себя так, словно ничего не случилось, Ия села на кровати, отодвинула лёгкие кисейные занавески и, наклонившись, подняла валявшиеся на полу штанишки.
Завязывая верёвочку на поясе, она обратила внимание на то, что бумага на окнах начала сереть, чётко обозначив деревянные планки решётки, делившей проём на одинаковые квадратики. Приближался рассвет, а значит, скоро действительно заявится Яира, привыкшая к тому, что господин просыпается ни свет ни заря.
И хотя она скорее всего знала, что её хозяин, точнее хозяйка, сегодня спит не одна, девушке категорически не хотелось встречаться со старой служанкой.
Поэтому, натянув нижнее бельё, приёмная дочь бывшего начальника уезда подхватила платье, чмокнула любовницу в губы и поспешила к выходу, бросив на ходу:
— Думаю, мне лучше уйти, Тоишо-сей.
Она опасалась, что Хваро попытается её остановить, но та только сказала.
— До свидания, Ио-ли. Скоро увидимся.
Торопливо миновав кабинет хозяина замка, Платина осторожно выглянула на лестничную площадку. Как и следовало ожидать, в столь поздний или наоборот ранний час там никого не оказалось.
Висевший на стене между этажами тусклый масляный фонарь давал света достаточно лишь для того, чтобы не споткнуться и не перепутать двери.
Мастера, когда-то возводившие главную башню, строили на века. Даже спустя столько лет, под ногой девушки не скрипнула ни одна половица. Тем не менее Ия перевела дух, лишь оказавшись в своей спальне.
К сожалению, об освещении её покоев никто не позаботился. Так до уборной пришлось добираться буквально на ощупь, в результате чего Платина едва не опрокинула тазик с водой для умывания, выплеснув большую часть его содержимого на пол.
Шипя и ругаясь одними губами, добралась до кровати, стянула мокрые носки, завернулась в одеяло и почти сразу же заснула.
В туманную мглу сна без сновидений ворвался нудный, плачущий голос, казалось, целую вечность повторявший:
— Госпожа! Ну, госпожа! Проснитесь, пожалуйста!
